Город Бесконечной Ночи (ЛП) - Престон Дуглас - Страница 31

— Больно… — слабо простонал Лешер, тут же потеряв сознание.

— Везите его в Белльвью, — д’Агоста глубоко вздохнул и отвернулся.

Как только состояние этой сволочи стабилизируется, он допросит его с особым пристрастием. Его раны были серьезными, но отнюдь не смертельными. Он придет в себя. Но не сегодня. Сегодня д’Агосте требовалось хоть немного поспать — а после его снова будет ждать бумажная работа, которая, казалось, никогда не заканчивается.

Боже, как же у него болела голова!

24

В пять часов утра 24 декабря, примерно за час до рассвета специальный агент Пендергаст появился в дверях квартиры 5В в доме 355 по Четырнадцатой-Стрит-Вест. Он обнаружил, что место преступления охраняется одним единственным полицейским, дремавшим в своем кресле — криминалисты уже закончили свою работу и покинули здание.

— Сожалею, что вынужден побеспокоить вас, — начал Пендергаст, когда мужчина вскочил на ноги, и сотовый телефон, который он держал в руке, упал на пол.

— Простите, сэр, я…

— Прошу вас, — успокаивающе бархатным голосом произнес Пендергаст, извлекая свой значок ФБР и демонстрируя его полицейскому. — Я просто хотел немного осмотреться. Если, конечно, вы не против.

— Конечно, — пробормотал полицейский, — конечно, но… у вас есть разрешение?

Его лицо слегка вытянулось, когда Пендергаст медленно отрицательно покачал головой.

— В пять часов утра, мой дорогой друг, бывает крайне непросто получить чью-либо подпись. Однако если вы думаете, что по этому поводу вам следует позвонить лейтенанту д’Агосте, я, разумеется, вас пойму.

— Нет, нет, это не обязательно, — поспешно отозвался полицейский. — Вы ведь… уже уполномочены вести это дело?

— Разумеется.

— Ну, тогда, я думаю, вы можете пройти.

— Благодарю вас, мой добрый друг.

Пендергаст сорвал с двери ленту, опечатывавшую место преступления, сломал пломбу и проник в квартиру, после чего включил фонарь и закрыл за собой дверь. Он не хотел, чтобы его кто-либо беспокоил.

Обведя лучом света жалкое пространство, повернувшись из стороны в сторону, он запомнил всю окружающую его обстановку. Он осветил каждый плакат, затем перешел к груде оружия, лежавшей на полу на куске грязного ковра, и, наконец, к куче компьютерного оборудования, плат, и старых ЭЛТ[16], ныне забрызганных кровью… Взгляд Пендергаста остановился на грубом верстаке, сделанном из бревна, верх которого был сильно обожжен и изрезан. Стена позади него была увешена инструментами. Он скользнул лучом по помятой кровати и кухонному уголку — неожиданно чистому — и вернулся туда, откуда начал осмотр.

Теперь он двинулся к верстаку — тот привлек его внимание. Агент осмотрел его слева направо, изучая каждую деталь под пристальным лучом фонарика, иногда используя лупу и время от времени поднимая что-то ювелирным пинцетом. Заинтересовавшие его образцы он собирал в пробирку. Его бледное лицо, чуть освещенное фонариком, плавало в темноте, как бесплотный лик, а серебристые глаза таинственно сверкали.

Он проводил осмотр около пятнадцати минут, пока вдруг не застыл. В углу, где грубый стол примыкал к стене, свет выхватил то, что оказалось двумя гранулами желтоватой соли. Первая, которую Пендергаст поднял тонкими пальцами и растер, оставила желтовато-белую пыль на его коже. Пендергаст принюхался к ней и, наконец, попробовал кончиком языка. Вторую гранулу он взял пинцетом и положил в небольшой пластиковый пакет, который тут же запечатал и убрал в карман пиджака.

Удовлетворившись результатами, агент развернулся и покинул квартиру. Дежурный полицейский встретил его, поднявшись со своего места и вытянувшись по стойке смирно. Пендергаст тепло обратился к нему.

