Время, задержанное до выяснения - Шехтер Шимон - Страница 19

Капитан раскрыл газету и начал читать. Читал он недолго.

— Простите, — обратился он к Юзефу. — Вы не могли бы сказать что вы думаете насчет того, что у нас в стране все еще существуют лица без родины?

— По этому вопросу, — отозвался Критик, который не хотел, чтобы Юзеф отвечал, — абсолютно так же, как и по всем остальным, я целиком и полностью разделяю точку зрения товарища Секретаря.

Но Юзеф, который жутко злился и на верзилу за то, что тот приставал к Марыле, и на толстяка, который удобно на него облокотился, и на пожилую гражданку, которая обсыпала его косточками, когда пыталась выбросить их в окно, сорвал свою злость на капитане, сказав:

— Читайте внимательно. Товарищ Секретарь говорит не о людях без родины, а о тех, у кого их две.

— О, это как мой двоюродный брат, — вмешалась пожилая гражданка. — У него сразу два паспорта: наш и советский. Так что он каждый год может ездить в Сочи отдыхать. Но как-то он мне сказал, что отдаст их оба за один американский.

— У англичан, — добавил толстяк, — до первой мировой войны вообще не было паспортов. Если народ высококультурен, то нет нужды следить за ним на каждом шагу.

У него внутренняя дисциплина, которой мы можем только позавидовать.

— Это англичанам-то? — удивился тип, что прежде стоял в дверях и требовал петли для спекулянтов. — Ну, это еще как сказать. Но зато нигде на Западе нет бесплатного медицинского обслуживания и обязательного одиннадцатилетнего обучения, как у нас. А ведь они войны не нюхали, в то время как мы воевали за них и за всю Европу. Вместо того, чтоб родину защищать, они предпочитают бизнесом заниматься. И вы, гражданин, неправы, — тут он обратился к Юзефу. — Товарищ Секретарь именно про них говорил. Что это они — люди без родины.

Юзеф не протестовал. Ему было тесно, жарко и хотелось пить.

Зато Марыля не выдержала:

— Товарищ Секретарь говорил о двух родинах, уж точно о двух. О той, которая сионистская, и о той, которая патриотическая.

Как только она это сказала, Критика аж подбросило. Он хотел ее остановить, но Марыля продолжала:

— …И товарищ Секретарь предложил, чтобы каждый выбрал себе одну родину из этих двух и чтобы таким образом были соблюдены принципы нашей демократии.

— Наша уважаемая барышня права, — вмешался толстяк. — В свое время мы были отчизной двух народов, но теперь экономическое и политическое положение нам этого пока что не позволяют, — и толстяк захихикал, тряся потной лысиной.

Тот, в углу, что все время был прикрыт газетой, беспокойно заерзал, но тотчас снова затих.

— Вот именно, — подхватил капитан. — Наконец-то мы стали национально-однородным государством, без нацменьшинств и связанных с этим неприятностей. И дело еще только за тем, чтобы граждане еврейского происхождения, у которых теперь есть своя родина, приняли решение.

— Какое решение? — спросил верзила.

— Эмигрировать, конечно, — ответил капитан.

А маленькому Юзеку, который всю дорогу спал на плече у Юзефа, снилось, что папка сказал матери: «Никуда мы отсюда переезжать не будем, Рахиль. Я взял задаток назад — и ша! Пусть Мазуркевичи убираются с этим своим сопливым Хенеком, раз уж ему мой еврейский ребенок так мешает».

Глава пятнадцатая

КАЛИФОРНИЯ

Марыли не было дома — она пошла загорать на пляж, и Юзеф остался один. Ему не хотелось ни застилать постель, ни даже завтракать. Радио, которое его раздражало, он тоже выключил и хотел уже было позвонить Рабиновичу, как вошел Критик и сказал:

— По этому вопросу, уважаемый коллега, решение должны принимать мы вдвоем, и никто более.

И Юзеф повесил трубку.

— Не люблю вмешиваться в дела взрослых, — сказал маленький Юзек, который как раз вбежал в комнату, — но если хотите, то я вам скажу, что об этом думаю.

Юзеф обрадовался приходу маленького Юзека, а Критик, как обычно, был этим недоволен.

— Мы не можем принимать ребяческих решений, — сказал он. — Они либо наивны, либо односторонни. Вопрос слишком сложен и требует партийного подхода, а ты еще мал и…

— Не такой уж я и маленький, возмутился Юзек. — Да и не обязательно быть взрослым, чтобы знать, что такое «партия». Как вам известно, я целый год учил латынь. И слово «подход» я тоже знаю. Подход бывает правильный и неправильный, и если вы мне скажете, который из них «партийный», то я смогу участвовать в вашем совещании, — и Юзек принял крайне серьезный вид.

