Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 12

В небе же, выше радуги, кружил одинокий сокол…

Княгиня встала на ноги и обнаружила, что нет на ней свычных одежд, лишь длинная беленая холстина покрывает тело с головы до ног, ровно детская пеленка. И само тело сделалось невесомым, всякое движение легко, ничего не стесняет: будто она плывет, как рыба в море. Вокруг же – ни души, только птицы поют над головой.

Завороженная таким преображением, княгиня робким шагом пошла к воде, а на берегу уж ни баньки нет, ни старухи с Кикиморой; один лебединый князь, изогнув шею, сидит на воде и играет струями.

Склонилась княгиня к священной реке и замерла. Из светлых вод, как из зерцала, глядел девичий лик…

Как стебель из молодой почки на старом дереве, родился обновленный облик, и пропала неведомо куда давнишняя горечь лет – будто грозовая туча свалилась с небосклона за окоем и обнажила солнце. Уж так было приятно любоваться собой, помня о том, что все сие – не сон, не грезы чудные.

Но чары вод реки-зерцала разбил крылами лебединый князь. Кликнул призывно и поплыл противу струй. Княгиня же опомнилась, свой посох подхватила и поспешила берегом за птицей. Река меж тем нырнула под темные лесные своды, и отчего-то птицы смолкли. Лежала под ногами возделанная, но незасеянная нива и дышала по-человечески. Огромные дубы, сосны замшелые казались отлитыми из меди; иные дерева стояли над водой, корнями опираясь, как ногами.

Речка бежала под ними…

Князь лебединый кликал, заманивал княгиню все глубже, глубже в лес. Сквозь кроны дерев уж и солнце не пробивалось, однако яркий свет от реки Ра был яснее солнечного, и нельзя было определить, утро сейчас, день или глубокая ночь, ибо княгиня шла долго, но свету в сем лесу не убавлялось.

Вот кончилась дерев завеса, и вдруг взметнулся перед взором высочайший холм, облитый солнцем со всех сторон. На вершине сего холма стоял Храм – Чертоги Света – причудливый дворец, у коего будто бы есть стены и нет их, ибо сотканы из лучей, переплетенных меж собой. Призрачный и явственный, он мерцал и колебался, словно в мареве, поскольку не на земле стоял, а был подвешен к восьми радугам, скрещенным над главой Чертогов. А выше радуг вздымался белый купол со знаком Света – Рода: блистающая свастика вращалась, подобно крыльям небесной мельницы, и огненные лучи от нее пронизывали высокие, серебристые облака. Свет этот чудесным образом стекал с купола, со стен Храма и, обращаясь в капли сверкающей воды, падал на землю, где собирался в тончайший родничок.

Это и был исток Великой реки Ра.

И нет ни золота, ни серебра, ни каменьев самоцветов на сем Храме – лишь токмо Свет.

Княгиня обошла чертоги вдоль старых замшелых стен, но холм и Храм были неприступны – ни врат, ни дверей. Лишь солнечный исток Ра, сбежав с холма, выбивался сквозь арку в стене – туда-то и нырнул лебединый князь. Княгиня же осталась под стеной в очаровании Света, как и вся природа окрест, не ведающая иной стихии. Делать было нечего, а токмо ступать за лебедем. Коснулась княгиня посохом истока реки Ра – в мгновение истаял посох, ровно свеча восковая, а золотая змейка ожила, бросилась в воду и растворилась. Страх одолев, княгиня вошла в реку и сквозь арку прошла за стену, а там уже встречали ее две девы в радужных одеждах:

– Войди, княгиня, в Храм!

Привратницы сии подставили ладони, и по ним, как по ступеням, княгиня взошла на холм и встала перед дверями Чертогов. Тут одна из дев набросила на голову княгини черный плат и тем самым покрыла очи.

– В сем Храме Изначальный Свет, – сказала тут другая. – Зреть смертному нельзя, инно не захочешь более на землю воротиться…

Под черным платом угас всякий свет и мрак окутал разум…

4

Великий волхв Валдай, жрец Чертогов Света, уж сорок дней стоял перед жертвенником и, воскладывая жертвенные травы, взывал к Роду. Космы света из восьми окон пронизывали Храм и сочетались в круг Времени; в середине круга курилась жертвенная чаша. Дым окрашивал лучи в голубой, зеленый и пурпурный цвета, возносился под купол и вздувал его, как ветер походную вежу. Горек был дым Вечности и смертным выедал глаза.

