Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 35

Дошлые бояре замыслили звериным рыком пробудить княжича и для этот спящего медведя вынули из берлоги, а потом собаками травили и раскаленным копьем щекотали в пазустях – зверь на дворе ревел так, что волосы вставали дыбом! Но едва ввели его в светелку князя, распяв на цепях у колыбели, и принудили реветь – медведь умолк. Его уж тут и ножом кололи, и нежили каленым железом – зверь лишь покряхтывал и отводил глаза в сторону.

А сметливые ведьмы, сойдясь с округи, друг перед другом выхвалялись, носили князя сквозь окно, сажали на коня задом наперед и так возили, прыскали живой и мертвой водой, шептали, причитали, заговаривали и травой окуривали – все впустую. Дитя ворочалось, вздыхало, но веки так и не открылись.

Со всех капищ волхвы собрались и волхвовали над светлейшим – изгоняли Дрему и призывали Дрыя; являлся чародей бо Дрый – знобил, щипал, бодрил, при этом все домочадцы надолго сон потеряли – только князь один почивал. Мать-княгиня возле колыбели дневала-ночевала, забыв о власти, о княжении; даже месть не терзала душу, истосковавшись иными помыслами. .В тот год никто не правил Русью, и потому в государстве были порядок и процветание. Без княжеских указов и повелений все шло своим чередом, как заповедано было богом Родом, и ни одно кочевое племя, ни булгары, ни хазары не смели и приблизиться к сумежью Руси. Княгиня же молилась Перуну, и Ра молилась всякое утро, и дедушке Даждьбогу, и Роду возлагала жертвы – трава Забвения курилась в тереме и уносилась ввысь. Это означало, что бог принимал жертву, но только отчего-то оставался безучастным.

В ночь на Купалу, когда над Киевом зачертил свои круги сокол, норовя пролететь подле окон терема, княгиня к нему обратилась:

– О, птица вольная! Тайный мой лада! Не летай надо мной, не кричи мое имя. Прошу воскликни имя сына! Чтобы пробудился и встал!

Услышав эту речь, сокол вовсе замолчал и до зари, не обронив ни звука, кружил над теремом.

Отчаявшись, княгиня призвала в терем попа, что молился Христу и ему служил. Поп же замыслил окрестить младенца и тем самым пробудить его от сонных чар. Однако войдя в покои князя и воззрившись на него, отшатнулся и встал на колени перед колыбелью.

– Не быть ему крещеным! – промолвил в страхе поп. – От волхвования рожден – зрю! И сам суть – сын божий! А отец его на Руси ныне сильнее, чем Христос!

– Отвечай мне! – застрожилась княгиня. – От кого ты узнал таинство рождения?

– Не знал, не ведал, покуда на дитя не взглянул! – забожился поп. – И говорю тебе – от волхвования явился князь на свет. В ухе вон – серьга! Знак Рода. А коли даден Знак – креста не дам. Но если снимешь поганую серьгу своей рукой: совершу обряд – таинство крещения.

– Не дашь креста – ступай, – вздохнула княгиня. – А снять Знак Рода я не в силах. Сниму, и станет князь безродным… Не велено снимать! Ты поп, но крест свой не отдашь. Он же – Великий князь, как ему без Знака?.. Ступай! Но прежде поклянись своему богу не разглашать тайны, что открылась тебе.

Поп целовал крест и клялся хранить молчание.

Но слух, как червь, пополз из уха в ухо: малолетний Великий князь рожден от волхвования! Он – сын бога Рода! И благо, что спал Святослав. Молва ему не повредила. А княгиней в Чертогах Рода был дан крепкий рок: покуда волхв Валдай не скажет слова, таинство рождения княжичу не открывать! Иначе беда ему будет, горе матери-княгине, а Руси – погибель.

Однажды ко двору явилась старица – не ведьма, не колдунья, но Дара, служительница Лада. Отринув Рода, на Руси был утрачен порядок, а вместе с ним и почтение к его служителям. Славяне, погружаясь во тьму, не ведали уже, кто нес им благодать и мир, и потому всех Дар именовали бабами-ягами, чародейками, а иные – феями. Так вот, явившись, эта древняя старуха постучала клюкой в ворота и сказала, что пришла посмотреть на светоносного княжича.

– Спит князь, – ей отвечали тиуны. – Ступай отсюда.

– Ничего, отоприте! Я разбужу его!

В тот же час ворота открыли, старицу подхватили под руки и привели к колыбели. Княгиня поклонилась Даре и посулила при дворе оставить, если пробудит сына. Старица же поставила пестерь из лыка, свою клюку и молвила не спеша:

– Прежде посмотрю, пришло ли время. Подними завесу!

