Зефир в шоколаде (СИ) - Риз Екатерина - Страница 68

Стас улыбнулся.

Пару минут мы ехали в молчании, мне оно казалось неловким, и чтобы что-то сказать, я поинтересовалась:

— Когда будет готова твоя машина?

— Обещали через неделю.

— Хорошо.

— Да… Ты будешь работать у меня водителем эту неделю? — Он кинул на меня многозначительный взгляд. Я же неопределённо дёрнула плечом, не желая ввязываться в эту игру.

— Если это входит в мои прямые обязанности.

— Не входит. Но ты же меня жалеешь.

— Мне не нравится это слово, Стас.

— Почему? Женщины часто жалеют мужчин… особенно неразумных.

— Неразумных?

— Ну… дураков.

Я рассмеялась.

— Ты не дурак.

— Правда?

Он сказал это странным тоном, и я кинула на него непонимающий и в то же время заинтересованный взгляд.

— Не дурак, — подтвердила я. — С чего бы тебе им быть?

Станислав Витальевич от меня отвернулся, посмотрел в окно, за которым пошёл мелкий, противный дождь, по стеклу поползли тонкие, кривые ручейки. А я спросила:

— Куда тебя отвезти? Домой?

— А если я приглашу тебя на ужин, ты согласишься?

— На ужин? — Я немного растерялась, если честно. Принялась лихорадочно осмысливать, точнее, пыталась найти верный ответ. Молниеносно задавила в себе беспокойство, чувствовала пристальный взгляд Стаса, припомнила вчерашний телефонный разговор с Антоном, когда моему мужу пришло в голову меня пожалеть, из-за моих одиноких вечеров, и, в итоге, кивнула. В самом-то деле, почему нет?

— Хорошо, Стас, давай поужинаем вместе. Вечер намечается тоскливый, дождь пошёл…

Он помолчал, было заметно, что моим согласием доволен, но уже спустя минуту не удержался и спросил:

— А ты тоскуешь?

Мои пальцы сжались на руле, я смотрела на дорогу, но всё же поморщилась от того, как прозвучал его вопрос. Тоскую ли я? И что я должна ответить? Что нет, не тоскую, и, вообще, в полной мере осознаю, какую допустила ошибку? Не осознаю, по крайней мере, ещё не до конца… Поэтому промолчала.

Приехали мы в хорошо нам обоим знакомый ресторанчик. Здесь никогда не было особого шума, наплыва посетителей, никто не бронировал столики на недели вперёд, как в тех местах, которые предпочитал посещать мой муж. Причём Антону никогда бронировать не приходилось, но я была наслышана об этом от других посетителей. А здесь приятный полумрак, приятная расслабляющая музыка, вежливые официанты, но… но что-то незримо отличающее это заведение от ресторанов классом повыше. Конечно же, я не стала озвучивать свои мысли, боясь показаться Стасу неблагодарной снобкой, какой раньше не была, поэтому улыбнулась девушке, которая проводила нас за столик. С благодарностью приняла от неё папку с меню, а сама слушала Станислава Витальевича, у которого после моего согласия провести с ним вечер, кажется, второе дыхание открылось. Потому что он перестал грустить по поводу изувеченной машины, и у него видимо поднялось настроение, принялся рассказывать мне о том, как он провёл лето. Об отдыхе на Валдае, о поездке в Рим, и я улыбалась ему и кивала. Если честно, то и дело ловила себя на том, что отвлекаюсь, не слушаю, в мыслях возвращаюсь к собственным проблемам и заботам, но разговор старалась поддерживать. Хоть как-то. Что я сама могла рассказать Стасу в ответ? О свадебном путешествии? О сумасшедших неделях в Греции, где я была счастлива, по-настоящему счастлива, и не с ним. Мне безумно, до боли, не хватало Антона последние дни, а ещё больше мне не хватало веры в то, что всё ещё будет хорошо, непременно будет. Я не знала, как всё исправить, я не знала, как строить свою жизнь дальше, не понимала, как верить мужу, и от всего этого страдала. А Стас говорил и говорил, как никогда воодушевлённо. Мы пили вино, ели изумительно приготовленное жаркое, и со стороны наверняка казалось, что ведём задушевную беседу. На середине стола горела свеча, её пламя плясало от нашего смеха и даже дыхания, от небольшой корзинки с цветами исходил сладкий аромат, и, наверное, если бы этот вечер случился несколько месяцев назад, до моего замужества, он бы сделал меня счастливым. Стас ещё недавно делал меня счастливой. Иногда, ненадолго, но я так ждала таких моментов, искренне их желала, и сейчас улыбалась ему именно поэтому, улыбалась воспоминаниям. Смотрела на Станислава Витальевича и любовалась тем, как в стёклах его очков плясали отсветы огня от свечи, а ещё тем, какое воодушевлённое у него лицо этим вечером.