— Благодарю за вашу помощь, офицер, и за ваше внимание к обязанностям. Я обязательно сообщу об этом лейтенанту, когда встречусь с ним.

После этого он скользнул вниз по лестнице — тихо и плавно, словно кот.

25

Примерно через двенадцать часов после того, как Пендергаст покинул квартиру Лешера, Брайс Гарриман беспокойно метался по своей однокомнатной квартире на углу Семьдесят Второй и Мэдисон. Квартира располагалась в переоборудованном довоенном здании и благодаря перестройке обрела весьма странную планировку, которая представляла собой полный круг: из гостиной можно было попасть в кухню, оттуда войти в душевую комнату через одну ее дверь, и выйти в спальню уже через ванную, а далее — через небольшой коридор со встроенными шкафами — можно было снова попасть в гостиную.

Здание отличалось высокими потолками и шикарным вестибюлем, круглосуточно обслуживаемым швейцарами, но рента за квартиру была сравнительно небольшой, так как она была оформлена на тетю Гарримана. Когда она умрет — что, скорее всего, случится в ближайшее время — ему придется съехать и найти что-то под стать его зарплате. И это было еще одним примером того, что удача окончательно отвернулась от семейства Гарриман.

Квартира была обставлена в эклектическом стиле и в основном состояла из вещей и предметов искусства, оставленных ему пожилыми родственниками — ныне ушедшими. Многие из этих предметов представляли определенную ценность как антиквариат. Единственным новшеством во всей квартире помимо кухонной техники был ноутбук, стоявший на столе эпохи Королевы Анны[17] с ножками кабриоль[18], который был сделан из резного бразильского клена и когда-то принадлежал его двоюродному дедушке Дэвидсону — вот уже десять лет как почившему.

Приблизившись к столу, Гарриман остановился. Кроме ноутбука со светящимся экраном, на нем лежали три стопки бумаг — по одной стопке на каждое убийство. Все листы были покрыты записками, заметками, невнятными каракулями, грубыми диаграммами и вопросительными знаками. Несколько минут Гарриман беспокойно перебирал их, а затем снова принялся расхаживать из стороны в сторону.

Профессиональное беспокойство, которое встрепенулось внутри него во время беседы с Изольдой Озмиан, но после поутихло, теперь пробудилось вновь. Он знал — точно знал — в какую сенсацию могут вылиться эти убийства, но у него возникли трудности, связанные с их освещением. Одна из трудностей заключалась в том, что его источники среди полицейских не были настолько уж хороши и не очень стремились ему помогать. Его прежний враг и коллега Смитбек был мастером, умевшим найти правильный подход к полицейским. Он покупал им выпивку, умасливал их и буквально вытаскивал из них все необходимое. Гарриман же — хотя он и не хотел этого признавать — не обладал такими способностями. Возможно, дело было в его более строгом воспитании, в годах, проведенных в Чоат-Розмари-Холл и в Дартмуте. Он рос среди владельцев яхт-клубов, в череде непрекращающихся вечеринок и светских бесед высшего общества, поэтому не мог так запросто вести непринужденные беседы с копами. И они это чувствовали. И как результат — страдали его статьи.

Но было и еще одно значительное затруднение. Даже если бы он слыл закадычным другом каждого нью-йоркского копа, Гарриман не был уверен, что это помогло бы ему в этот раз. Потому что все выглядело так, как будто полиция настолько же запуталась в этих убийствах, насколько и он сам. Среди копов циркулировало около десятка различных теорий: один убийца, двое убийц, трое убийц, убийца-подражатель, убийца-одиночка, убийца-одиночка, притворяющийся подражателем. Теория дня гласила, что дочурка Озмиана была убита одним маньяком, а обезглавлена уже кем-то другим, и этот другой продолжил череду своих злодеяний с отрезанием голов. Копы не могли точно сказать, почему они считали, что второе и третье убийства связаны, но из того, что Гарриман смог откопать, было ясно, что modus operandi в этих случаях выглядел одинаковым.