Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 58

Да тщетно все, коль черная душа. Боярышни ему прискучили, и он вновь ловлей занялся; княгиня пыталась увещевать его, отворотное зелье подливала в питье, но детина смеялся и просил матушку отдать своих молодых приживалок и прочих дев, что при дворе были. Дескать, простые девки больше по нутру, с родовитыми беда, бояре то бьют челом княгине, то грозят. И потому княгиня велела челядинкам сидеть взаперти и не являться на мужскую половину терема. Однако похотливый отрок изловчился и похитил самую красивую девицу – ключницу Малушу. Когда же мать потребовала вернуть ее, ибо вместе с девицей похищены были и ключи от всех замков, то детина заявил:

– Малуша теперь мне третья жена! Жену не отнимешь. Ключи возьми.

Покуда он творил подобное при тереме, в Руси было покойно. Лишь молва по Киеву летала, что князь-детина до дев большой охотник. Беда ли это? И урон был невелик: утешит плоть да усмирится, а что берет не родовитых – вовсе благо, ведь не кичится родом своим и светлостью, не брезгует простыми девами. Знать, будет народный князь! В какое бы чрево ни посеял семя – семя княжье! И дети будут – не холопьи дети, а княжичи: кому не честь с князем породниться?

Меж тем и в самом деле детина-князь отцом сделался: боярышни, похищенные холуями и ставшие женами, одна за одной через короткий срок двух сыновей понесли. Иному б только в радость, он же не захотел даже взглянуть на своих наследников и долг свой выполнить сакральный – дать имена им, а значит, и судьбу. Только рукой махнул:

– Я сам дитя! Мне мало лет еще…

А посему княгиня взяла долг этот на себя и нарекла: того, что был постарше – Ярополком, помладше – в честь тезоимца своего Олегом.

Так все и попустили князю, не взыскав за распутство, поскольку детина не волен был брать жен и наложниц, пока на боярском совете не кликнули ему водимую жену иль сразу несколько жен, от которых князь должен род свой продлить. Не пристало же бросать семя на пустыри и невозделанные нивы. Все пожрет чертополох, погубит на корню и изведет светлейший род.

– Что я все в терему сижу? – в великой страсти однажды воскликнул детина. – Мне Аббай говорил: “Чем более жен у мужа – тем более славы. Чем краше гарем, тем шире молва. Придет час, когда о русском князе во всех землях узнают и всякий государь почтет за честь отдать свою дочь!”

И снова разослал он своих тиунов по Киеву, чтобы высмотрели красных дев в жены и немедля привели бы в терем, да уж не тайно, а средь бела дня. Послушные холуи разлетелись по городу, и познали киевляне нрав молодого князя!

Ор стоял и великий плач! Кто сам невесту давал, желая потрафить детине, ту девицу не брали, ибо настоящая добыча тогда, когда с боем захвачена. Потому тиуны врывались в те дома, куда их не впускали, соблюдая обряды и родовую честь.

– Что замыслил князь! – возмущались честолюбцы. – Коли невесту ищет, путь учинит смотрины. А потешаться над дочерьми и князю не позволим! Виданное ли дело на Руси, чтобы наложниц брали ранее, чем жену, да не по доброй воле, а будто невольниц? Не пустим! Не дадим! Наши роды от рождения вольные!

В один дом вломились тиуны, в другой – везде встречали немилостью, а то и с мечом. Поэтому улов был небогатым – отбили всего-то одну девицу, дочь боярскую, и больше возмутили Киев, словно медведи пчел в борти. Но и князя ввели во гнев.

– Со всего Киева только девицу взяли?! Ужель оскудел град на красный товар?

– Не оскудел! – винясь, кричали холуи – Полно и дев, и жен-молодиц, да видит око – зуб неймет.

– Слово мое сказали, что я хочу взять?

– Сказали! И грозили! Не вняли киевляне! Детина потряс кулаком:

– Ужо вот сам возьму!

Не печенежины позорили город, не иноземец лютовал, меча огонь и стрелы повсюду – сам Великий князь обернулся супостатом и обрушился на свой стольный город. Во дворах, где красный товар стерегли пуще глаза, стал он вершить скорый и страстный суд.

