Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович - Страница 14

   — Как не знать, батюшка, — отозвался парень. — Это в приходе Фёдора Стратилата.

   — Вот, вот... Погоди-ка. К Григорию можно и двух постояльцев определить. Изба у него просторная. И живёт безбедно.

   — И Строгановы Гришку неплохо подкармливают, — вмешался другой подьячий.

   — Пусть пойдёт со мной Алекса Холмогоров, — предложил Дежнёв.

   — Будет по-твоему, — согласился первый подьячий, принимавший решения. — А тебя, Корней, может, к Серебреникову определим?

   — Не утруждайся, — возразил ему Корней. — Есть у меня в Устюге старый дружок один. Примет, надеюсь.

   — Кто же это дружок твой?

   — Купчишка один, Гуслянников.

   — Ого! С каким именитым человеком дружбу водишь, — изумлённо выговорил подьячий. — Этот же по богатству своему только Строгановым уступит.

   — Путаешь, голубчик. То Гусельников, богач первостатейный. Где уж нам в друзья к такому толстосуму набиваться. Речь веду о Гуслянникове — купчишка так себе...

   — Ах, этот? Дорогу к нему сам найдёшь?

   — Найду, коли напомните, в каком приходе он живёт.

   — Сергунька, подскажи.

Всеведущий Сергунька напомнил — Гуслянников живёт в приходе Иоанна Крестителя, соседнем с приходом Фёдора Стратилата.

   — А что будем делать с вами, сирые, убогие? — с издёвкой в голосе спросил подьячий архангельских мужиков.

   — Как порешишь, батюшка. Воля твоя, — залепетали оба.

   — Вот ведь какое дело... В приличный дом вас пускать негоже.

   — Как тебе угодно.

   — К плотникам вас определим. На лодейный двор. Да вот скажете хозяевам своим, что получат из казны провиант на прокорм постояльцев, как только внесём вас в реестр.

Вышли из воеводской канцелярии и зашагали по узким извилистым улочкам кремля к южным воротам. Мужички истово благодарили Семёна за находчивость. Вот нашёлся, выручил добрый человек. А ведь и обмана-то большого здесь не было. Действительно, однажды они носили дрова и убирали двор у Воскобойникова. Дежнёв отмахнулся от них и поотстал от остальных вместе с Корнеем.

   — Ты впрямь с Кемы-реки?

   — Никогда не был ни на Кеме, ни в Белоозере.

   — Откуда же у тебя такая грамотка?

   — Эх, святая простота... Позолотишь хорошо лапу, любой грамотей тебе что угодно напишет. Что ты сам архангел Гавриил или воскресший Малюта Скуратов.

   — Понятно.

Григорий Петрович Черников занимал просторный дом на подклети, украшенный, как многие зажиточные северные дома, затейливой резьбой. Двор его отделяли от улицы высокие тесовые ворота с крышицей. В пристройке к задней части основной избы помещалась мастерская с плавильной печью.

Рассыльный долго колотил деревянной колотушкой в ворота, пока не послышался скрип шагов по дощатым тротуарам и не вышел сам хозяин, не старый ещё человек в кожаном фартуке.

   — Кого Бог послал? — спросил он, открыв калитку и пытливо разглядывая вошедших.

   — Вот два постояльца. По повелению воеводы, — пояснил рассыльный.

   — Простите великодушно, что ждать вас заставил. Не мог от печи отойти. Металл плавил. Плавка, знаете ли, штука хитрая, тонкая. Нарушишь положенное время, всю работу испортишь. Проходите в дом, гостями будете. Откуда пожаловали в наш Устюг?

   — Я с Пинеги, спутник мой холмогорский, — ответил за себя и за товарища Дежнёв.

   — За Каменный пояс собрались?

   — Точно.

   — А я, услышав стук, подумал — уж не Строганов ли это?

   — Сам?

   — Нет. Старик теперь редко из Сольвычегодска выбирается. Пётр, младший сынок Семёна Аникиевича, должен вот-вот пожаловать.

Вошли в верхнюю избу, чистую, светлую. Печи были с лежанками и дымоходами. Поэтому никакой копоти, какая оседает на стенах, на потолке в курных избах, в доме не было. Одна из печей была облицована узорчатым изразцом. Широкие половицы прикрывались узорчатыми половиками. В красном углу лампада освещала тусклым светом образа в тяжёлых серебряных окладах.

