Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 111

– О, бесподобный царь! Осада снята, он уходит! Победа!

Непосвященный, глупый управитель от счастья трепетал и ожидал награды за вести добрые, однако сбитый наземь плетью, пополз и заскулил:

– Воистину!.. Уходит!.. Мы спасены… Господь отвел…

– Умолкни, раб! – взревел хазарский царь и поспешил на стены.

Князь Святослав бежал! Дружина холстяная, оставив стан, летела прочь в полунощные страны, бросая лестницы, подкопы и деревянные щиты – все, что готовила для приступа. Не минуло и часа, как степь прибрежная повсюду опустела, дымили лишь костры и хлопали под ветром пустые вежи.

– За ним в погоню! – крикнул каган, позрев на отступленье, – Нам надо задержать его! Втравить в побоище, не дать уйти!

Две конницы – одна по следу, другая наперерез, путем кратчайшим, умчались в степь, но следующим утром вернулись вместе: князь и его дружина ушли по берегу, рекою Ра, зовомой хазарами Итиль, и там как в воду канула или растаяла в пространстве. Шад Приобщенный был взбешен и вкупе с холуями метался по Итилю, отыскивая рохданита, а не ведающий истины народ, помня о судьбе Саркела, вышел из города, и сотворился праздник избавленья. Напрасно лариссеи и кундур-каганы сдержать его пытались и зазывали в крепость, грозя небесной карой; итильский люд будто сошел с ума, став непослушным и по-русски вольным.

– А ты нам не указ! – в ответ кричали кагану. – Ты хоть и каган, да облик не сакральный! Мы зрим тебя и живы! Не богоподобный ты и не внушаешь страх!

– Мы насиделись в страхе! Нам любо погулять, покуда живы! А там как бог пошлет!

В самый разгар веселья, когда, как во времена свободы, вино текло рекой и мясо пеклось на углях, когда почтенные хазары вместе с чернью плясали и тянули не псалмы, а кочевые песни, взбугрилась степь на окоеме и возрос лес копий. Не зная, кто идет, каган велел закрыть ворота; хазары праздные, завидев супостата, помчались к крепости и вдруг позрели – город заперт! Великий ужас объял народ! Будто волна морская, он пенился и бился о камень стен, взывая к кагану:

– О, богоносный, пощади! Открой ворота! Был нам восторг, а ныне же – страх перед смертью! Се русские идут! Се Святослав вернулся!

А мрачный Приобщенный Шад стоял в надвратной башне, не отвечал, но думал вслух:

– И сей народ я поведу в Землю Сияющей Власти?.. О, горе мне! Коль Моисей за сорок лет из древних иудеев не исторгнул рабства, то сколько ж лет мне прозябать в пустыне, чтобы исторгнуть из этих тварей вольность? Чтоб искоренить заразную болезнь, сидящую глубоко с кочевых времен и ныне несомую с Руси?.. Нет, я проучу проклятых степняков! Пусть русские мечи достанут их! И когда убудет ровно в половину, оставшимся я отворю ворота. Чтоб властвовать над миром, мне нужны холопы, мне нужны рабы!

В полпоприща от крепости копейный лес оборотился в гребень острозубый и ковыли поникшие пошел прочесывать, выпугивая лис и зайцев. Лавина понеслась как смерч неотвратимый, хазары, павши на колена, молились сразу всем – всевышнему, царю и русским конникам. Еще бы миг, и сей безжалостный цирюльник состриг бы головы под корень, но боевой порядок войска вдруг встал, как вкопанный, всхрапели кони, вздымая головы и скаля зубы от режущих удил. Не супостата позрели витязи, а праздный, разодетый люд, валявшийся возле копыт коней.

А каган, постигающий таинства мирозданья, позрел княгиню – старуху властную в доспехах и шеломе. Булатный меч блистал в деснице, выписывая обе-режный круг, когда в другой руке был поднят неподвижный крест.

– Эй, хазары! – воскликнула она не к павшим ниц – ко стенам обращаясь. – Где сын мой, Святослав, который здесь стоял?

Шад Приобщенный, многажды видевший врага и ближе, чем в сей час, многажды побивавший рати, ведомые мужами ярыми и не единый раз позревший, как смерть со свистом стрелки иль копья несется возле уха, тут вдруг сробел и на какой-то миг утратил голос. Неведомая сила, ровно буйный ветер, вдруг ослепила и уста забила кляпом. Не меч сей страх навел, не круг булатный – крест, который был в руке княгини грозней оружия.