Княгиня откинула полог с колыбели, и светелка наполнилась светом. Дара склонилась к спящему, залюбовалась.

– Верно говорили, светоносный князь… Ах, цвет лазоревый! Ах, сокол ясный! И спит то как! И дышит легко, что ветерок весенний.

– Уж год как спит, – пожаловалась княгиня. – Не ест, не пьет… И не растет! Князья волнуются, бояре лукавые смятением объяты: не мертв ли князь?.. А люд простой все у терема толпится. Изнылось материнское сердце. Сними сон с младого князя! Слыхала я, Дары могут и мертвых поднимать.

Воркуя над княжичем, старица расчесала своей корявой рукой его волосы.

– Согнать сон – не велика забота. Дуну в очи и проснется. И сразу вырастет. Не дитя бы увидала – богатыря!

– Так дунь же, дунь!

Дара же завесу колыбели опустила и отошла. Рука ее корявая, расправилась, помолодели блеклые очи.

– Не след на чадо смотреть, покуда спит. Мой совет, княгиня: ни колдунов, ни прочих ведунов ко князю близко не подпускай. Как воробьи, по зернышку растащат и свет его, и дух божественный. Встанет ото сна глубоким стариком.

– Послушаю тебя, – согласилась княгиня. – Ты токмо пробуди!

– Что проку, если разбужу? – вздохнула Дара. – Тело подниму ото сна, но спит душа его!

– А можно ли пробудить душу?

– Все можно, матушка-княгиня. Но только тому, кто душу его усыпил.

– Кто же усыпил ее? Кто очаровал?

– Нагнать сон доступно многим колдунам и ведуньям… А душу сном очаровать могла лишь одна. Та, что зрит будущее, – старица вдруг засобиралась. – Не тревожь дитя, княгиня, пусть спит. Беда, коль душу русскую не в срок разбудят. Ничего, кроме зла, боле не сотворится. Не обессудь, княгиня, я за это не возьмусь. Кто чары напустил, тот пусть их и снимает.

– Так кто же та злодейка?! – вскричала княгиня.

– Сдается мне, Креслава, – помедлив, проронила старица, – Лишь ей ныне известно, что будет с нами…

– Креслава? – княгиня чуть не задохнулась. – Но нет ее более на земле. Она ушла в Последний Путь…

– Говорят, видели ее. Трехокая она, и ходит между землей и небом.

– Где же отыскать ее? И как?

– Никто не знает, – промолвила Дара и вынула из пестеря шитую золотом рубаху. – Придет срок – сама явится. Помоги-ка мне князя обрядить.

Надев рубаху на спящее дитя, старица взялась за клюку.

– Пора мне… Рубахи этой не снимай ни под каким видом. Она спасет и от дурного глаза, и от супостата, коль вздумает руку поднять. А эту, что от Рожаниц, покуда выстирай и спрячь. Наденет, когда возрастет и ратиться пойдет на Тьму,

– Но как же мне найти Креславу? – взмолилась княгиня.

Дара была уже возле двери, пристукнула клюкой.

– След было бы тебе, княгиня, не гнать ее. Так бы искать не пришлось.

– Ах, мерзкая старуха! – разгневалась она. – Зачем ты приходила? Чтоб упрекнуть меня?

– Рубашку принесла. – Дара притворила за собой дверь и исчезла.

Княгиня бросилась за ней, но ее и след простыл. Напрасно тиуны обошли весь терем, двор, а потом и Киев.

Осталась княгиня в гневе и растерянности. Велела собрать волхвов да ведуний досужих, чтобы помогли они найти трехокую Креславу, а заодно и старицу Дару. Собрались волхвы и ведуньи и на молодого князя смотрели, и на чудную расшитую рубаху, и княгиню слушали, да ничего толком не сказали. Одни утверждали, что нет ныне на земле всевидящих трехоких дев, и Путей между землей и небом нет; другие же что-то слышали о Креславе, да никто ее не видел и не встречал. Посоветовали они княгине дождаться весны и пойти вместе со спящим князем на реку Ра, где в истоке ее жил старый волхв Валдай. Вот он-де все знает, все ведает. Княгиня умолчала, что побывала уж в Чертогах Света и княжич родился благодаря волхвованью да Рожаницам, посланным богом. Прогнала она волхвов, ибо они уж не Роду служили и поклонялись, а Перуну. Отринувшим старых богов возможно ли познать их помыслы? Сама же княгиня хоть и чтила Рода, но требы возносила к Перуну, да и ослепла душа ее, когда, объявшись местью, рекой кровь древлянскую пролила и в сем потоке искупалась.