Пряная штучка (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 12

— Это мое! — заявила я и, сжав горловину, ополовиненного, полегчавшего мешка, все-таки убралась восвояси, вернее, на засыпанную осенними листьями солнечную улицу. Перекинула мешок через плечо и кое-как побрела к омнибусной станции.

Передвигаться на каблуках, когда сверху к земле прижимал приличный груз, было ужас, как паршиво. По дороге из Питерборо омнибус останавливался практически возле Чайного Дома, мешок и переть-то особенно не пришлось. Сейчас его тяжесть, казалось, вбивала меня с каблуками в пешеходную мостовую, будто молоток — гвозди.

Выдохшись, я остановилась напротив открытых ворот рынка. Скинула мешок на землю и выпрямилась, чувствуя, как ноет каждая мышца в теле. Рядом с торговыми лотками и прилавками терлись грузчиками с тачками.

— Эй, народ! — позвала я, вытягивая шею, но «народ» оказался исключительно тугоухий и напрочь проигнорировал измученную лавочницу, а если заметил, то ответить не пожелал.

Сжав зубы от злости, я взвалила мешок на спину и, не разгибая коленей, пошагала на рынок. Вокруг витал характерный запах, смесь нечистот и свежей зелени. Живя в столице, я предпочитала закупаться в продуктовых лавках, но теперь приходилось экономить, так что местные ароматы меня больше не отпугивали.

— Господа доставщики! — прохрипела я, практически добравшись до лодырей, сидевших на тачках, подобно воробьям на заборе. Тут мое внимание привлек прилавок с ящиками всевозможных специй. Были там и черные, и красные, и белые перцы. Желтый порошок карри, пахнущий пряно и остро. Вокруг толпились покупатели, а усатый чернобровый торговец высыпал ложкой в бумажную воронку пряности из разных емкостей, получая ядреную смесь.

— Для мяса! — объявил он, передавая свернутый кулек к девице в чепце и с плетеной корзиной на сгибе локтя.

Идея в голове сверкнула так ярко, что я чуть не взвизгнула от счастья! Наплевать на чай! Я буду продавать смеси перцев!

— Девушка, вам нужны пряности? — заметил меня торговец из-за прилавка.

— Нет! — Я подняла плечо, намекая на мешок. — У меня своих двадцать мешков дома лежит!

Груз за спиной вдруг стал ужасно легким, к туфлям точно бы приделали крылья. Сама не поняла, как подскочила к лавчонке в самом углу рынка, где продавались всевозможные баночки. Купила несколько разных размеров, пробковые крышки, коричневые этикетки и сургуч для печатей. Как добралась до омнибусной станции, даже не заметила. На холодную морось, начавшуюся по дороге, внимания тоже не обратила.

Карета оказалась переполненной. Звеня банками и наступая на чужие ноги, я кое-как протиснулась на единственное свободное место в самом конце салона. Экипаж тронулся, загремел по мостовой, а вместе с колесами салон наполнился непотребным перезвоном банок. Вроде и купила немного, но звякали они истошно.

Делая вид, будто не являюсь источником безобразной какофонии, вытащила из кармана пудреницу, заглянула в зеркальце и вздрогнула. Из отражения на меня смотрела бродяжка с мокрыми волосами, черными потеками туши под глазами и размазанной помадой. Достала из ридикюля платочек, попыталась вытереть черноту на сухую, но краска наотрез отказывалась отмываться. Послюнявила кончик тряпицы, но тут встретилась взглядом с попутчиком, сидевшим напротив. Он переводил подозрительный взгляд с меня на позвякивавшую сумку. Верно, принял меня за пьянчужку.

— Это не бутылки, — уверила я. — Это банки. Пустые.

Он поджал губы.

— Для перца. Хотите, отсыплю? — для чего-то добавила я, кивнув на мешок между нашими ногами.

Мужчина отвернулся к сквозящему окну и принялся разглядывать промокшую под дождем улицу с жалко лысеющими кленами.

— Зря отказываетесь, — пожала плечами и, наплевав на условности, начала поправлять краску на глазах.

