Серебряный осел - Лещенко Владимир - Страница 27

Да так и обмер.

Протер глаза. И даже ущипнул себя за бок, чтобы удостовериться, что это не сон. Потом проделал то же самое с боком Парсифаля, отчего прикорнувший блондин завопил благим матом.

– Цыц! – сунул ему под нос воин свой огромный волосатый кулак.

– Что такое, приятель? – встревожился юноша. – На тебе лица нет. Снова Ланселата на драконе увидел?

Бородач смерил его взглядом, не обещающим шутнику ничего хорошего.

– Осел!

– Ничего себе! – вскипел блондинчик. – За осла ответишь, дубина!

– Да елы-палы! Не о тебе речь! Там, на улице, наш осел!

– Где?! – не поверил охотник за святым Граалем.

– Вон! – ткнул пальцем за занавеску крепыш. – Выходит из бани!

– Да ладно тебе!

Парсифаль осторожно высунул нос из паланкина. Как он и предполагал, никакого осла поблизости не наблюдалось.

Как же, осел, посещающий на досуге термы.

Хороша шуточка.

Однако же достало бедного Гавейна. А ведь вначале потешался над «глупыми кошмарами» Парсифаля, к счастью прошедшими со времени нелепого конфуза на причале в Брундизии.

Вот ведь как вышло. Сам исцелился, а его соратник подхватил проклятую «ослиную болезнь».

– Ну и где же твой осел?

Озадаченный Гавейн пожал плечами:

– Но я только что видел, как он выходил из бани!

– Из бани?! – взревел потомок патрициев и германских ярлов. – Ты идиот!

– Я?! – Гавейн встряхнул Парсифаля за грудки. – Да ты сам…

– Нет, это ты осел! Из-за тебя мы уже чуть не свернули шею в Брундизии! Тебе всюду мерещатся ослы, а я отдувайся!

– Из-за меня?! А кто торговался из-за нескольких паршивых ауреусов с корабельщиком? На девок все выгадывал…

– Ну я же не некоторые, мальчиками не интересуюсь…

– Что?!! Что ты сказал?!

– Что слышал!

И добавил:

– Эх, правильно Атаульф таких, как ты, на кол сажал…

После чего кулак бывшего Мечехвоста соприкоснулся с челюстью белокурого потомка тевтонов.

Трудно сказать, был ли Гавейн самым плохим солдатом ордена, но вот, видимо, в кулачном бою он был не самым последним. Во всяком случае, Парсифаль вылетел вон из паланкина, хотя особенно размахнуться его спутнику было вроде как и негде.

И пока ошеломленный блондинчик катался в пыли, Гавейн, не теряя времени, кинулся туда, где скрылись тот самый осел с девкой.

Но, свернув за поворот, Гавейн оторопел.

Он оказался на площади перед рынком, вернее на рыночном заднем дворе, на котором вместе с Гавейном и несколькими торговцами было не меньше полусотни ослов, ожидавших своих хозяев, уже потихоньку заканчивавших торговлю.

В глазах воителя Круга Стоячих Камней буквально зарябило от серых морд, длинных прядающих ушей, больших черных глаз…

– Сволочь длинноухая! – прошипел Гавейн. – Замаскировался, значит? Думаешь, спрятался от меня? Все равно я тебя на колбасу пущу, слышишь ты, рапсод недоделанный?

Внезапно он обнаружил, что один из серых, а именно серебристого оттенка, молодой, кандийской, кажется, породы, при последних словах дернулся и подался назад.

– А, попался! – торжествующе заорал Гавейн. – Не уйдешь теперь!

Подскочив к жалобно вскрикнувшему животному, он схватил его под уздцы и принялся остервенело тащить на себя. Потом схватился за пояс, но вспомнил, что меч остался в гостинице, а кинжал он отдал треклятому Парсифалю.

Намотав уздечку на кулак, бородач принялся озираться в поисках какого-нибудь оружия или хотя бы камня, чтобы проломить череп проклятому превращенцу и покончить с преследовавшим его ушастым кошмаром.

– Оставь моего Оберона в покое, ты… – К разъяренному Гавейну подскочил какой-то мужичонка.

– Пош-шел прочь! – заревел не хуже осла здоровяк. – А, так вас тут целая шайка?!

От страха и злости он вообще почти перестал что-либо соображать.

