Святая ночь
(Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей) - Вебер Виктор Анатольевич - Страница 15

Вновь вглядывался я в лица тех, кто стоял позади, с душевной болью, смутно догадываясь о познанном ими экстазе любви, испытать который мне уже не суждено. Их молчание не было обетом, лишающим их общения, но навевалось тишиной, которой окружала их гора, позволяя им понимать друг друга без слов. Зачем нужна речь, если улыбка, взгляд доносили и слово, и мысль. Когда смех, всегда радостный, исторгается из сердца, не встречая препонов. То был не закрытый орден, мрачный, суровый, вытравливающий все чувства. Здесь ликовала сама жизнь, и жар солнца проникал в кровь, становился ее составляющей, частью живой плоти. И морозный воздух, смешиваясь с прямыми солнечными лучами, очищал тело и легкие, принося силу и энергию, ту энергию, что влилась в меня с пальцев, коснувшихся моего сердца.

В столь короткий промежуток времени шкала ценностей для меня полностью изменилась, и тот человек, что карабкался на гору сквозь туман, испуганный, озабоченный, злой, казалось, перестал существовать. Я, седовласый, давно переваливший середину отпущенного мне на земле срока, безумец в глазах мира, если б кто сейчас увидел меня, посмешище, дурак, стоял нагой на Монте Верита и вместе с другими протягивал руки к солнцу. Оно уже встало и светило на нас, и обожженная кожа приносила сливающиеся вместе боль и радость, а жар проникал в сердце и заполнял легкие.

Я не отрывал глаз от Анны, неистовая любовь к ней переполняла меня, и я слышал свой голос, громко повторяющий: «Анна… Анна…» И она знала, что я рядом, ибо подняла в ответ руку. И никто не противился нашему общению, не возражал. Они смеялись вместе со мной, они понимали.

И тут вперед выступила девушка. В простом деревенском платье, в чулках и башмаках, с распущенными по плечам волосами. Мне показалось, что ее руки сложены, как при молитве, но нет, она прижимала их к сердцу, а кончики пальцев соприкасались между собой.

Девушка приблизилась к краю трещины, где стояла Анна. Прошлой ночью, под луной, меня охватил бы страх. Теперь же я стал для них своим. В это мгновение солнечный луч, казалось, пронзил ледяную стену, уходящую вниз, и голубой лед как бы засветился изнутри. В едином порыве мы упали на колени, подняли лица к солнцу, и вновь зазвучал хвалебный гимн.

Вот так, думал я, молились люди на заре истории, так же они будут молиться и в далеком будущем. Без символа веры, без спасителя, без бога. Только солнцу, дарующему свет и жизнь. И так было всегда, с незапамятных времен.

Солнце переместилось, лед «погас», девушка, поднявшись с колен, сбросила с себя платье, чулки, башмаки, а Анна, с ножом в руке, коротко обрезала ей волосы. Девушка застыла перед нами, прижав руки к сердцу.

Теперь она свободна, думал я. Она уже не вернется в долину. Родители будут скорбеть о ней, вместе с ее женихом, и никогда не понять им, что она нашла здесь, на Монте Верита. В долине ее ждали бы торжественное бракосочетание и пир, танцы на свадьбе, а после короткого медового месяца — однообразие семейной жизни, заботы о доме, детях, печали, ссоры, болезни, несчастья, переходящая изо дня в день рутина старения. Теперь она свободна от всего этого. Здесь не притупится острота чувств. Любовь и красота не умрут и не увянут на Монте Верита. Жизнь трудна, потому что сурова природа, не знающая жалости. Но именно к этому стремилась она в долине, именно это привело ее сюда. Она познает здесь то, что осталось бы недоступным в мире, лежащем далеко внизу. Страсть, радость, смех, жар солнца, притяжение луны, любовь без возбуждения, сон без кошмаров. Потому-то долина и ненавидит Монте Верита и боится ее. Им не суждено обладать тем, что есть здесь, и они разгневаны, завистливы, несчастны.

Затем Анна направилась к нам, и девушка, отринувшая все, что связывало ее с прошлой жизнью, последовала за ней, босоногая, с обнаженными руками, короткостриженая, как и остальные. Она вся лучилась, улыбалась, и я видел, что долина для нее больше не существует.

Они спустились во двор, оставив меня одного на ступенях, и я чувствовал себя изгнанником у врат рая. Мое время вышло. Они жили в раю, а я — нет. Я, незнакомец из чуждого им мира.

