Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Две жизни комэска Семенова - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 7


7
Изменить размер шрифта:

«Заматереть еще успеет, на войне это быстро, — рассуждал комэск, поглядывая на эскадронного комиссара. — Лишь бы не скис и не скурвился».

Семенов разворошил ногой догорающие головешки, плеснул на них из стоявшего на крыльце ведра.

— Давай-ка, комиссар, по койкам. Завтра с утра отправлю вестового в Ореховку и прикажу самим к состязаниям готовиться. В обед и проведём, чтобы не тянуть кота.

Попрощавшись с Буцановым, комэск отправился проведать Сидора. Изба была поплоше и поменьше той, что досталась ему самому, Семенов помялся в сенях, оглядел щелястые, вкривь и вкось законопаченные паклей стены, подумал — не переселить ли брата к себе, но засомневался: а что же остальные бойцы, которые здесь расквартировались? Получится кумовство — братцу привилегия… Не дело это!

«Ладно, — проворчал про себя комэск. — Пусть уж, как есть…» Эта часть армейской субординации, когда командиру на постое — лучший ночлег и кусок, трудно ему давалась. Но Лукин в этом вопросе проявил в своё время твёрдость: «Товарищ командир, положено так. Вас же сами бойцы не поймут. Опять же, какой в том прок, чтобы вы невыспатый и недоевший в атаку водили?»

Сидор лежал на печи, укрытый шинелькой. Возле стены пустовал набитый соломой тюфяк: боец, которому было отведено под ночлег это место, курил во дворе.

— Здоров, братец, — комэск подошёл к печи. — Болит?

— А ты как думаешь? — Сидор в ответ скривился. — Ладно, сам виноват, глупо нарвался…

— Как дело-то было?

— Да как, — Сидор отвёл глаза. — Думал, мы их догоним и перерубаем, а у них там засада… Огонь был плотный, я своих отводить стал в перелесок. А беляки в контратаку. Нужно было, не сбавляя ходу, флангом выскочить из-под огня, а там уж перестроиться и решать, что дальше. Как я сейчас понимаю. Нет у меня командирской сметки…

Сидор мрачно умолк, ожидая нагоняя. Когда случалось ему допустить командирскую ошибку, Иван, улучив минуту наедине, отсыпал ему, что называется, по первое число. Но на этот раз было иначе.

— Это, братец, придёт, — сказал комэск негромко и неожиданно участливо. — Придёт. Ты, главное, стараешься, а значит, все получится.

Такой тон комэска смутил Сидора сильней, чем любая взбучка.

— Переживаю, — признался он, выплеснул накопившееся. — Вроде и стараюсь, и в бою не робею… а оно вон как… двоих положил зазря, сам раненый…

Иван кивнул.

— Правильно переживаешь, — он покосился на дверь и заговорил ещё тише. — Кому дано, с того и спросится. Оно и со мной до сих пор бывает: задним числом понимаю, как лучше было действовать. Нормальное дело, Сидор… Что двоих положил неправильной своей командой… ну что, понятны твои думки нелёгкие… только на мне таких с тех пор, как я командую, не двое, не трое, не десять… Ни в лицо не помню, ни по именам… разве что некоторых… А при каких моих недочётах были убиты, помню досконально… Такие, брат, дела, — комэск погладил в задумчивости крышку деревянной кобуры. — Я тебя не успокаиваю и, если допустишь большую ошибку, по-крупному и спрошу. Только так-то поедом себя есть тоже, знаешь, лишнее. Не на пользу. Мы военную науку не в военной бурсе постигаем, не на учебных манёврах… и цена нашей науке — ну да, человеческие жизни. Так что ты, Сидор, переживать переживай, но, главное, воюй.

— Спасибо, — отозвался комвзвода сдавленным голосом: нежности между братьями не были приняты. — Спасибо, Иван.

Пришла очередь комэска смутиться.

— Ну, в общем, пойду, — мотнул он головой. — Спи давай. Поправляйся. На построение утром можешь не выходить.

У двери остановился, бросил через плечо:

— Но лучше, конечно, выйти, если в силах.

* * *

Состязания решено было проводить на пустыре перед сельским овином: площадка там просторная, утрамбованная и улица через нее идет — есть где разогнаться. Накануне все, кто вызвался в них участвовать — а таких на эскадрон набралось всего пятнадцать человек, получили освобождение от нарядов и разрешение провести день подготовки по своему усмотрению.