– Отпусти Оберона, проклятый развратник! Люди, граждане, что же это творится? Последнего осла отбирают! Стыд уже потеряли совсем! Мало им овец с козами, так вот еще и кормилец мой понадобился!

Гавейн не успел ничего сделать, как вокруг образовалась небольшая толпа из дюжины человек.

Все крепкие, с мускулистыми узловатыми руками. У двух на поясах ножи, а на простонародных лицах, что характерно, никакого почтения к высокородному господину.

– Отпусти ослика, содомит, – пробурчал один из торговцев, совсем уже разбойничьего вида детина, – и что больше всего напугало Гавейна, – с крестом на широкой волосатой груди.

– Э-э, отдайте мне его, я заплачу… – жалобно ответил рыцарь.

– Что-о?! Чтоб я своего славного Оберончика вот этакому на позор отдал! – разъярился мужичонка.

– Бей его, злодея! – выкрикнул кто-то…

Но судьба смилостивилась над незадачливым Гавейном.

На площадь с выражением безумной ярости на лице вылетел Парсифаль. В одной руке у него была дубина, в которой можно было узнать рукоять паланкина, в другой – кинжал Гавейна.

И завертелась дикая кутерьма.

Орландина решила, что спит.

Потом подумала, что слишком уж яркий и живой сон получается.

Но, скорее всего, она все-таки спит.

Ибо оказалась она не где-нибудь, а в Солдатской слободке, солнечным утром, да еще в теле двенадцатилетней девчонки – себя самой.

И стоит она на площадке, где обучали молодняк, держит в руках учебный деревянный меч, а к ней вразвалочку идет смуглолицая и разрисованная тетка в замшевой жилетке, какую носят краснокожие из-за океана, – материна приятельница Торикваль, лучшая мечница среди женщин-воинов вольного легиона. Ее наставница.

Но размышлять было некогда: начинайся учебный бой.

Торикваль, примеряясь, взмахнула пару раз деревянным мечом, а потом сделала им хитрое движение, называемое в Чжунго «Крыло мудрой бабочки», а у них, наемных воителей, попросту – финт ушами.

У Орландины глаза распахнулись на пол-лица.

Не ожидала!

За что и пребольно получила дубовой доской по ляжке.

– Ф бою тебе никто не будет предупреждай, – протянула наставница, – что собирается надраит тфоя задница. Еще раз!

В последний миг Орландина инстинктивно успела вскинуть свой меч навстречу клинку Ториквали. Дерево ударило о дерево, и девчонку едва не завертело волчком, так что у нее лязгнули зубы.

Ей представилось, какова Торикваль в настоящей битве, где льется кровь и умирают люди – и она не узнала добродушной приятельницы матери.

– Тфа таких удара – и меч полетит… Фо-он туда!

С недоумением Орландина проводила взглядом вертящуюся в воздухе деревяшку.

– У меня нет сил отбить твой удар. Мне двенадцать, ты сильнее!

– Пожалуешься на молодость, когда тебе будут кишки фыпускайт, – молвила Торикваль. – Запоминайт – это думкопф, дурак отбифайт клинок фрага сфоя сила. Умный использофайт сила фрага! Продолжайт!

Тут Орландина вспомнила, что она не та, что была в двенадцать лет, и кое-чему научилась. Она ушла в глухую защиту, и Ториквали никак не удавалось достать ее.

Блок с обратным хватом… Блок со сменой рук… Блок…

А потом вдруг девушка обнаружила, что перед ней нет противника и она вовсе не на учебной площадке их Солдатской слободки, а на опушке старой дубравы, под белесым сумеречным небом.

Амазонка остановилась и заметалась по поляне.

Она чувствовала присутствие кого-то, но никак не могла его обнаружить, хотя тот стоял буквально рядом.

– Не можешь найти меня, девочка? – На нее смотрел высокий, костлявый тип, при этом его облик был зыбким и все время менялся.

Капюшон, словно сотканный из бурого тумана, скрывал лицо незнакомца. На плечи небрежно накинута потертая леопардовая шкура.

– Неужто я так страшен, что меня испугалась храбрая воительница?

– Кто ты и что тебе от меня надо? – спросила прознатчица.

– Кто я? Всего лишь скромное мыслящее существо, немного маг, немного жрец, немного ученый… А что мне надо? Уж не то, что обычно мужикам надо от баб! – сказал, как сплюнул, костлявый.

Его мерзкий смех заставил Орландину отступить.