Я оделся, с неохотой возвращаясь разумом к ненужным мне реалиям, вспомнил о Викторе и его письме, тоже спустился во двор и, подняв голову, увидел, что Анна ждет меня на открытой площадке башни.

Одна, в белом до пят одеянии, с головой, закрытой капюшоном. Башня была высока, открыта небу, и Анна присела на верхнюю ступеньку, точно так же, вспомнилось мне, как садилась она на скамеечку перед камином в доме Виктора, приподняв одно колено и опершись на него локтем. Сегодня, как вчера, хотя вчера отстояло на двадцать шесть лет, мы снова остались одни в зале усадьбы в Шропшире, и умиротворение, испытанное мною тогда, вернулось вновь. Я хотел преклонить перед ней колена и взять ее за руку, но лишь подошел и встал у стены, сложив руки на груди.

— Итак, вы все-таки нашли нас, — прервала молчание Анна. — Хотя и не сразу.

Не изменился и ее нежный, ровный голос.

— Вы привели меня сюда? Вы позвали меня после катастрофы самолета?

Анна засмеялась, и я уверовал, что никогда не расставался с ней. Монте Верита останавливала время.

— Я хотела, чтобы вы пришли сюда гораздо раньше, но вы закрыли от меня свой мозг. Словно положили на рычаг телефонную трубку. Разговор по телефону может состояться, если в нем участвуют двое, не так ли?

— Да, — кивнул я, — даже наши последние изобретения требуют, чтобы на другом конце провода замкнулся контакт. Но мозг устроен иначе.

— Долгие годы ваш мозг напоминал запертый ящик. Жаль, у нас так много общего. Виктору приходилось излагать свои мысли на бумаге, вас я поняла бы без слов.

И тут, думаю, во мне затеплилась первая искорка надежды. Мне показалось, что еще не все потеряно.

— Вы прочли письмо Виктора и мое. Вы знаете, что он умирает?

— Да, — ответила Анна, — он давно болеет. Поэтому я хотела, чтобы на этот раз вы приехали сюда, находились рядом с ним в его последний час. С ним будет все в порядке, когда вы вернетесь к нему и скажете, что говорили со мной. Он очень обрадуется.

— Почему бы вам не спуститься к нему?

— Так будет лучше. Пусть он сохранит свою мечту.

Мечту? Что она имела в виду? Значит, они не всемогущи, живущие на Монте Верита? Она понимает нависшую над ними опасность?

— Анна, я сделаю все, что в моих силах. Я вернусь к Виктору и буду с ним до конца. Но времени мало. И куда важнее помнить о том, что вам и всем остальным грозит беда. Завтра, может, сегодня вечером люди из долины намерены забраться на Монте Верита. Они разрушат монастырь и убьют вас. Вам необходимо уйти до их появления. Если вы не можете спастись сами, то должны разрешить мне помочь вам. Мы не так уж далеко от цивилизованного мира. Я успею спуститься в долину, найти телефон, дозвониться до полиции, армии, правительства…

Слова иссякли. Слишком неопределенными были планы, но я хотел, чтобы Анна доверилась мне, почувствовала, что на меня можно положиться.

— Дело в том, — продолжал я, — что далее вы не сможете тут жить. Если я предотвращу нападение на этот раз, что весьма сомнительно, они придут через неделю, через месяц. Дни вашего покоя сочтены. Вы так долго жили в полном уединении, что не представляете, каким стал мир. Даже эта страна разорвана надвое, и люди долины — уже не темные, суеверные крестьяне. Они вооружены современным оружием и готовы на убийство, а Монте Верита вас ждет смерть.

Анна не ответила. Молча слушала, сидя на ступеньке, в белом одеянии с капюшоном.

— Анна, — не отступался я, — Виктор умирает. Возможно, уже умер. Если вы уйдете отсюда, он не сможет стать вам опорой, но у вас буду я. Я всегда любил вас. Нет нужды говорить об этом, вы все знаете сами. Двадцать шесть лет тому назад, когда вы ушли на Монте Верита, вы разбили сердца двух мужчин. Но сейчас это неважно, Я вновь нашел вас. И еще есть дальние страны, недоступные цивилизации, где мы могли бы жить, вы и я, и другие, если они захотят поехать с нами. У меня достаточно денег, чтобы организовать переезд. Вам ни о чем не придется беспокоиться.