Забытые имена (сборник) - Джайлс Гордон - Страница 62

Отплыв на безопасное, с нашей точки зрения, расстояние, мы остановились, чтобы взглянуть на «Томаса Хайка». Держу пари, никто из вас не видел в своей жизни ничего подобного. Судно погрузилось в воду на две трети и стояло вертикально, вверх кормой. Руль теперь находился на уровне марселя, а гребной винт обнажился. Груз в трюме настолько сместился к носу, что судно почти перевернулось. Пойти ко дну мешал лишь воздух между переборками отсеков, куда не проникла вода. Довершением к этому плачевному зрелищу был перевернутый флаг, обозначающий сигнал бедствия, который развевался на кормовой мачте.

Уже рассвело, но мы почему-то еще не видели остальных шлюпок. Мы предполагали, что они не станут отплывать очень далеко, а отойдут лишь на безопасное расстояние, чтобы дождаться рассвета. Но очевидно, все были до того напуганы, что гребцы старались вовсю и оказались теперь значительно дальше, чем рассчитывали.

Итак, мы весь день оставались в шлюпке и не спускали глаз с «Томаса Хайка». Судно держалось на плаву и, казалось, больше не собиралось погружаться в воду. Не имело смысла трогаться с места, так как мы не знали, куда плыть. К тому же мы думали, что с проходящего мимо судна скорее заметят торчащую из воды корму парохода, чем нашу крошечную шлюпку. Запасов у нас было вроде бы достаточно, и мы решили поочередно стоять на вахте, дав возможность другим отдыхать.

На следующее утро картина была все та же. Правда, теперь на море была небольшая зыбь, и пароход покачивался на волнах, но держался все так же прямо. Следующая ночь была похожа на предыдущую, однако утром мы обнаружили, что нас отнесло на почтительное расстояние от «Томаса Хайка», который, впрочем, пребывал в том же положении, подобно бую, поставленному на отмелях. Мы по-прежнему не видели ни одной шлюпки и почти уже не надеялись их увидеть. Скудный завтрак, состоящий из сухарей и остатков вареного мяса, отнюдь не способствовал хорошему настроению. Мы сидели, умирая от тоски, когда Вильям Андерсон сказал:

— Слушайте, мы будем полными дураками, если так и будем здесь сидеть, дрожа от холода и питаясь этими паршивыми сухарями, в то время как в двух шагах от нас полно еды и есть все, чтобы согреться. Если пароход продержался на плаву двое суток, он с таким же успехом может продержаться еще неизвестно сколько, а мы могли бы вернуться и взять все, что нам нужно.

— Отлично, — согласился я, так как уже устал от безделья. Сэм тоже поддержал это предложение.

Итак, мы отправились на судно и подошли к самой палубе, которая, как я уже говорил, теперь стояла вертикально, подобно стене дома. Дверь рубки единственное отверстие в палубе — находилась в двадцати футах над нами, и веревки, которые мы привязали к поручням трапа в рубке, свисали вниз. Сэм, довольно проворный малый, забрался по одной из веревок наверх, а потом, завязав на ней несколько узлов на расстоянии фута один от другого, бросил веревку нам, так как ни я, ни Вильям Андерсон не смогли бы забраться по веревке, если бы на ней не за что было ухватиться руками. Огромных трудов стоило нам влезть по канату вверх, тем не менее наконец мы оказались у трапа.

Когда мы добрались по трапу до пола у рубки, который, как вы слышали, находился теперь перпендикулярно, как стена, мы вынуждены были воспользоваться мебелью, надежно привинченной к полу, чтобы оказаться у переборки, служившей теперь полом. Рядом с переборкой находилась небольшая комнатка, кладовая стюарда, в которой мы обнаружили изрядные запасы провианта, сваленного теперь в большую кучу. Коробки с бисквитами, консервные банки, многочисленные бутылки в оплетках представляли собой беспорядочное нагромождение в одном углу кладовой, все содержимое ящиков смешалось.

Вильям Андерсон и я бросились отбирать то, что нам могло понадобиться, а Сэму велели пробраться в какую-нибудь из кают, находившихся по четыре с каждой стороны рубки, и принести несколько одеял и простыней, из которых мы могли бы соорудить себе навес, так как днем в лодке было жарко, а ночью холодно. Собрав все, что считали нужным, Андерсон и я пробрались к себе в каюты, чтобы забрать все, что хотели спасти.

