Святая ночь
(Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей) - Вебер Виктор Анатольевич - Страница 72

Орелио, епископ Валенты, поднял руку в ритуальном жесте.

— Benedicat te, Omnipotens Deus… Благослови тебя, господи, сын мой… Во имя отца и сына и святого духа.

— Аминь, — эхом отозвался Мередит.

Деревня Джимелло Миноре находилась в шестидесяти километрах от Валенты, но разбитая, петляющая дорога с резкими поворотами, затяжными подъемами и спусками не позволяла добраться до нее быстрее, чем за два часа.

Когда машина выехала из Валенты, Мередит задремал, но толчки разбудили его, и ему не осталось ничего другого как смотреть по сторонам. По альпийским масштабам холмы были невысокими, но крутыми, изъеденными ветром и дождем, как бы переливающимися один в другой, а дорога словно цеплялась за их склоны, иногда перелетая через ущелья по шатким мостикам, казалось готовым рухнуть под тяжестью крестьянской телеги. Долины зеленели травой, но сами холмы стояли голые. С трудом верилось, что римляне рубили тут сосны для своих галер и заготавливали древесный уголь для армейских кузниц. От лесов остались лишь редкие апельсиновые и оливковые плантации, окружающие виллы тех, кто смыслил в агротехнике больше остальных.

Кое-где деревни строились в седловинах холмов, вокруг маленьких церковок. Другие представляли собой цепочку лачуг, вытянувшуюся вдоль долины, поближе к воде и более плодородной почве. Тощая земля, полуразвалившиеся дома, изможденные крестьяне. Худые дети, козы, цыплята, коровы с выпирающими наружу ребрами.

В Риме Мередиту не приходилось сталкиваться с такой нищетой. Теперь он понимал, что имел в виду Орелио, епископ Валенты, говоря о глупости тех, кто шел сюда с молитвенником в одной руке и миссионерским крестом в другой. Эти люди понимали крест… Еще бы, столько лет они несли его на своих плечах и святой Калабрии мог объявить о своем приходе новым чудом хлебов и рыб, состраданием к увечным и нечистым.

Они жили в домах, скорее, напоминающих коровий хлев. Кое-кто все еще селился в пещерах, где стены блестели от капель воды. У них не было газа, электричества, водопровода. Их дети умирали от малярии, туберкулеза, пневмонии, женщины — от сепсиса и родильной горячки. Артрит скручивал мужчин прежде, чем те доживали до сорока лет. Тиф выкашивал целые деревни. Тем не менее они выживали, судорожно цепляясь за веру в бога. Только она удерживала их от окончательного превращения в животных.

Настроение Блейза Мередита падало с каждым оставшимся позади километром. Он видел себя совершенно беспомощным в окружении этих людей, умоляя смерть освободить его от их компании. Если уж умирать, то умирать с достоинством, на чистых простынях, в просторной комнате, залитой солнечным светом. Мередит гнал от себя столь несерьезную мысль, все глубже впадая в депрессию, пока наконец шофер не остановил машину на вершине очередного подъема и не сказал: «Монсеньор, смотрите! Вот они, Джимелли ди Монти — Горные близнецы».

Мередит вылез из кабины и подошел к обочине. Дорога круто скатывалась в долину, выход из которой перегораживала одинокая гора. Две ее вершины разделяла широкая, километра в два расселина. На каждой вершине прилепилось по деревушке, ниже в расселину спускались поля. Между ними петляла речушка, бегущая в долину у ног Мередита.

В глаза сразу бросилась разница между вершинами. Одна из них купалась в солнечном свете, другая находилась в тени, отбрасываемой первой. Освещенная солнцем деревня была побольше и не выглядела такой убогой, как спрятавшаяся в тени. В ее центре, рядом с колокольней сверкало белой краской большое здание, выделяющееся среди темных черепичных крыш соседних домов. Ведущая к нему дорога чернела новым асфальтом, на большой автомобильной стоянке Мередит насчитал полдюжины автомашин.

— Джимелло Маджоре, — пояснил шофер. — Видите, как помог им святой. Белое здание — гостиница для паломников.

— Он еще не святой, — холодно ответил Мередит.