— Ладно, Юзек, — сказал большой Юзеф. — Тогда послушай, что я хочу сказать моему коллеге Критику, а что он хочет сказать мне.

— Начнем с самого начала, — подал свою реплику Критик, который уже примирился с присутствием Юзека, потому что иного выхода у него не было. — Товарищ Секретарь поручил нам обоим чрезвычайно ответственные задания.

— Какие задания? — спросил Юзек.

— Сейчас я тебе все объясню, — Юзеф закурил сигарету. — Дело в том, что при Доме Партии создана комиссия, которая изучает проблемы участия нашего народа в спасении евреев от массового истребления. И товарищ Секретарь пригласил меня в состав этой комиссии.

— Понимаю, — сказал Юзек и, подумав немного, добавил, — ты мне уже рассказывал о войне, о немцах и о том, что они убивали евреев, потому что были антисемитами. Я только не очень понимаю, откуда немцы знали, кто еврей, а кто нет. Ведь можно было изменить фамилию, как ты это сделал. Например, если бы я был не Гиршфельд, то никто ни в классе, ни во дворе не знал бы, что я еврей. Хотя… — и Юзек вновь задумался. — Хотя, — продолжал он, — об этом можно узнать и по-другому, это правда… Но если бы Хенек не стянул с меня штаны…

— Вот видишь, — прервал его Юзеф. — Немцы тоже так делали.

— Ну, хорошо, — сказал Юзек, — но не могли же они со всех…

— Могли, — решительно подтвердил Критик. — Именно так они и действовали.

— Что-то мне не верится, — отрезал Юзек. — И уж наверняка девчонок они так не распознавали.

Юзеф рассмеялся, а Критик от злости закусил губу — он был очень чувствителен к аморальным высказываниям молодежи, особенно детей.

— Отсюда следует, — продолжал Юзек таким тоном, как будто он выступал на собрании классного комитета, — что кто-то помогал немцам разыскивать евреев.

— Прекратим этот бессмысленный разговор, — разнервничался Критик, — поскольку он ни к чему не приведет, — и собрался было уйти.

— Уймите свой пыл, коллега, — сказал Юзеф и остановил Критика. — А ты, Юзек, слушай и не перебивай. Так вот, как я уже говорил, товарищ Секретарь включил меня в эту комиссию, а коллегу Критика — в другую, которая работает под председательством майора Мазуркевича. Задача его комиссии — выявить сионистов, которые вредят нашей партии.

Задача его комиссии — выявить сионистов, которые вредят нашей партии.

— Не так быстро, — прервал его Юзек, — а то я перестаю соображать. Объясни мне, пожалуйста, как это сионисты могут вредить партии. Помнишь, Рабинович — тот, что отвез нас на своем «фиате» в санаторий, — рассказывал, что сионисты — это патриоты, а партия ведь тоже…

— Твой Рабинович, — бросил Критик, — это чуждый нам элемент.

— Пожалуйста, не перебивайте, коллега, — сказал Юзеф и обратился к Юзеку. — Видишь ли, сионисты — это патриоты своей страны, а не нашей. Понял?

— Не очень, — ответил Юзек. — Ведь если они патриоты своей страны, а мы — своей, то мы должны дружить, а не враждовать друг с другом. Они же нам войны не объявляли, а вели ее только против арабов.

— Но мы-то, — заорал Критик, — на стороне арабских народов, а не на стороне агрессора. Тоже мне, умник нашелся!

— Теперь все понял, — сказал Юзек. — Только я не за арабов, и Юзеф, по-видимому, тоже не за них.

— Если так, — продолжал орать Критик, — то ты против нас!

— А вот и нет, — спокойно говорил Юзек, что выводило Критика из терпения. — Вот вам простой пример. Наш класс разделился на два лагеря: один болеет за «Погонь», а другой — за «Рух». Я — за «Погонь», что совсем не значит, что я враг Антеку, который болеет за «Рух». А Гольдберг — так тот вообще болеет за «Хасмонею», хотя она не вошла даже в высшую лигу. Ясное дело, что мы иногда между собой и ругаемся немножко, но при этом все вместе состоим в классном комитете, вместе принимаем решения и класс нас слушается. А разве вы, взрослые, не можете так же поступать в этой вашей партии?