Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 48

– Се наш древний царь. Позри, каков!

И потому в Почайне он нюхал корабли, да длинный его нос, забитый гарью и пеплом пожарищ, не мог учуять этих запахов, и грезилось, что всякий заморский гость прибыл с пепелища…

Ужель весь мир горит, как Русь?

Отчаявшись по запах найти корабль со своих неведомых берегов родных, Свенальд наугад поднялся по сходням на первый попавшийся.

– Эй, гость! Возьми меня с собой. Золотом отплачу.

Позрев на витязя-изгоя, гость призвал толмача и спросил:

– Куда ты вознамерился пойти?

– Домой, – сказал старый бездомок. – Желаю умереть на своей земле. Нельзя же пуститься в Последний Путь с чужбины, нет хода. Всю жизнь прожил между землей и небом. Хочу, чтоб душа не маялась после кончины, нашла приют.

– Где ж твой дом? В какой стороне? Если по пути – возьму.

Свенальд нахмурился, сказал со вздохом:

– Не ведаю, купец. Но мыслю – где-то есть.

– Как твое имя?

– Именем Свенальд. До не от рода мое имя… Звали иначе, а как, теперь уж и не помню… Кто новое давал, должно, знал старое, да нет его в живых…

Заморский гость, шевеля устами, произносил его имя – мял языком, пробовал на зуб, как пробуют монету, и наконец спросил:

– Быть может, ты язык свой помнишь?

– Знал я один язык, кроме русского. Да и того почти не помню. Когда греб на ромейской галере, кормчий иногда кричал: “Гур, белай, хож!” Я понимал его… А на каком наречии говорил он – не знаю.

– Сними порты! – потребовал гость. – И я скажу тебе, откуда ты.

– Зачем? – напрягся, ожидая насмешки, старый наемник.

– Сдается мне, ты иудей. На таком наречии говорят рабы.

– Нет, я был Гой! – заверил Свенальд. – И плоть мою не обрезали!

– Тогда ступай туда! – махнул рукой толмач. – Там люди от варяг пришли. Среди них есть имена, похожие на твое.

Старый наемник вдруг обрел призрачную надежду и поспешил на судно, пропахшее тяжелым духом человеческой плоти, мочи и солонины. И закричал:

– Я именем Свенальд! Мне любо прибиться к родной земле!

Северный гость был немногословен, хотя по-русски говорил добро.

– В какой стране ты жил, витязь?

– Не ведаю, в какой….Смолой сосновой пахло, горючим камнем и овчарней.

– По берегам студеным везде так пахнет, – сказал гость. – А знаешь ли своих богов? Коли ты из северной страны, знать, твой бог – Один.

– Не помню, гость, – загоревал Свенальд. – В неволе будучи, я кланялся Христу и крест носил на вые, в Руси же мои боги – Перун да старый Род. А иногда и солнцу поклонюсь… Но Одина не ведал. А коли надобно, так и ему поклонюсь.

– Так кто ты есть? По облику – как будто варяг заморский, по речи – русский, но бога не знаешь ничьего. Так кто ты, человече?

– Бездомок я! – признался старый наемник. – А добро бы к смерти обрести покой на родной земле. Устал служить, и воевать устал. Смеются надо мной!

– Земли своей не ведаешь, а плыть собрался…

– Но можно поискать земли! – безнадежно предложил воевода. – Есть золото. Будет мало – еще принесу.

– Мне недосуг искать, – посетовал суровый мореход. – Да и отыщешь ли, коли не знал родной страны?

– Постой же, гость! А ну-ка покажи монеты!

– Зачем? Не хочешь ли отнять?

– Да я бы дал своих… На тех монетах, кои ходили в стороне моей, есть голова царя!

– Таких полно везде! На всех цари! На то и злато!

– Я б своего признал!

Мореход кошель достал из-под рубахи, монету вынул:

– На, позри. Да токмо не замай… Свенальд позрел, вернул со вздохом:

– Се царь не мой…

– Ну так иди, ищи. Авось найдешь.

– Продай мне свой корабль, – вдруг попросил Свенальд. – Я щедро заплачу, хоть серебром, хоть златом, хоть драгоценным камнем. Сего добра скопил довольно…

– Ты старый витязь, – укорил гость. – Продавши свой меч, кто бы ты стал? Я старый мореход, корабль мне свят. И лишь товар продажен. Купи товар! Сукна добротного или вот кожи. А есть и камень, суть янтарь…

Седые брови утаили очи Свенальда.

– Где же мне искать свою землю? Где взять корабль?

– Тебе же свычней мечом искать земли. Зачем корабль?