Очи бы не глядели, как глумился князь над своими; немтырь бы побрал, чтобы не слышать воплей и стонов! Строптивых домочадцев вязали за выи, словно рабов, и бросали в ноги детине. Он же, невзирая на высокие роды, сек плетью, наезжал конем и по грязи волочил. И спрашивал при этом:

– Отдашь свою дочь? Не побрезгуешь князем?

Мало кто сказал “отдам”, все более поносили князя или рассовестить пытались, вразумить. А то по малолетству попускали князю и негодовали молчанием княгини. Спросить бы с нее, почему отрок такой разбой и неправду учинил? Почто зорит дома, позорит роды и силой берет дев и женок? Да князь ли сей детина?

Дерзкие речи киевлян еще больше взъярили лихоимца.

– На Руси я правлю! Во всем моя власть! Не смейте перечить, ибо все вы – рабы мои! Придет час – всем миром стану править!

– Поплачем от такого князя, – молвили в тот день по Киеву. – Мать удержать не в силах, бояре безмолвствуют – придется самим за себя постоять!

Пока Святослав брал наложниц, народ сбежался к терему, думные бояре, старейшины родов ударили челом:

– Укроти руки своему сыну! Избавь от лютости! Не то сами укротим!

– Хотите, чтобы я против сына пошла? – спросила их княгиня. – Что же, пойду. Поскольку за вами правда, и мне не пристало смотреть на этот позор!.. Но ладно ли будет? Что станет на Руси, коль мать поднимется на сына? Подобной свары в наших землях еще не ведали. Зароню искру – завтра пламя вспыхнет.

– Да сын ли он тебе? – вновь усомнились думные. – Не обманулся ли Претич? Молва в народе есть: подменили князя!

– Сын, бояре! – горько воскликнула она. – Вы мои клятвы слышали…

– Твой сын, княгиня, от Рода носил серьгу – Знак божий, – вступил тут Претич. – Где ныне обережный знак?

Пришлось княгине признаться, что Знак Рода похищен зловещим чародеем. Бояре переглянулись между собой и вовсе исполчились.

– Не князь он нам, этот детина!

– На что нам безродный? Не признаем его!

– Ты нами правь! Вот наше слово!

– Пока божьего знака не увидим у Святослава – не примем его!

– Не обессудь, княгиня! – заявил подручный боярин Претич. – Верно ты сказала: против сына тебе не след стоять. Вашему роду отпущено землей править, нашим родам – подправлять. Коль в ладье один кормилец и нет гребцов, через море не переплыть. Мы детину проучим! Нам суд над ним рядить!

Правы были бояре!.. Да застонало материнское сердце: ужели согласиться и отдать сына на их суд?

К тому же Святослав рожден по воле божьей, и Владыка Род от своего сердца отнял плоть, чтобы дать Руси светоносного князя. Возможно ли, не спросясь небесного отца, отдать дитя на суд земной? Чем обернется ее слово – бедой или благом? ч

– Ты сказал, судить, чтобы проучить Святослава? – уточнила княгиня.

– Нельзя попускать ему, матушка! След проучить! Чтобы зарекся он зорить отчие земли и древние роды позорить, – заявил подручный боярин Претич. – Видим, не сладить тебе с сыном. Дай его нам на суд!

Не смея поднять головы, боясь возмутить Небо, княгиня проговорила:

– Быть по сему… Творите свой суд. С одним кормилом добро по небесам плавать. А по земле – не обойтись без гребцов. Запомни, боярин: если хоть волос с его головы упадет – в тот же миг лишишься своей.

– Запомнил, княгиня, – проронил Претич.

Оставив удовлетворенную толпу на улице, она вошла в терем, затворилась в покоях и затеплила огонь на жертвеннике Рода. Кумир славян засветился, и княгиня возложила жертву – горсть травы. Благостный дух разлился по палатам, полегчало тело и просветлели мысли. Сладкий дым травы Забвения окрылил ее, притупил боль и отмел сомнения – надежда зародилась в сердце. Она в тот же час послала гонца, чтоб выведал, где Святослав и что с ним происходит. Судилище киевское было в дубовой роще, и боярский суд проходил в тайне. Никто не мог приблизиться и послушать его ход под страхом заключения в сруб, однако посыльный княгини, сведомый пластун, умеющий отводить глаза, пробрался в рощенье и вернулся возбужденный.

– Ратуй, княгиня! Боярская измена! Сивобородые схватили Святослава, свели в дубраву, и, привязав к деревам, судят! А верховод – твой подручный, Претич!