Голова бога (Приазовский репортаж) (СИ) - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence" - Страница 49

Аркадия ввели в трактир — тот самый, богатый. Сейчас он был набит почти под завязку, не смотря на то, что вход охраняли мородовороты, вооруженные нагайками.

Внутри в четыре смычка играли музыканты. Им было жарко, и пот струился по их лицам.

Во глубине зала, под охраной еще двух амбалов сидел хозяин заведения.

Ранее Аркадий не видел Цыганенка, но узнал его с первого взгляда — что называется, спутать было не с кем.

Одет он был в сюртук поверх красной косоворотки. Внешность имел вполне цыганскую: кривой нос, кудрявые волосы, смуглую кожу. Для полноты картины не хватало только золотой серьги. Он сидел за столом, ловко орудуя ножом и вилкой, разделывая какую-то крупную, уже не узнаваемую рыбину. На подбородке блестел не то жир, не то чешуя. Он вычитывал какого-то просителя, стоящего перед ним согнутым в дугу.

Рядом с ним сидело две красивые девушки. Блондинка печально ковырялась в салате. Вторая, крошечная шатенка, цедила вино, играла с жемчужными бусами у себя на шее и с любопытством взглянула на Аркадия.

За столиком рядом сидел тот самый бурсак, который вчера выдавал деньги. Бутылка вина перед ним соседствовала с амбарными книгами. Порой он что-то говорил своему хозяину, и проситель сгибался в дугу еще более.

Аркадий огляделся еще. Рядом пил горькую здешний попик.

— Что же вы, батюшка, зелье непотребное хлещете. Протоиерей рад этому не будет.

Попик пьяно улыбнулся.

— Так ведь Христос мира не сторонился, веселиться любил. В Кане Галилейской на свадьбе гулял, шутил, воду в вино превращал. Истину говорю вам Иисус Христос — Бог Радости и веселья. Если бы он не ходил по Иерусалиму, а в аскезе жил среди гор или песков, разве появилась святая церковь?..

Юноша хотел что-то возразить горькому пьянице, но проситель удалился от Цыганеныша и Аркадия толкнули в спину — дескать, пошел…

— Да не толкайся ты! — огрызнулся неожиданно для себя Аркадий.

На миру и смерть была красна. Наедине Аркадий мог бы вымаливать прощение, ползая на коленях. Но тут было множество людей, на него смотрели женщины, он не станет унижаться. Да и разве решится на злодеяние Цыганеныш при таком скоплении людей? Или все же решится?..

Аркадий хотел подойти ближе, к самому столу, но охранник положил на плечо юноше ладонь и сжал его.

Цыганеныш ел азартно, блондинка с кукольным личиком скучала, бурсак пил вино, улыбаясь каким-то цифрам в своем гроссбухе. Лишь милая шатенка с улыбкой разглядывала Аркадия. На минуту их взгляды соприкоснулись, но Аркадий тут же отвел глаза.

Девушка шепнула что-то на ухо своему хозяину, и тот отвлекся от кушанья, взглянул на Аркадия, салфеткой смахнул чешую, выпил вина.

Халдей, стоящий рядом тут же наполнил рюмку до прежнего уровня.

— Так-так-так, — наконец заговорил Цыганеныщ. — Тот самый Аркадий, щелкопер, который отправил на тот свет брата городничего. Мне рассказывали про тут ночь. Забавно было слушать.

О том, кто рассказал, Цыганеныш, конечно же, не сказал, но то было и неважно. У Цыганенка везде были уши, везде имелись свои люди. Скажем, городничему он взяток не платил, но зато на каждые именины посылал какой-то плезир. За какие, спрашивается, заслуги, при том, что городничий Цыганенка никогда на празднества не приглашал.

— Я мог бы ждать, что ты заявишься сюда. С шаланды «Надя» мне также передавали, что какой-то молокосос спрашивал про Ситнева, упокой, Господь его душонку… Но лезть в окошко — это как-то слишком.

На вид Цыганеныш был даже младше Аркадия, но журналист отпущенную грубость пропустил мимо ушей.

— Стало быть, полиция наша не справляется с поиском душегубов, и вот щелкопер принялся ей помогать, — жестикулируя рюмкой вина, продолжил хозяин. — А не думал ли ты о том, любят ли в этом доме ищеек?.. Щелкоперов, которые как тараканы лезут из каждой щели в каждую же щель?..

В этом доме, похоже, не любили никого. Поскольку об этом сказать было бы невежливо, Аркадий лишь пожал плечами.