В тяжкой кручине умолк Свенальд, и угасла его мимолетная радость. Тем часом на корабле северного гостя вздулись ветрила и ударило медное било – миг отплытия настал. И лишь тогда спохватился старый наемник, стряхнул каменную пыль с лица и подал мореходу кожаный мешок с золотом.

– Как его имя? Один?.. Ему никогда не воздавал треб. Так возьми вот и воздай. Коль он мой бог – знать, он то помнит обо мне. Пусть призовет Меня, когда пробьет последний час, и пусть дозволит хоть одним оком позреть на отчий край. Всю жизнь ратился я за злато, а ныне любо мне уразуметь, достойно постоять мечом за землю отчую? Достойно ли за нее смерть принять? И стоит ли злата? А может, выше? Может, нет цены?

– Мне жаль тебя, изгой, – промолвил гость. – А Одину воздам, ступай же с миром.

Свенальд сошел на берег, и в тот же час корабль отвалил с попутным ветром. И скоро угас за далью, как угасает день, потом и вовсе растворился. Наемник старый, проводив судно, до темна еще бродил вдоль Боричева взвоза, но более уже не нюхал кораблей, не слушал чужих наречий. Его рок безродности был тяжелым, как палица, и так же разил до смерти. Не переломить лук стрелой, плетью обуха не перебить, а из дорожной пыли не испечь хлебов – все будет камень…

Уж в сумерках Свенальд поднялся в город, с оглядкой постучался в ворота своего двора. Отворила ему старуха-служанка, поклонилась.

– Ах, батюшко Свенальд! Дружина твоя к полудню возвратилась, а тебя нет и нет…

– Притомился я?

– Чай, баню истопить?

– Я после брани не моюсь! – отчего-то разозлился Свенальд. – След бы запомнить…

– Почто же, батюшко? – смутилась старуха. – Хоть пыль бы смыл, да пот… Да кровь-то – эвон!

– Поди прочь, старая дура! – прикрикнул он. – Полсотни лет учу тебя, учу – все проку нет!

– Ой, батюшко! Забылась я…

– Забылась… – проворчал. – Да постарела ты! Ума уже не стало!

Кровь супостата была не грязь, а суть спасительная сила. Брызгая и плескаясь на доспехи и одежды в тесной битве, горячая, насыщенная жизнью, она впитывалась и врастала в тело, давая жизнь и силу. Чем более проливалось ее на витязя – тем дольше жизнь продлялась, и потому Свенальд так долго жил на свете. Только в Руси вот уже сотню лет, а пришел сюда с Руриком уже матерым.

Он достал монету, позрел на голову царя чужого и подал служанке, сдобрился – привык к безмудрой девке: по летам-то она младше вдвое…

– Покличь мне слепого купца. Скажи, я пришел. Довольная подарком, старуха зашептала:

– Сдается, не слепой он! На торжище позрела…

– Зови, старуха! – прикрикнул Свенальд. – Мне недосуг слушать твои речи.

– В сей миг! – она засуетилась. – Испей покуда кваску, али пива – все поспело…

– Допрежь коня поставлю в стойло. Поэтому купца пришли в конюшню.

Служанка убежала, а он своей рукою расседлал коня и железной щеткой стал чистить шерсть. Белый конь был в крови и соли, все это высохло, спеклось – корою взялся конь, как древо. Однако под железом и кровь, и соль – все обратилось в пыль и облетело наземь. Се было худо, если человечья кровь врастала в лошадь. Не силу конскую давала, а человечий разум, и тогда верный боевой товарищ взвивался на дыбы, стонал, хрипел и плакал, не желая нести витязя в самую гущу битвы, а бывало, и с ума сходил…

Волосяной щеткой он выгладил и выласкал коня от губ до хвоста, от холки до копыт. И когда шерсть стала мягче шелка, он костяным гребнем расчесал буйную гриву, распутал челку и принялся вытряхивать и рвать из недр хвоста репьи, собранные с разных земель. В тот час на Свенальдов двор тенью проскочил слепой купец. Белками двигая, он вытянул руки.

– Ты где, Свенальд?

– Поди сюда… слепой.

Тот приблизился на голос, взмахнул седой бородой – будто поклонился, но не согнул спины.

– Имеешь что-то сказать мне, храбрый витязь?

Свенальд раздирал хвост – сколько же репья по русским землям! Каким путем ни поезжай – везде пристанет и незаметно врастет в плоть, как кровь супостата, но не долголетье принесет, а суть насмешку, коль спутает, что конский хвост, что человеческий разум…