Синоним слова "Я" (СИ) - "Velle smoke" - Страница 4

POV Бернард.

Знаете, что я больше всего на свете терпеть не могу? Людскую зависть. Раздражает, когда кто-то, видя человека успешнее себя, по черному завидует ему. Твердит о том, что судьба несправедлива, хоть и сам не попытался изменить ее. Мерзко и глупо.

Начиная с 15 лет, я часто слышал в свой адрес омерзительные завистливые перешептывания за спиной. Одноклассники, знакомые и, так называемые, «друзья» не раз говорили: «Ах, вот бы мне его жизнь», «Детство у Берна, поди золотое было», « И почему кому-то все, а кому-то ничего?». Хотите мою жизнь? Хотите мое детство? Берите — с радостью обменяю его их на ваши. Самое глупое, что никто из них даже представить себе не мог, что мне пришлось пройти, прежде чем стать «золотым мальчиком ».

Я родился и вырос в самом настоящем притоне. Мой папа-омега, Алистер, был откровенно говоря, шлюхой. Ему клиенты дали прозвище Алиса. А своего отца-альфу я даже не знал. Да и на свет появился я только из-за того, что денег на аборт у Алистера не было.

Итак, с раннего детства я понял, что жизнь это каторга, полная битв и лишений. Папа не заботился обо мне совершенно. Интересно вообще, как я не помер в младенчестве. Я помню, как года в два сам искал себе еду среди мусора на кухне. Везде, по всей съемной комнате в общаге, валялись пустые бутылки, окурки и шприцы. Как вы догадались, Алиса был наркоманом. Оттуда, может быть, и прозвище. Он частенько уходил в свою «Страну чудес» и забивал на меня полностью.

Я сам лазил по помойкам, в поисках одежды. В холодную погоду старался прятаться дома, а если же папа приводил клиентов, то я искал какое-нибудь теплое местечко, где можно отсидеться.

Став немного старше, я начал воровать. Крал то, в чем больше всего нуждался: еду, деньги, одежду. Очень редко я брал чужие игрушки.

Мне очень хотелось иметь дома игрушки, свои, настоящие. Хотелось, чтобы родители покупали мне их. Дарили по праздникам. Хотелось сидеть с ними вечерами в тепле уюте, чтобы они играли со мной. Очень хотелось слушать сказки и листать красочные страницы, полные разнообразных героев. А еще смотреть мультики. Я слышал, что так живут другие дети, даже соседские, которые живут в таких же комнатах. У некоторых даже родители пили или употребляли, но все равно, как-то заботились о них. И я завидовал. Завидовал так, как только может завидовать лишенный всего ребенок.

Я приносил домой найденные мною книги. Но я не мог понять о чем они. Я не умел читать, да и говорил-то с трудом. Хотя кому было меня учить? Единственному родителю не до меня.

Вот только ненавидеть Алистера я так и не научился, да и до сих пор не умею. Зато ненавижу его «профессию» и тех, кто пользуется подобными услугами. Моя ненависть усилилась в один судьбоносный день, когда меня спасли и вырвали из того мира. Уже будучи взрослым я искал своего спасителя, чтобы отблагодарить, но ничего не вышло.Все же я дал себе слова, что отплачу за его доброту.

И так в возрасте 8 лет я попал в приют. Не скажу, что был там белой вороной, но друзей я так и не нашел. Многие были детьми из плохих семей, но все они так или иначе пытались сбежать. Я бежать не хотел. Незачем, ведь я знаю, что будет за стенами этого огромного холодного здания. Я знал, что такое голод, одиночество и страх. Возвращаться к этому хотелось меньше всего. И вскоре за свое нежелание помогать другим с вылазками, я был прижат к стене. Пришлось выкручиваться, подстраиваться под других. Мирную жизнь для себя я выбивал сам, кулаками. Благодаря жизни с Алистером, я научился читать людей. Там это помогало мне выжить. По глазам людей, их поведению и оттенкам голоса я мог понять многое, в том числе когда лучше уйти подальше. И это здесь мне помогло. Правда, я понял, что тут лучше никому не доверять. Ведь все в тайне желали друг другу худшего.

