Королевство на грани нервного срыва - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 20

Я встала перед помостом пошатываясь. Руки мои онемели от холода, голод, жажда, усталость терзали не хуже пыточных дел мастеров. Но у меня было платье с жестким корсажем, и оно заставляло держать спину прямо.

— Назовите себя, — молвил один из Них.

— Герцогиня Люция Монтессори, хозяйка Кастелло ди ла Перла и прочих земель, дарованных короной моему супругу за его великие заслуги.

— Вы вдова Альбино Монтессори. Великого Альбино!

— Да, ваша честь.

— В чем вас обвиняют?

— В том, что я ведьма, ваша честь.

— И вы действительно ведьма, Люция Монтессори?

— Нет, ваша честь. Я уверена, что ведьм и магии вообще не существует в природе, а есть лишь законы науки, доселе нами неизученные. И есть люди, которые, видя нечто, не поддающееся их разуму, стараются объяснить все магией, волшебством и чародейством.

— Вы отрицаете, что вы ведьма?

— Да, отрицаю. И буду отрицать до своего последнего вздоха.

— Какая похвальная твердость. Может быть, она немного поколеблется, если вы узнаете, что многие ваши родственники и даже слуги писали многочисленные доносы в Святую Канцелярию.

— Мне об этих доносах ничего не известно, ваша честь.

— Секретарь, затребуйте из хранилища папку 3-М.

Молчаливый секретарь немедленно принес рекомую папку, она оказалась объемистой.

— Так-так, посмотрим, — протянул мужчина в главном кресле. — Доносы на вас, сударыня, начали писать, еще когда вы были компаньонкой дочери герцога. Вот например: «Люция подбивает малолетнюю дочь герцога творить вместе с нею колдовские ритуалы и петь непотребные песни». Или вот: «На молодой луне я видела, как Люция вышла во двор замка нагишом и обратилась в огромную птицу. Она долго летала над полями герцогства, а под утро вернулась и снова обратилась человеком». Это вот занятно: «Я герцогский бондарь и как-то шел в деревню по своей нужде. Вдруг откуда ни возьмись появились Люция и донья Оливия и принялись щекотать меня так, что я вдруг превратился в борова, и они катались на мне по полям, пока я совсем не изнемог. Очнулся я утром в человеческом обличье». Конечно, мы понимаем, что эти доносы гроша ломаного не стоят. А уж когда вы стали герцогиней, они вообще шли непрекращающимся потоком. Но вот что нам действительно интересно. Дочь герцога родилась калекой, уродом и никакие земные лекари или лекарства не могли помочь ей исцелиться хоть самую малость. И тут в замок приезжаете вы. И челядь — она же ведь глазастая, челядь-то! — начинает замечать, что юная герцогиня постепенно выглядит все здоровее и здоровее. А вы меж тем ежедневно делаете настойки особых трав и втираете их в тело Оливии. И происходит чудо: Оливия из скорченной калеки становится стройной, сильной, вполне здоровой девушкой! Не магия ли это? Не волшебство ли?

— Нет, — ответила я. — Не волшебство. Герцог Альбино пригласил посетить наш замок Его Высокоблагочестие. И именно благодаря непрестанным горячим молитвам Святейшего Жука и выздоровела Оливия.

— Ха-ха-ха, — железно рассмеялся Законник. — А женить на себе герцога и тем самым стать герцогиней вам тоже помог Его Высокоблагочестие? А не вы ли имеете особый волшебный камень, который может создавать любые стихи на любом наречии и любым почерком на любой же бумаге? Как называется этот чудесный камень? Ответьте, голубушка.

— Анапестон, — мрачно буркнула я. — Но это не волшебство. Это просто прибор, взятый из другого измерения…

— Не спешите, — сказал Законник. — Теперь у вас будет достаточно времени все-все-все нам рассказать. Обыщите ее, перед тем как отвести в камеру.

Я сразу подумала о спрятанных кинжале и листке со стихотворением Альбино.

