Исповедь Еретика - Дарский Адам "Nergal" - Страница 35

Когда ты узнал окончательный диагноз?

Через три дня меня перевели в другую больницу, в Гданьскую медицинскую академию, в отделение гематологии. Мне не сказали, что у меня рак, но я догадался. Сам сделал выводы. Уже там провели несколько дополнительных анализов и в конце концов у моей кровати появился врач.

«У вас лейкемия».

Именно так и сказал. Ничего больше. И отдал мне карту с результатами анализов. Я подождал, пока он выйдет, а потом заплакал. Со мной в палате была Дорота. У нее тоже потекли слезы. Время шло — одна, две, три минуты. Появилось огромное, всепоглощающее чувство бессилия.

А ты вообще знал, что такое лейкемия?

Не имел понятия. Нет, я, конечно, знал, что есть такое заболевание, и знал, что оно опасно, может быть смертельно, но это все. Я вытер слезы, схватил телефон и начал обзванивать знакомых врачей. Вопрос был краток: «Что такое лейкемия и как с ней справиться?»

И?

И я понял, что меня ждет многомесячная битва.

С чего ты ее начал?

Это покажется странным, но я попросил брата Дороты, чтобы он привез мне машинку для стрижки. Подумал, раз уж я отправляюсь на войну, то стрижка у меня тоже должна быть военная. Я сбрил волосы, оставив только полоску посередине головы. Я был готов. Мог начать изучать противника.

Что ты узнал?

То, что у меня лимфобластный лейкоз. Очень агрессивный, но его легче преодолеть, чем миелобластный. Он не развивался в скрытой форме, а проявился сразу.

Ты не упрекал себя в том, что так долго откладывал визит в больницу?

События развивались на протяжении всего нескольких недель. Кроме того, я спросил врачей, могла ли моя быстрая реакция что-то изменить. Услышал, что нет, хотя мое состояние было относительно тяжелым. Наверное, без немедленного медицинского вмешательства я прожил бы месяц или два. В моих легких скопилось около полутора литров жидкости. Именно она провоцировала проблемы с дыханием.

Откуда она там взялась?

Жидкость может появиться в легких. Не в таких количествах, но бывает. Но она из них выводится. У меня что-то — как оказалось, диффузная опухоль — мешало этому. Мне поставили дренаж, сделали в боку дырки. Как у Иисуса. Только сделали это не копьем, а специальной трубкой. В течение двух дней оттуда сочилась отвратительная желто-красная жидкость. Сейчас, смотря в зеркало, я вижу эти шрамы и еще два других, от центрального венозного катетера, и улыбаюсь. Благодаря этим ранам я выжил. Это мои стигматы. Шрам от дренажа напоминает мне о первой выигранной битве. Когда жидкость была откачана из легких, я впервые за многие дни дышал полной грудью. Почувствовал себя сильнее и мог сражаться дальше.

Родителям, в конце концов, рассказал обо всем?

Сначала я позвонил отцу. Подробно описал ситуацию и попросил, чтобы он деликатно подготовил ко всему маму. Мама — очень впечатлительный человек, иногда мне кажется, что у нес психическая организация маленькой девочки.

Как она отреагировала?

Лучше, чем можно представить. Когда родители появились у моей кровати, то на самом деле меня удивили. В их отношении не было излишнего драматизма. И мне нужны были не их слезы, но поддержка. И именно ее они мне дали. Очень зрело отреагировали.

Когда мы говорили о времени ожидания диагноза, ты был напряжен; теперь, когда мы говорим о времени в больнице, ты расслаблен. Странно.

Это отражает состояние моей нервной системы в те моменты. Когда я узнал врага, перестал паниковать и пришел в себя. Диагноз стал ударом, но чувство беспомощности и отчаяние быстро прошли. Я знал, с чем мне предстоит встретиться лицом к лицу. Если идешь через чащу и видишь, что кто-то скрывается во тьме, то паникуешь, но как только увидишь противника в свете фонаря, то раздумываешь над стратегией и над тем, как будешь сражаться. Мне нравится бороться, играть, поэтому я рассматривал болезнь как игру, как партию в шахматы.

Со смертью. У тебя не было моментов сомнения, моментов, когда ты просто боялся, что получишь от нее по полной?

Конечно, были. В моем отделении лежал один старик, ему было лет шестьдесят пять. Мы звали его Янковским, потому что внешне напоминал известного гданьского прелата. Это был самый позитивный человек в больнице. Он сыпал шутками, поднимал всем боевой дух. У него у самого был рак, но никто бы нс сказал, что его что-то беспокоит. Потом его положили в больничный бокс. Я возвращался с прогулки, когда он постучал в стекло и попросил меня подойти. Спросил, как я чувствую себя после первого сеанса химиотерапии. Пожелал мне всего хорошего, и… тогда я видел его в последний раз. Через два дня он умер. Это был один из первых моментов, когда появилась мысль, что и со мной может произойти всякое. В последующие недели таких моментов было больше. Тогда я познакомился со многими людьми, которых сейчас уже нет в живых.

Это не сломило твоего оптимизма?

Говорят, что отношение к болезни может иметь ключевое значение. Не знаю, правда ли это, но думаю, что так оно и есть. Даже если у меня и были моменты сомнения, то я старался отогнать от себя плохие мысли. Я нс хотел умирать. Это было мое кредо. Я не соглашался с тем, что моя жизнь может быть прервана. У меня было слишком много дел, которые надо сделать.

Каким было лечение?

Я называл это «сброс напалма». Так ласково. Понадобилось несколько дней, чтобы определиться с лечением. Наиболее важные решения принимал профессор Анджсй Гельман, ординатор клиники. Именно он предоставил мне вначале два варианта на выбор. Он много о них рассказывал, но это было не по мне. До меня дошло только то, что один из них — достаточно сильная химиотерапия, а второй — еще больший хардкор.

Ты должен был сам решиться на один из них?

Я не стал рассуждать долго. Мне в жизни не нужны полумеры, поэтому я выбрал второй вариант — радикальный. Лейкемия атаковала меня быстро и брутально, я знал, что должен отплатить ей тем же.

Ты не боялся, что не выдержишь этого?

Нет, наверное. Я чувствовал себя лучше, гораздо лучше. Стратегия тотальной войны с раком оказалась даже захватывающей. Все было пропитано военными метафорами. Это была не больница, а линия фронта, а я был в окопе. Дороги назад не было. Я действовал, как написано в книге «Искусство войны» Сунь Цзы: «Если знаешь врага и знаешь себя, твоя победа несомненна».

Сколько химиотерапий ты пережил?

Перед облучением два полных цикла, или четыре сеанса, химии. Позже стандартно — еще один перед трансплантацией.

Как ты себя после них чувствовал? Было тяжело?

Сначала было плохо. Я сгибался пополам, в буквальном смысле. Помню, что через несколько дней был настолько слаб, что совсем не мог выпрямиться. Я чувствовал себя полностью бессильным, все время лежал. Но самой большой проблемой была рвота, а точнее ее отсутствие. Несколькими годами ранее я чуть не умер, подавившись собственной блевотиной…

Очень роковая смерть…