— Дождь не на шутку разошёлся, — сказал он, и я прислушалась. На самом деле услышала стук капель по металлическим карнизам. Стук дробный, сильный и не смолкающий.

— Да… Осень.

— Не хочешь?

— Я люблю Бабье лето, а не сырость и грязь.

— Все любят Бабье лето.

— Вот видишь, насколько я предсказуемая?

— Да уж, предсказуемая на все сто.

Я улыбнулась, взяла бокал с вином.

— Иногда я совершаю немыслимые поступки, но очень-очень редко.

— Зато метко.

Он сказал это, и между нами повисло неловкое молчание. Я обвела пальцем край бокала, окинула взглядом зал, не зная, что сказать и как продолжить. Стас, видимо, понял, что сказал не то, и решил повиниться. Даже руку ко мне протянул, осторожно коснулся.

— Прости, я не хотел.

Я сдержанно улыбнулась.

— За что прости? Ты прав. Единственный раз в жизни я махнула рукой на голос разума, и вляпалась.

Стас руку убрал, но продолжал внимательно вглядываться в моё лицо.

— И насколько серьёзно вляпалась? — Я не торопилась отвечать, обдумывала, а Станислав Витальевич продолжил, подбирая слова. Это было очень заметно. — Я не просто так спрашиваю, Лера, не любопытствую. Я помочь хочу.

— Помощь мне не нужна, — заверила я его.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что я даже не представляю, каким образом ты можешь мне помочь, Стас. Что ты сделаешь?

— Не знаю. Поддержу, вступлюсь, буду заботиться… Сделаю всё то, что должен был сделать ранее. А не сделал.

Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. В конце концов, я криво усмехнулась.

— Ты пытаешься в чём-то признаться?

— Возможно, — не стал он скрывать, но при этом прозвучало это, как очередная попытка увильнуть.

Вот именно поэтому мы со Стасом в итоге и не смогли договориться. Потому что Антон всегда говорил прямо, чего от меня хочет, а Стас постоянно увиливал и искал этому оправдания. Кажется, о чём тут думать можно, всё ясно, как Божий день. Прямое желание против сомнений, но всё оказалось не так просто, как я думала ещё совсем недавно. И поэтому я сказала:

— Стас, я не уверена, что тебе стоит это делать… сейчас, по крайней мере.

— Я знаю. — Он невесело усмехнулся. — И, вообще, я всё проворонил. И страдаешь ты уже не по мне.

Я вроде как небрежно отмахнулась.

— И вовсе я не страдаю. — Рукой махнула, увернулась от пристального взгляда Станислава Витальевича, голову повернула… и чуть слышно застонала. Не смогла сдержаться, хотя и понимала, что наверняка это выглядит весьма мелодраматично. Но что делать, когда наблюдаешь, как через зал ресторана к тебе идёт собственный муж, с пакостной многозначительной улыбочкой на губах. Взглядом меня сверлит, выразительно щурится, и его взгляд обещает мне все муки ада. Захотелось сбежать. Захотелось вскочить и убежать из ресторана, оставить здесь мужчин, разбираться, и будь что будет. Я на Стаса посмотрела. Он Антона ещё не заметил, продолжал смотреть на меня проникновенно, без тени беспокойства, но я точно знала: убежать сейчас, значит приложить руку к его убийству. А Антон его точно убьёт. Придушит, а может и зарежет, в память о кавказских корнях своего отчима.

Бежать я передумала, но машинально сдвинулась вместе со стулом в сторонку. Трагически поджала губы, а когда Антону оставалось до нашего стола всего пара шагов, и вовсе отвернулась. А мой муж, совершенно не страдая стеснительностью или нерешительностью, придвинул себе от соседнего стола стул, и сел. Посмотрел сначала на меня, затем на ошарашенного Станислава Витальевича. Улыбнулся. Улыбку эту только полоумный назвал бы приятной. Поэтому я упрямо продолжала смотреть в сторону, проигнорировала даже лёгкий толчок в лодыжку со стороны присевшего рядом мужа.