Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник) - Филипс Джадсон Пентикост - Страница 11

Гибсон чувствовал, как изломано его тело и как он раздавлен суровой больничной реальностью. Тугие простыни жгут кожу, немилосердный свет режет глаза. Сцена в ресторане отодвинулась очень далеко, по другую сторону тумана, и растворилась, словно сон.

Да, да, самое последнее, что он хотел совершить, – причинить Розмари боль. Он ни за что бы не согласился ее еще больше расстроить. Жить с приемным отцом… Он не додумал эту мысль – мозг пришел в ужас. Лучше прикусить язык, чтобы с него не сорвалась глупость… во всяком случае, в ближайшее время. Бедняжка! Винить себя за то, что оказалась за рулем! А Этель – человек благоразумный, и ее здравый рассудок избавляет Розмари от навязчивых идей. Он сам не в состоянии. Ему ох как далеко до благоразумия.

Гибсон вздохнул и в ребрах ощутил боль. Иногда он чувствовал себя не смешным, а жалким оттого, что распят и связан. Его подсекли посреди того, что ему удалось добиться. Но надо терпеть. Приехала сестра Этель – уже хорошо. Благослови ее Господь.

Глава VIII

Дни стали обретать форму и тянулись друг за другом чередой. Поначалу Этель и Розмари каждый день приходили вместе его навестить. Но вскоре он перестал ожидать с нетерпением их визитов. Они, стоя у его кровати, ворковали с банальной веселостью. А по всей палате другие посетители так же стояли у других кроватей и так же говорили. Гибсон чувствовал себя будто выставленным в зоопарке – так посетители благодушно мурлыкают со зверьем в клетках, выражая свои добрые чувства и ничего более. Словно мужчины в больничной палате потеряли рассудок, потеряли мысли, воображение. И от них не осталось ничего, кроме выздоравливающих тел.

В течение второй и третьей недель Этель часто приходила одна и говорила, что Розмари отдыхает. Радостно сообщала всякие пустые новости. Миссис Вайолет обходится очень недешево, но пусть работает, если Кен настаивает. Погода замечательная. Как Розмари? О, Розмари ведет себя благоразумно, хорошо ест, у них чудесные отношения. Гибсон почувствовал укол ревности: женщины ужились и прекрасно справляются с домом без него. Ему хотелось поскорее выписаться из больницы. Но вслух он об этом не сказал. Только заверил, что идет на поправку.

Раз или два заскочил Пол Таунсенд и, как все, говорил ни о чем. Досадно, что случилась авария. В доме все в порядке. Женщины справляются. И лишь когда приходили коллеги по работе и, как бывало всегда в его жизни, разговор заходил о прочитанных книгах, он получал от визитов удовлетворение.

Однажды Розмари явилась одна. Этель все чаще поговаривала, что собирается остаться в этих краях навсегда. И в тот день пошла искать работу. Гибсон был потрясен, когда Розмари заявила, что тоже собирается устроиться работать.

– Не забывайте, – сказала она, опираясь на обе ноги, как Этель, – учебный год завершит за вас заменяющий преподаватель, а дальше – лето. Вы не самый богатый человек. И с вашими травмами летом вам работать совершенно ни к чему. Даже с учетом страховки мы не осилим стоимость лечения. – На одно мгновение Розмари посуровела. – Не вижу причин, почему не могу помочь вам. Я хорошо себя чувствую…

Она выглядела неплохо, физически вполне окрепшей. И Гибсон не понимал, что его так встревожило. Возможно, то, что в голосе Розмари он уловил энергичные нотки своей практичной сестрицы. Новый больной по правую руку откровенно прислушивался к каждому слову их разговора, и Гибсону это очень действовало на нервы.

– Женщина не должна становиться дармоедом, – говорила его жена, – если только не вышла замуж за баснословно богатого промышленника-магната, который способен содержать паразитов.

– Или они ему нравятся, – пробормотал себе под нос Гибсон и продолжил: – Некоторые мужчины весьма старомодны. Конечно, если вам хочется работать, я, разумеется, не возражаю. Как… как сад?