Тем временем из гущи распростертых полумертвых тел поднялся человек – невзрачный с виду, жалкий и срамной, на крест воззрившись, сам перекрестился и поклонился.

– Дозволь, княгиня, слово молвить!.. Она в тот час же меч свой укротила и в ножны бросила, но крест вознесла над головой.

– Я слушаю тебя!

– Ты сына ищешь – он тебя искал, дабы сразиться! Сказал: “Я в Киев не вернусь, покуда смерти не предам свою соправительницу – мать. Хочу один сидеть на золотом престоле!”

А Приобщенный Шад признал в сем человечке посланника небес и в тот же миг обрел и силу прежнюю, и власть.

– Не лжешь ли ты, холоп? – княгиня наехала конем.

– Вот крест святой! – рохданит вновь осенил себя крестом. – Как перед богом, пред тобою, царица! Я человек простой, зачем мне лгать?

– Откуда князь узнал, что я иду к Итилю? И от кого?

– Ах, преблагая! Тебе ль не знать, округ престола враги стоят, приставленные Святославом! С тобою вкупе богу молятся и делят хлеб насущный, а сами тайно шлют гонцов с вестями. И был такой гонец, сказал: “На тебя мать идет!”

– Не так ты прост, холоп, да ладно… Куда же князь пошел?

– Тебе навстречу! И так сказал: “Подъеду близко, чтоб с матерью говорить, а сам ножом ударю”, – посланник божий руку вскинул. – Не приближайся к сыну! Христом прошу! Погубит он тебя!

– Но почему не встретил? – в раздумье молвила княгиня. – И не ударил?..

– Господь отвел! Ты, исповедница, под его оком и покровом! Ибо первая христианка, в сих диких землях просиявшая!

– Добро… Как тебе имя, христианин?

– Я Савва именем, – склонился рохданит. – Раб божий…

– А знаешь степь? Пути-дороги, броды? В хазарских землях не бывала…

– Как пальцы на деснице, – сказал покорно рохданит – ведающий пути.

– Со мной поедешь! – княгиня знаком приказала подвести коня. – Отыщем Святослава – не обижу… Показывай дорогу!

Лес копий снова встал, дружина развернулась и поскакала в степь, ведомая теперь небесной властью. Приобщенный Шад велел отправить по ее следу соглядатаев, сам же в покои удалился, к старым женам, а праздные хазары у городского рва еще не одну ночь к нему взывали с плачем и рвали космы, пеплом посыпая свои головы, пока он их впустил. Народ, исполненный покорности и страха, неделю целую стоял перед дворцом и пел псалмы, и славил кагана; он же, от мерзости страдая, совокуплялся с живым костлявым прахом, ждал снисхожденья неба, подобья божьего, а более – известий. Как только свершится поединок между князьями русскими, булгарский брат Биляр даст знать, и вот тогда наступит великий час – Исход! Его начало!

Но вместо благовеста из сумрачной степи толпа нахлынула, какой-то сброд – кто на волах, кто пеший, скарб в узлах, – сгуртились у ворот и закричали кагана. Лариссеи пытались их прогнать, но из отребья этого возник убогий в кольчуге драной” без зубов, немытый, смрадный, однако же с булавой – знаком власти.

– Я царь Биляр. Ваш каган – брат мой… Мы оба сыновья Тогармы.

Когда же Приобщенный Шад взглянул на брата, не жалостью объялся – гневом.

– Разбил ты русские дружины?! Открыл ли путь на Киев?

– Князь отпустил меня и только зубы вышиб, чтоб боле не кусался. Я сам разбился, брат…

– Не смей называться братом, булгар презренный!

– Прими меня… Нет теперь ни царства, ни коня, одна булава… Не прогоняй! Мне вызов бросил русский князь, сказал: “Иду на вы!”. Иду на Тьму, сказал…

– Ты струсил? Ты испугался Святослава?!

– Нет, я сразился с ним!.. Шесть дней мои полки удерживали город! Но он прорвался, прошел сквозь стены, будто луч! А воины его не знают страха, не боятся смерти, ибо ратятся без доспехов, в нательных рубищах. Их не берет стрела, и древка копий изламываются, как в воде, и не язвят плоти, а мечи… Никто из моих витязей не смог приблизиться настолько, чтобы достать мечом! Сам Святослав и вся его дружина окружена сияньем! И я поверил: он Свет! А я суть Тьма…