Шофер развел руками и отошел. Разве можно хоть что-то доказать священнику, у которого болит живот? Блейз Мередит нахмурился и повернулся к темному близнецу, Джимелло Миноре.

На пыльной тропе, ведущей к ней, не было автомашин. Поваленные заборы, черепица, слетевшая с крыш и не замененная новой. На некоторых домах виднелись даже стропила. Единственная улица, крошечная площадь перед церковью, белье, развешанное на длинных веревках, оборванные дети, играющие среди отбросов. На мгновение мужество изменило Мередиту, и он едва не сказал шоферу, что они едут в Джимелло Маджоре. Но он тут же взял себя в руки, понимая, что его совесть никогда не смирится с таким решением.

Еще раз оглядев долину и высившуюся над ней двурогую гору, Мередит вернулся к машине.

— В Джимелло Миноре, — сказал он, садясь в кабину.

Рассказы

Стэнли Эллин

ВЕРА ААРОНА МЕНЕФИ

Перевод Л. Биндеман

ольшая черная машина едва дотянула до бензоколонки. Сразу было видно, что ее гложет изнутри болезнь, как проклятая язва, которая терзает мое брюхо. Машину вел шофер, а позади сидели трое — девушка с кислым выражением лица, какой-то тип, похожий на хорька, и между ними краснощекий человек с копной седых волос. Все они вышли из машины и стали смотреть, как я копаюсь в моторе.

— Карбюратор барахлит, — сказал я. — Тут уж кто-то поковырялся, да только здорово напортил.

Краснощекий стал мрачен, как грозовая туча, нависшая над нашей старой Черепаховой горой, и бросил сердитый взгляд на шофера.

— Сколько времени займет ремонт? — спросил он. — Чтоб сделать все, как полагается? Мне нужно к вечеру попасть в Цинциннати, а туда еще сорок миль. Чего доброго, опять застрянем в дороге.

— Сколько прождете, столько и займет, — говорю я. — А какая будет работа, можете спросить здесь каждого. Если машина сделана руками человека и если ее толкает вперед горючее, Аарон Менефи починит ее так, что жаловаться вам не придется.

Краснощекий глянул на пустую дорогу.

— У кого тут спрашивать? — проворчал он угрюмо, но тут же добродушно рассмеялся. — Ладно, брат Менефи, я привык хорошо думать о людях, в большинстве своем они честные и старательные. Я вам верю.

Пришлось провозиться немного дольше обычного, но в конце концов мотор я наладил, и он ласково заурчал на холостом ходу. Краснощекий, видимо, остался доволен моей работой. А когда я назначил ему плату, он и вовсе расцвел.

— Брат Менефи, — говорит, — вы еще больше повысили мое мнение о роде человеческом!

Вот тут-то это и случилось. Теперь я уверен: все предопределил Господь.

В тот самый миг, когда Краснощекий протянул мне деньги, проклятая язва принялась так свирепо грызть мой живот, что я скрючился от боли и не мог дохнуть, пока не отлегло.

— В чем дело? — испугался он. — Что с вами?

Мне стало стыдно, что я отколол перед людьми такую штуку.

— Ничего, — отвечаю. — Точнее, здесь уже ничего не поделаешь. Доктор Баклс говорит — язва. Вот и сижу на молоке, картошке да молитвах. Да только, видно, никакого проку от этого не жди.

Краснощекий смотрел на меня участливо. Не так, как большинство людей, — просто из вежливости, холодно. Нет, он по-настоящему сочувствовал. Оглядел меня с головы до ног, раза два ударил кулаком по ладони и обошел меня крутом, будто снимал мерку для костюма. Остальные стояли молча и смотрели на нас.

— Брат Менефи, — сказал он наконец. — Вы знаете, кто я?

— Откуда мне знать?

— Так вот, брат, я — Отис Джонс. Исцелитель Джонс, как меня все называют. Вы когда-нибудь слышали обо мне?

— Вроде не доводилось.

— Значит, вы никогда не смотрели по телевидению мои молитвенные собрания, не слушали их по радио? Как же так, брат, их передают по всей стране. Двести радиостанций и восемьдесят телевизионных компаний круглый год передают мои проповеди каждую среду вечером!