– Вроде нормально.

– Нарисовали маленькую стену? – Гибсон старался вернуть их в прошлое, по другую сторону тумана.

– Нет. И не пыталась. Я не художник, только дилетант. Этель говорит, что люди занимаются подобным, чтобы уйти от реальности. Я совершенно не знаю настоящего мира – экономики, торговли, житейских проблем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Ее устами говорит Этель, – подумал Гибсон. – Но это для Розмари даже неплохо».

– Меня слишком долго оберегали от внешнего мира, – продолжила она.

– Я бы не так ставил вопрос, – протянул Гибсон, мысленно добавив: «От внешнего мира оберегает тюрьма».

– Теперь я понимаю. Я смотрела на вещи сквозь свои фантазии и все пустила на самотек. Мне бы больше здравого смысла, мне бы решиться взглянуть в лицо фактам. Я бы, наверное, не оказалась в том плачевном состоянии, в котором вы меня застали.

– Зато сейчас вы говорите как молодая целеустремленная женщина, – восхищенно заметил он.

– Я такая и есть. – Похвала ее обрадовала. – Есть такие работы, с которыми теперь сумею справиться.

– Да. – Он знал, что ее задумка для человека с крепким здоровьем. Ведь это только площадка для того, чтобы набраться делового опыта. – Что ж, – вздохнул Гибсон, – я не собираюсь вечно держать вас, как говорят англичане, обложенной ватой. – Он посмотрел на ненавистный потолок и пропел:

Розмари рассмеялась. А если смех прозвучал немного натянуто и искусственно, то только потому, что усатый мужчина на соседней койке смотрел на них с нескрываемым презрением.

– Какая несбалансированная диета! – Она пыталась казаться веселой.

– Большой риск растолстеть, – вяло согласился он. А сам исподтишка изучал ее новые живые манеры. Неужели это правда? Неужели перед ним Розмари? И почему ему не нравятся произошедшие в ней перемены?

– Вам нужны еще книги? – неожиданно спросила она.

Гибсон покачал головой.

– Оказалось, что держать книгу требуется много сил. Возможно, я слишком долго сидел на поэтической диете. В то время как «Жизнь не грезы. Жизнь есть подвиг…». И вот я докатился. – Он улыбнулся, но улыбка тоже получилась искусственной.

– Этель мне очень много о вас рассказала, – призналась жена. – Как вы всегда помогали людям.

– О! – поморщился он. Ему не нравились такие ханжески-хвалебные утверждения. Как все остальные, он хотел для себя удобств и покоя.

– И вот теперь для разнообразия мы с Этель хотим позаботиться о вас.

Гибсона покоробили ее слова, но он решил, что она таким способом, видимо, старается избавиться от груза признательности к нему. И если так, ему придется терпеть. Он сказал, что это просто здорово, и заставил свои глаза сиять.

А после ухода Розмари повернулся к соседу затылком и принялся размышлять о визите жены. Ее энергия и решительность были следствием перенесенного потрясения. Она заставляла себя стать тем, кем никогда не была. Но теперь ей, наверное, это требовалось. И если Розмари хотела почувствовать себя полезной, он обязан принимать ее помощь.

Отринуть смятение, абсурдное ощущение того, что теряет то драгоценное, что получал раньше. Если Розмари уверена, в чем состоит ее долг, то необходимо отнестись к ней с пониманием. Он же сам так часто радовался, что может исполнить свой долг. И теперь ему надо отрешиться от нелепой мысли, что под спудом есть нечто такое, что вредит Розмари. Если мужчина, думал Гибсон, жив не единым хлебом насущным, то и женщине недостаточно лишь сладкой клубники.

Гибсон сдерживался, чтобы не цитировать в уме – слишком много стихотворений были посвящены любви. Возможно, все.

Он испытал шок, когда однажды заметил, что искалеченные кости бедра срастаются не так, как надо. Если не попытаться исправить ситуацию – а для этого необходима дорогостоящая, неприятная и не гарантирующая результата процедура новой ломки костей, – он может остаться хромым.