Сборы были в самом разгаре, когда Сэм, который находился в дверях рубки, громко сообщил, что начинается дождь. Сначала я хотел крикнуть ему: «Захлопни дверь в рубку, чтобы вода не попала внутрь!» Но потом передумал и чуть не расхохотался над такой нелепостью. Над входом в рубку была небольшая надстройка, с одного края которой имелась дверь. В том положении, в котором сейчас находилось судно, надстройка была прямо над входом в рубку, так что дождь никак не мог проникнуть внутрь.

Вскоре мы услышали, как дождь вовсю забарабанил по корме. Мы взобрались на трап и выглянули наружу. Вокруг была густая пелена дождя, какую можно увидеть только в тропических широтах.

— Как здорово, что мы здесь, — заметил Андерсон. — В шлюпке мы бы давно потонули в такой ливень.

Я с ним полностью согласился, и мы решили переждать внутри парохода, пока кончится дождь. Это произошло только спустя четыре часа. Когда мы выглянули наружу, то увидели, что наша шлюпка почти до краев полна воды и осела настолько, что, если бы кто-нибудь из нас попробовал влезть в нее, она незамедлительно пошла бы ко дну.

— Вот дела так дела, — сказал Андерсон и добавил: — Ничего не остается делать, как сидеть, где сидим.

Я подозреваю, что в душе он был чрезвычайно рад этому обстоятельству. Можно понять человека, который провел в лодке безвылазно два дня и две ночи. По крайней мере спорить на эту тему было бесполезно, и мы принялись устраиваться в своем убежище. Мы притащили из каюты несколько матрасов и подушек и, когда стало совсем темно, зажгли лампу, предварительно наполнив ее прованским маслом, не найдя в кладовой ничего более подходящего.

Ночью мы отлично выспались, ничто не потревожило нашего сна, если не считать того, что, переворачиваясь на другой бок, Вильям Андерсон каждый раз поднимал голову и пускался в рассуждения о том, насколько здесь лучше, чем в этой «проклятой посудине».

Встав на следующее утро, мы отменно позавтракали, даже приготовили чай с помощью спиртовой горелки, используя вместо спирта бренди. После завтрака мы с Андерсоном решили отправиться в капитанскую каюту в кормовой части, которая теперь находилась довольно высоко. Надо было посмотреть, нельзя ли чего-нибудь спасти, когда подойдет какое-нибудь судно и выручит нас. Однако мы лазали не так блестяще, как Сэм, и оказались в затруднительном положении. Сэм сообщил, что где-то в первом отсеке за переборкой он видел лестницу, и, так как мальчишка сгорал от желания попасть в капитанскую каюту, мы милостиво позволили ему сходить и принести ее.

Под нами в переборке была задвижная дверь, и мы отодвинули ее настолько, чтобы Сэм мог беспрепятственно спуститься вниз. Словно обезьяна, он ловко пролез в следующий отсек. Это было не особенно трудно, хотя нижняя часть отсека, за которым следовало машинное отделение, находилась ниже ватерлинии. Сэм сразу же отыскал лестницу, с одного конца которой были железные крючья, и в тот момент, когда он передавал ее нам, что сделать было очень непросто, потому что ему приходилось взбираться на все, что попадалось под руку, лестница опрокинулась, и один из крючьев угодил прямо в стекло иллюминатора. Хотя стекло было толстое и прочное, тяжелая лестница разбила его вдребезги.

К несчастью, иллюминатор находился как раз ниже ватерлинии, и в дыру тут же хлынула вода. Мы стали бросать Сэму одеяла, чтобы он заткнул ими иллюминатор. Добраться до него было нелегко, и, когда ему наконец удалось это осуществить, затея оказалась бесполезной, так как вода била с такой силой, что удержать в иллюминаторе пробку из одеял не было никакой возможности.

Мы испугались, что Сэм захлебнется от стремительно прибывающей воды, и велели ему выбираться из отсека как можно быстрее. Он снова поднял лестницу и, зацепив ее за дверь, вскарабкался наверх. Взглянув вниз, в отсек, мы убедились, что еще немного, и вода зальет отсек полностью, и задраили дверь как можно плотнее.