— Нет! — закричала я. — Вы что, вот так будете прямо здесь раздевать герцогиню?! Негодяи!

— Полно вам изображать из себя гранд-даму, герцогиня, — насмешливо произнес, любуясь ногтями, Законник. — Никто не собирается вас раздевать, была нужда. А обыщут вас наши милые, везде проникающие малютки.

Он щелкнул пальцами, и я увидела, как по каменному полу ко мне бежит белесая, подпрыгивающая струйка. Платяные вши! Не-ет!

Мое сознание милосердно угасло, пока полчища вшей оккупировали мое тело.

Глава шестая

«ПРОСИ У ЖИЗНИ ЕЕ СТЕРПЕТЬ -

И СМОЖЕШЬ ЖИТЬ И ДАЖЕ ПЕТЬ»

Наверное, эта песня звучала здесь уже бесчисленное количество раз — просто я, будучи в глубоком обмороке, не воспринимала ее как песню. Я ощущала ее, как вязаное рваное одеяло, в которое меня укутали, чтобы я смогла хоть немного согреться, я пила ее, как воду — сладковатую и затхлую, но такую желанную! Я ела эту песню с размоченными ржаными сухарями и прогорклой кашей — поначалу меня тошнило, но потом я привыкла к такой скудной, но драгоценной пище. И все время, все время меня сопровождал тихий голосок-шепоток, нежный, успокаивающий, залечивающий…

В тот день, когда я различила в песне слова, я снова родилась для жизни.

Я открыла глаза. Вокруг было мало светлого, да и света тоже недоставало. Я лежала на жестком топчане, укрытая грязно-серой рваной дерюгой; напротив, высоко, почти под потолком, находилось плотно зарешеченное окно.

Я села и огляделась: раз в камере пели, значит, должен быть источник голоса. И источник нашелся: изможденная, худющая старушка моего роста, облысевшая, истончившаяся до невероятия, так что живыми в ней были только тонкие руки. И голос — тихий, непрерывный, как дыхание.

— Кто ты? — шепотом спросила я ее.

Она дернулась, закрыла исхудавшими руками голову, сжалась на своем топчане:

— Нельзя! Нельзя! Здесь вопросы задают они. Они спрашивают. Если молчишь — бьют. Еще молчишь — не дают еды и воды. Еще молчишь — пропускают через тебя молнию.

— Но ты спасла мне жизнь.

— Нет, это просто так вышло.

— Они напустили на меня вшей.

— Вшей больше нет. Ушли. Вши только досматривают, обыскивают и докладывают. Черви страшнее, они могут забраться внутрь и мучить, грызть, причинять боль. Чем больше молчишь, тем больше причиняют боли.

Я всмотрелась в ее лицо и ахнула — у несчастной страдалицы не было глаз! И она была совсем не старушка, лет ей было не больше, чем мне, просто неимоверные страдания превратили ее в столь ужасающее существо.

— За что тебя так? — спросила я.

Она начала раскачиваться из стороны в сторону, обхватив голову руками:

— Я не знаю, не знаю, не знаю, я скажу все, что вам надо, только не пускайте в меня червей, только давайте воду и пищу… Проводи меня до пристани, посади меня в ладью, проводи меня до пристани, посади меня…

Я посмотрела — на грубо сколоченном столе стояли кувшин и кружки. Я налила воды и подала кружку несчастной:

— Попей, и все пройдет, и ты успокоишься. Бедная девочка, как ты намучилась…

Она с жадностью выпила воду и вдруг принялась быстро-быстро ощупывать руками мое лицо. Я увидела, что в ладонях у нее дырочки, много-много.

— Я так вижу, дырочками, — шептала она. — Ты красивая. Сильная, ты еще совсем недавно здесь, из тебя не сосут силы. Волос тоже нет, странно. Платье жесткое, колючее, как у благородных… Кружева, камешки. Я любила кружева и камешки, когда…