А волхв Валдай был смертным Гоем…

В жертвеннике тлела трава Забвения. Росла она лишь на тропе Траяна, и всякий, кто ступал на эту тропу, попирал ногами незнаемую травку, не ведая, что попирает Время. Земные внуки даждьбожьи не знали забвения, ибо Родом завещано лишь век жить на земле – срок очень малый, чтобы годы коротать, забывшись, как во сне. Для бога же .дым Времени был усладой, ибо бессмертие – тяжкий груз что на земле, что в небесах. И невозможно нести его, не изведав Забвения.

Смертный жрец Чертогов Света, как всякий Гой, мыслил о земном, но, повинуясь року своему, служил богам и стерег в Храме святыню – Изначальный Свет. Когда же приходил час смерти, плоть волхва воскрешалась на жертвеннике Рода и, обратившись в дым, уносилась в Последний Путь. И оставалось на земле одно имя – Валдай, нетленное и вечное, поскольку всякий даждьбожий внук получал от рождения вместе с именем и рок, начертанный на роду.

Валдай на древнем языке народов Ара означало – Дающий поворот.

Исток священной реки сбегал с холма, где прогремела битва Тьмы и Света. Свет одолел супостата и повернул вспять полчища мрака. И с той поры кто бы ни стерег святыню в чертогах Рода, получал это имя.

На сороковой день жертвоприношения Великий волхв Валдай бросил в чашу траву ижицу, бодрящую богов, и тем самым словно вызов бросил. Разверзся купол Храма, и космы света, с небес павшие, окрасились в багряный цвет. Дым втянулся в космос и канул в бездне.

В этот миг остановилось Время…

И голос был с небес, никому не слышимый:

– Зачем ты поднял мои веки?

Не размыкая уст, Валдай промолвил:

– Позри на землю, Владыка людей! Народ, рожденный тобой, вновь прозябает в сумерках. Тьма пожирает Свет. Позри, Владыка! Где твои богатыри дулебы? И поляне чахнут во мраке, вятичи, и радимичи. Тень пала и на северян… Путь Птичий заслонен!

Из космоса дохнуло гневом. Огонь вспыхнул в жертвенной чаше, а космы Света скрутились в тугую бечеву.

– Сие я слышал! Неужто так и не отыскался достойный князь, владеющий мечом?!. Позор мне, старому. Беспутные чада не дают покоя… Или мне ваши земные дела взвалить на свои плечи?

– Нет, Владыка, не гневись, – проговорил Валдай. – Князья владеют мечами и давно бы извели супостата. Но во тьме живут, и уж не зрят ни тебя, ни ворога. Более друг на друга ходят войной. Гордыня губит их, похваляются хитроумием, а сами добродушные и не в силах отделить Правду от Кривды. Давно не ходят они тропами Траяна и потому не ведают Путей небесных. Слепому оку молния видней, и посему князья не тебе требы возносят, а гневу твоему – Перуну. Познавши свет грозы, свет гнева твоего, Свет Изначальный на земле неярким чудится…

– Довольно жалобиться, волхв! – прервал его Владыка. – Последние столетия я только жалобы и слышу от внуков… Пристало ли стонать народу Света, когда приходит Тьма?

– Дай своего сына, чтобы правил на земле! – сказал Великий волхв. – Как некогда Траяна дал.

– Сына? – возмутился Свет в Чертогах. – Моим сынам довольно дел на небе. Сами дерзайте на земле. И не тревожьте понапрасну!

– Владыка! – вскричал Валдай. – Не оставляй же внуков! Не для страстей и мук ты сотворил сие племя и заселил землю – на радость себе и нам, смертным. Так пусть радуются люди! А не страдают в темноте и печали!.. Если не можешь послать к нам сына – научи, как одолеть Тьму, как открыть прерванный Путь!

– Мечом, наместник! Огнем и мечом!

– Но кто поднимет этот меч? С небес сорвался тяжелый вздох, багряные космы света всколыхнулись и вздули купол Храма.

– Добро… Пусть сына моего зачнет земная женщина. Но будет он смертным! А мне так жаль своих смертных сыновей…

– Сам изберешь жену? – прервал его печаль Валдай. – Или доверишь мне привести в Чертоги сию избранницу?

– Сам!

– Скажи ее имя.

– Она теперь иное носит имя, – помедлив, вымолвил Владыка смертных. – Я изменил ее рок… Однажды встретил на тропе Траяна, венок плела из цвета травы Забвения.