— Правильно, не любят. Их нигде не любят. И порой топят в мешках.

— Вы мне угрожаете? — Аркадий удивленно поднял бровь.

Шатенка улыбнулась, Цыганеныш поморщился, сказал:

— Когда я буду угрожать — ты поймешь. Пока только предупреждаю. Хотя за такое, — был сделан неопределенный жест. — Впору было бы и задавить тихонечко.

Стало понятно: смерти можно пока не опасаться. Но наказание еще возможно. И непонятно какое. Если, положим, Цыганеныш велит его выпороть прилюдно, при этих вот дамах, то ему, наверное проще умереть, чем снести позор.

— Я не люблю, когда убивают моих людей. Даже если это шуты. Ты, верно, думаешь, что если найдешь, то Цыган тебя отблагодарит. Так ведь думаешь?.. Так, по глазам вижу…

Сказать ему, что дело обстоит совеем не так — значит обидеть хозяина. Сказать, что так — солгать, и, может быть, навлечь гнев.

Однако же хозяину нашлось кому возразить.

— Ситнев слишком бодро держал себя, после того, как ты его выгнал, — заметил бурсак. — А после к хозяину баркаса приходил не просто так, а что-то перевезти ему надобно было.

— Намекаешь, что он все-таки что-то нашел? — спросил Цыканеныш попеременно разглядывая Аркадия и бурсака через рубиновую муть наполненного бокала.

— Отчего намекаю? Прямо и говорю. А в книгах его — ключ какой-нибудь имеется к открытию. Оттого сперва он к себе лез, а после — этот.

Бурсак указал на Аркадия.

— Так, так, так… Интересненько, так, стало быть, в его бумагах что-то есть?..

— Может быть, — с деланным безразличием ответил Аркадий. — Я думаю, его бумаги могли бы что-то прояснить в обстоятельствах его гибели.

Цыганеныш вернулся к ужину и некоторое время ел рыбу. Делал это уже руками. Пока он кушал, Аркадий присмотрелся к собеседнику лучше: увидел, что у того глаза красны, на лице заметны морщины и уже обозначился второй подбородок. Аркадий вдруг подумал, что лет через десять Цыганенок превратится в толстого борова, который не то что в седло, но и в карету не сможет подняться без помощи. И будут ли тогда эти две свирестелки рядом с ним все также его любить.

Да какая тут любовь? — взбеленился внутренний голос. — Любят они его деньги, щедрость. А лет через десять они сами померкнут, он их спровадит и заведет свеженьких.

Наевшись, Цыганеныш вытер пальцы салфеткой, выпил вина, сказал:

— Ситнев был ничтожеством. И ты мне пытаешься сказать, что этот лох что-то нашел?..

Аркадий и бурсак пожали плечами.

— А ты его бумаги смотрел? — спросил Цыганеныш у бурсака.

Тот кивнул.

— И что-то понял?

Бурсак неопределенно пожал плечами.

— А не пощекотать ли нам незваного гостя. Может, чего-то и прояснит?

Бросило в холод. Но Аркадий справился, также пожал плечами.

— Ну отчего же, пощекочите… Ежели вы вдвоем не догадались, имея бумаги, то я один, их не видя, догадаюсь непременно.

Шатенка прыснула в крохотный кулачок, Цыганеныш недовольно вздернул бровь. Меж тем, прелестница закинула левую ножку на правую. В разрезе платья обнажилась изящная голень, затянутая в тончайший шелковый чулок. У Аркадия на мгновение перехватило дыхание: но он тут же мысленно осадил себя. Если Цыганенок заметит, что Аркадий заглядывается на его женщин, расследование, да и жизнь вся окончится тут же.

— Хохмишь, стало быть… Люблю веселых людей… — сказал Цыганеныш. — Веселых людей и казнить веселей… Попал ты в переплет. Что называется, как у того щелкопера — «Горе от ума».

Говорили, что Цыганенок блестяще считает в уме, но читает по слогам. Столь сложную книгу он читал вряд ли дальше обложки, а то и вовсе слышал о ней в каком-то разговоре.

— Ну, так вот. — Наконец спросил хозяин. — Книг ты его не получишь. Ситнев принадлежит мне со всеми потрохами даже мертвый. И после я сам их просмотрю. Если у него мозгов хватило что-то найти, то я тем более найду. Все, пошел вон!..

Аркадия выбросили с крылечка.

Избиение

Он ударился о землю довольно больно, но поднявшись — не стал оборачиваться, слать проклятия, понимая отлично, что он легко отделался.