   — Моя работа, — пояснил Черников, указывая на образа. — Я ведь и чеканщик. Иногда и окладами занимаюсь. В нашем приходском храме мой оклад на престольном образе.

Хозяин предложил постояльцам скинуть полушубки и шапки, провёл к умывальнику, а потом пригласил к столу.

   — Небось проголодались с дороги. Уж не взыщите, чем богаты...

Стол накрывали три хозяйских дочери, тоненькие, стройные, как стеблинки. Младшей было на вид лет пятнадцать, две другие постарше. Сыновей Бог Черникову не дал, о чём он постоянно сокрушался. Хозяйка к столу не вышла — прихварывала. Кроме своих за столом оказались два подмастерья. Один из них был строгановским человеком. Григорий Петрович представил их:

   — Мои ученики, Фрол и Василий. Фрол устюжанин. Василия прислал ко мне на выучку старший Строганов. Задумал перенять устюжские ремесла и у себя в Сольвычегодске изготовлять всякие красивые вещицы, чтобы сбывать по всей России. Меня не раз уговаривал к нему на Вычегду перебраться. Да не решился принять столь лестное предложение. Трудно уже мне на старости лет насиженное место менять.

   — Какой же вы старик? — возразил ему Алекса.

   — Это с какой стороны посмотреть... Годков вроде бы и не так много. Ещё и пятидесяти нет. А трудишься с рассвета до заката, не разгибая спины. Вот и износился преждевременно. Силы растерял.

Черников прочитал молитву, и все приступили к еде. Ещё не покончили с обедом, как раздался настойчивый стук в ворота.

   — Никак, Строганов пожаловал! — воскликнул Григорий Петрович. — Васенька, выйди, посмотри, кто там. И если это Пётр Семёнович, проведи его сюда.

Это действительно оказался младший Строганов. Черников вышел ему навстречу.

   — Дорогой гостюшка, не побрезгуй нашей трапезой. Просим к столу. Это постояльцы мои. На сибирскую службу поступают.

   — Доброе дело затеяли, мужики, — приветливо сказал Строганов. — За стол, пожалуй, присяду, отдохну малость с дороги. Но от еды увольте. Предстоит мне, чую, обильная трапеза у воеводы. От кваску домашнего не отказался бы.

   — Настенька, мигом неси жбан кваса из погреба для дорогого гостя, — отдал распоряжение старшей дочери Черников. Настасья проворно вскочила из-за стола и упорхнула.

   — Как заказ мой? Порадуешь? — спросил Строганов.

   — Непременно порадую, — ответил мастер. Он тоже вышел из-за стола, открыл один из сундуков, достал из него сундучок поменьше из кедрового дерева, красиво отполированный. В сундучке оказались серебряные кубки, два десятка. Черников поставил их в две шеренги перед заказчиком. Кубки ещё не успели потемнеть и сверкали зеркальным блеском. Разукрашены они были тонким выгравированным червлёным узором, воссоздающим виноградную лозу.

   — Хорошая работа, ничего не скажешь. Порадовал, Григорий Петрович, — сказал Строганов, взяв один из кубков и с восхищением разглядывая его. — Вот тебе за труды, как условились.

Он вынул из-за пазухи увесистый кожаный мешочек на шнурке, туго набитый серебряными монетами, и протянул Черникову.

   — Балуете, Пётр Семёнович, — сказал из приличия мастер.

   — Выучишь Ваську, возьми в руки первое его изделие, выполненное самостоятельно... Смогу убедиться, что вещица получилась добротная, получишь ещё свой куш за то, что был усердным Васькиным учителем.

   — Постараемся, Пётр Семёнович. Василием я вполне доволен. Парень способный, работящий и уроки легко схватывает.

   — Неспособного мы бы тебе в ученики не отдали.

Строганов сердечно благодарил Григория Петровича за выполненную работу, которая ему не просто понравилась, а вызвала восхищение. Даже расцеловал его по-простецки, а Василия потрепал по плечу. Хозяин проводил знатного гостя до санок, Василий нёс вслед за ним сундучок с кубками.

Дежнёв подумал: вот ведь каков он, Строганов. Ох, не прост, не прост. Добряк, щедрая душа, и простак — это только внешняя оболочка. А какой он на самом деле? Черников-то знает. Ведь какую силу да власть забрали Строгановы в крае. Пожалуй, сам воевода постарается всячески угодить такому всесильному семейству.