ГЛАВА 3. ПРЯНАЯ ШТУЧКА

В насквозь продуваемом деревянном ангаре, где располагалась столярная мастерская, было ужасно шумно, а вокруг что-то пилили, шкурили и сколачивали. Воздух пах влажной древесной стружкой и железом. Работы не останавливались ни на мгновение, и мастер, смотревший на меня, как на чокнутую, явно раздражался.

— Этан говоришь? — прогудел он и характерно почесал затылок. — А фамилия?

— Да не знаю!

— У нас тут трое Этанов бывает.

— У моего еще подмастерье есть. Тощенький и долговязенький, Ирвином зовут.

Недоумение на обветренном лице мастера сменилось странной ухмылкой, как будто он знал о нас с плотником какой-то грязный секретец.

— Почему вы так улыбаетесь? — справедливо взъерепенилась я. — Вспомнили, о ком мы толкуем? Или просто подмастерье незабываем?

Забыть Ирвина, справедливо говоря, было действительно сложно. Лично у меня бедняга вызывал непреодолимое желание защитить, пожалеть и накормить посытнее, что бы сильным ветром по улице не сносило.

Мастер переглянулся с напарником, который до того заинтересовался разговором, что на время отложил молоток.

— Передать что хотели, когда он появится? — предложили мне.

— Пусть заглянет в старую чайную лавку.

Я хотела заказать вывеску, даже название, достойное острого начинания придумала! Буркнув недовольное «спасибо», вернулась домой и, наскоро перекусив, засела за изучение старых матушкиных блокнотов.

В гастрономической магии маме не было равных. Она свято верила, что путь к сердцу мужчины лежал через желудок, а потому любая уважающая себя женщина была обязана освоить приготовление чечевичной похлебки, жаркого из ягненка с черносливом и творожных пончиков. Но к двадцати четырем годам я на практике убедилась, что к сердцу мужчины имелись и другие, менее витиеватые пути, не вынуждавшие стоять у очага по три часа кряду. А умения превосходной хозяйки не смогли удержать в доме моего непутевого отца — сбежал от запеканок, домашних апельсиновых конфитюров и отбивных правильной прожарки так, что только кожаные подошвы на домашних туфлях мелькали.

Читая мамины рецепты, я непроизвольно сглатывала набегающую слюну, запивала кипятком и удивлялась скрупулезности, с какой были расписаны унции каждого ингредиента. Впрочем, матушкина дотошность сэкономила мне кучу времени. Казалось, что смеси специй, расписанные для блюд, только и ждали, чтобы ими воспользовались.

Тут кто-то постучался в стекло садовой двери. От неожиданности я даже подскочила, как если бы сидела на втором этаже, а в окно неожиданно заскреблись. За порогом стоял Фред. Он сверкнул белозубой улыбкой и продемонстрировал бумажный пакет.

— Я стучался, но ты не открывала, — заявил гость. — Решил проверить кухню.

— Ты ведь не крысеныша принес? — с подозрением вопросила я, отпирая хлипкую дверь.

— Нет, — хохотнул он. — Я отдал Фирса племяннице. Она в восторге.

— У тебя больше нет племянниц? — тут же полюбопытствовала я в надежде, что раз крыс не получается ни выселить, ни вытравить, может, выйдет выловить и раздать в хорошие руки.

— Только одна, — с сожалением вздохнул Фред.

— А подружек у нее нет? — без особенной надежды спросила я, пытаясь справиться с заедавшим замком.

— Давай, помогу. — Фред заставил меня подвинуться и с легкостью провернул ключ в замочной скважине. — Слышал, что председатель лично дал тебе разрешение?

— Угу.

— Я подумал, что раз лавка отремонтирована, разрешение получено, а витрины больше не заколочены, то можно прийти в гости на чай.

— А чая нет.

— Есть. — Он потряс бумажным свертком.

Едва я собралась объявить, что угощений в доме тоже не водилось, разве что банка горького каштанового меда, привезенная еще из Кингсбурга, как Фред опередил:

— Еще я принес пирожные.

— Как предусмотрительно, — без особой радости пробурчала я себе под нос. Всю жизнь ненавидела, когда меня отвлекали от работы. Ощущение незавершенности выводило меня из душевного равновесия. Однако пришлось смириться с тем, что гостя запросто из лавки выставить не выйдет и надо обеспечить кипятком, раз чай ему захотелось заварить именно в моей, а не в своей кухне.