Когда приходили очередные будущие родители, все мы, дети, хотели уйти с ними. От этого соперничали между собой. А если те взрослые хотели поговорить с кем-то из нас наедине, то остальные дети распускали сплетни. Когда ребенка все же не забирали, ребята общались с ним, как раньше. После того, как я стал свидетелем пары таких сцен, желание иметь друзей, отпало само собой.

Между тем, приют дал мне многое. В первую очередь начальное образование. Я наконец научился читать, писать, считать. Учителя хвалили меня, говоря, что я имею цепкий ум. Я и сам хотел учиться. Мне это нравилось. Особенно нравилось читать. Я все-таки смог узнать, о чем были те книжки, что были найдены мною на улице. И это было волшебно. Авторы рассказывали о странных городах, о волшебных приключениях, благородных альфах и прекрасных омегах. Я мог часами корпеть над очередной книжкой, найдя укромный уголок в полном детей здании . Со временем сюжеты становились сложнее, иногда я даже не мог понять смысл, хотя самое произведение мне нравилось. Я прятал их под своим матрасом, чтобы другие не испортили столь чудесную вещь.

Еще в приюте я наконец узнал свой пол. Алистера ведь нельзя было попросить отвести к врачу, а тут были плановые осмотры. Я оказался альфой. И не самым уродливым, кстати. А к половому созреванию я вообще расцвел. Последнее я понял, когда мне прямым текстом сказали это наши местные омежки. Хотя заводить отношения мне с ними не хотелось вовсе. Я этого и не делал. Омеги и беты злились, но никто и не вздумал мне перечить, мой авторитет был непоколебим.

А в 15 лет со мной произошло настоящее чудо. Один раз к нам в приют пришли двое бет. Парочка, я это сразу понял. Они интересовались малышами, все разглядывали их. Я тем временем, понимая, что подростки неинтересны в плане приемных детей никому, даже не пытался привлечь их внимание. Просто сидел в кресле в библиотеке и читал очередную книгу. Кажется, это был Эдгар По, но названия я не помню. Тогда откуда-то от двери я услышал голос.

— Простите, — тихо произнес он, — я заблудился. Где тут ясли?

— Пройдете прямо по коридору, следующая дверь направо, — ответил я холодно, спокойно, не поднимая взгляда от книги.

Я понимал, что это был один из бет, персонал и дети знали где тут и что, а других посетителей в этот день не было.

— Можно еще вопрос? — я оторвал взгляд от книги, давая понять, что согласен на диалог. — Я заметил, что ты читаешь такую взрослую книгу, как она тебе? Ясен смысл?

Голос собеседника был мягкий, настраивал на общение. Что-то внутри заставило ответить меня, человека, не любящего контактировать с кем-либо.

— Хорошая. Интересная. Мрачная, но мне нравится. Автор мелкими деталями рисует для читателя свое видение мира. Его мир жесток, может быть, мерзок. В тоже время проскальзывает черный юмор.От этого книга хуже не становится, даже лучше, — я всегда говорил четко, предельно ясно и лишь по делу. В мыслях я мог распускать целые тирады, но в слух делать это не было желания. — А смысл я не совсем понимаю.

Бета улыбнулся, потрепал меня по голове и ласково сказал:

— Ты или слишком взрослый, или еще совсем ребенок.

Еще несколько минут мы проговорили о книге. Я был так же не многословен, а тот парень, которого звали Леонард, все время пытался меня разговорить. Потом ему кто-то позвонил, и Леонард ушел. Мне вдруг стало грустно. Будто в душу закралась надежда и ее снова забрали. Тяжело вздохнув, я вернулся к чтению.

Через несколько дней те беты вернулись и позвали меня в комнату разговоров (так мы назвали маленькую комнатушку с двумя цветастыми диванчиками, стоящими параллельно друг другу, а между ними на низком журнальном столике была вазочка с пластиковыми ромашками). Я был там в первый раз в своей жизни. Как выяснилось, муж Лео (так бета попросил себя называть), Алан, послушав рассказы благоверного, решил познакомиться со мной. Не знаю, сколько времени мы там провели, сколько тем обсудили, но закончили мы когда на улице наступил вечер. Тогда Алан сказал, возможно, самые желанные для меня слова:

— Бернард, позволь еще раз представится, я — Алан Брайс, а это мой горячо любимый муж — Леонард Брайс и мы — твои новые родители.Разумеется, если ты сам того желаешь.