— Но без бузы и самогона! — уточнил комэск, отдавая распоряжение командирам взводов. — Чтоб всё тихо и культурно!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Семенов, конечно, не усидел в штабе — вместе с комиссаром несколько раз объехал село, наблюдая за порядком. Но всё было согласно приказу: никто не пьянствовал и не дурковал. Только обозный мастер Семен Аронович, в казачьих шароварах, фуражке да в какой-то растянутой кофте, повесил на плечо точильный станок и обходил расположение эскадрона протяжно, по-одесски, крича:

— Точу шашки, сабли, кинжалы! Недорого: за шматок сала, краюшку хлеба, горсть махорки!

Кто-то соглашался на его предложение, но в основном, каждый участник сам доводил клинок до кондиции. Как правило, у всех были простые шашки, выкованные в сельских кузнях из рессор тарантасов. Это белые офицеры возили в обозах по 3–4 клинка — легкий, тяжелый, богато изукрашенный, с гардой, без гарды… Да и в эскадроне было несколько таких любителей: недавно погибший Юхно, Адамов, Пшенкин, не расстававшийся со своей гурдой… Как и все кавказские шашки, она полностью пряталась в ножны, только головка рукояти выглядывала наружу, словно забравшаяся в сапог змея. Пшенкин наловчился поддевать ее мизинцем, вцепляться крепкой ладонью в ребристую рукоятку и выдергивать клинок наружу одновременно с молниеносным ударом, от которого нельзя защититься! Свою гурду он осторожно правил на грубой наждачке и никому не доверял. А многие просто жалели харчи. Так что Семен Аронович сумел разжиться только несколькими картофелинами да цигаркой, зато постарался — наточил доверенные шашки до бритвенной остроты…

К полудню участники собрались на пустыре: разминали руки — в основном, кисть да локоть, рубили лозу, отрабатывали удары, стараясь довести их до совершенства. Потом сидели прямо на земле, дымили самокрутками и травили байки про удивительные случаи в бою и чудесное мастерство владеть оружием.

Кто-то вспомнил Ваську Юхно из второго взвода. Великий был мастер по части джигитовки и очень это дело любил. Коня подходящего — как сам говорил, «чтоб в глазах понимание и ход мягкий» — высмотрел в бою под Грушевской, под белогвардейским поручиком. Отбить сразу не сумел — конь спас хозяина, раненного винтовочным выстрелом в бедро, вынес с поля боя. Васька потерял покой, только и думал, что о том гнедом с подпалиной на груди. Было ещё несколько стычек с отступавшими белыми, а за Петровской они закрепились — рельеф подходящий, решили принять бой. «Беспощадный» после суточного перехода остановился на восточном берегу — подкормиться и отоспаться перед сражением. В ту ночь Васька ушёл в самоход, переправился через реку, переоделся мужичком-лапотником, столярный инструмент прихватил — будто он столяр, добывает себе топором и стамеской на пропитание. Нашёл под утро облюбованного коня привязанным к стволу шелковицы во дворе. Чтобы гарантировать себя от погони, зашёл в дом, зарубил ночевавших там троих беляков — пригодился топорик — и вернулся в эскадрон аккурат к утреннему построению. В подтверждение своему рассказу прихватил планшет поручика с картами и фотографической карточкой — стройная молодуха в длинном платье, сзади подписано таким же стройным красивым почерком: «Любовь моя всегда с тобой».

Коня Васька обхаживал и приручал к себе долго: то укусит его Пепел, то норовит через холку перебросить. Зверь оказался своенравный — зато, когда привык к новому хозяину, явил себя во всей красе. Что только не выделывал с Пеплом Васька Юхно. Хлебом не корми, дай поджигитовать, покрасоваться перед сослуживцами. На полном скаку пролезал под брюхом с обнаженной шашкой в руке, поднимал на дыбы и, соскользнув по спине, как с горки, ложился в полуметре от задних копыт в траву, успевая перед этим выхватить револьвер из кобуры. Любимчик эскадрона. Семенов не назначал его командиром взвода по одной лишь причине — из-за того самовольного рейда к белогвардейским конюшням: боялся анархии в бесшабашной васькиной душе. Присматривался, ждал, в чём ещё проявит себя боец помимо лихого наездничества. Только не дождался: Васька Юхно погиб от своего же шального снаряда, прилетевшего с тыловых позиций: желторотый артиллерист поторопился, неправильно выставил прицел. И хотя расстреляли желторотика по скорому приговору ревтрибунала, никому от этого не легче…