Хабаров. Амурский землепроходец - Демин Лев Михайлович - Страница 15

   — Значит, конец моей промысловой жизни?

   — С тобой ведь здесь брат?

   — Да. Никифор.

   — Вот ему и поручишь возглавлять промысловую ватагу.

   — Ватага-то, почитай, рассыпалась. Из всех ватажников осталось только двое.

   — Пополнишь её в Мангазее. Пусть этим займётся твой брат.

Посовещавшись с Никифором, Ерофей Павлович ответил на предложение Палицына согласием. Получив согласие Хабарова отправиться на Таймыр в качестве таможенного целовальника, Андрей Фёдорович Палицын обстоятельно наставлял Ерофея Павловича, вводил его в обширный круг его новых обязанностей, давал практические советы. Воевода терпеливо объяснял ему, как обращаться с местными жителями, строить с ними добрые отношения и не скупиться для пользы дела на подарки. Говорил и о том, что необходимо строго следить за торговыми людьми, не допускать, чтобы они выманивали шкурки пушных зверей у коренного населения прежде сбора; в том случае если торговцы и промышленники утаили пушнину, дабы избежать таможенного сбора, целовальник вправе наложить на злоумышленника штраф, а утаённая пушнина должна конфисковываться в пользу казны.

После этих наставлений Палицын решил проверить, всё ли усвоил Хабаров.

   — А теперь скажи-ка мне, Ерофей, как ты поступишь, коли торговый человек нарушил наши правила? Например, припрятал в своём дорожном скарбе пару соболей, а ты эти шкурки обнаружил, — задал вопрос воевода.

   — Известное дело, сперва бы я пристыдил того торгового человека, припрятанные шкурки бы отобрал в пользу казны, а самого оштрафовал. Я прав, Андрей Фёдорович?

   — Вижу, усвоил мои наставления. Вот так и действуй.

Весной 1629 года отряд во главе с Ерофеем Хабаровым вышел из Мангазеи и направился на восток. Его сопровождали два казака-стражника и брат Никифор, пополнивший свою ватажку людьми. До Енисея добирались на оленях. Верхний слой земли ещё не оттаял, а под ним залегала вечная мерзлота, не поддававшаяся ни весеннему, ни летнему солнцу. Поэтому дорога через тундру на оленях затруднений не вызывала. Приходилось лишь объезжать болотца и озёра, образовавшиеся от таяния верхнего слоя снега.

В устье Енисея застали купеческое промысловое судно — коч под парусами, — приплывшее Студёным морем из Архангельска. Ерофей Павлович показал купцу бумагу, подписанную воеводами. Бумага содержала предписание оказывать таможенному целовальнику Ерофею Хабарову, сыну Павлову, всяческое содействие в достижении места службы на реке Пясине. Купец поворчал, пожаловался на переполненность коча, однако же Ерофея с двумя казаками и Никифора с ватажкой на коч взял. Невыполнение предписания воевод могло означать ссору с властями Мангазеи и серьёзные неприятности для купца. Судно вышло из устья Енисея, не удалялось далеко от берега, поскольку в прибрежной полосе море очистилось ото льда и на пути попадались лишь отдельные льдинки, отколовшиеся от огромного ледяного поля, всё ещё сковывавшего море к северу от берега.

Коч пришёл к устью реки Пясины. Целью пути Хабарова было Хетское зимовье на реке Хета. Она, сливаясь с другой рекой, образовывала более полноводную Хатангу. Чтобы достичь Хетского зимовья, требовалось прежде всего обогнуть морем обширный Таймырский полуостров и углубиться в Хатангский залив, врезающийся остриём вглубь материка. Купец, владелец коча, не захотел плыть далее Хетского устья.

   — Не хочу с жизнью расставаться. Не желаю людей гробить, — заявил он решительно и упрямо твердил: — Плавание вокруг Таймыра опасно. Сколько мореплавателей здесь сгинуло, нашло себе могилу.

Все усилия Хабарова уговорить упрямого купца плыть Студёным морем далее ни к чему не привели, хотя Ерофей Павлович и ссылался на бумагу, подписанную воеводами. Под его напором купец всё же пошёл на уступку таможенному целовальнику.

   — А ты, однако ж, упрямец... сделаю тебе уступку. Поплывём вверх по Пясине пока глубина этой реки позволит кочу пройти.

   — Но мне не на Пясину надо, а на Хету, — возразил Хабаров.

   — Из Пясины подымешься правым притоком, а сей приток близко подходит к средней Хете. Остаётся лишь преодолеть небольшой волок.

   — Вижу, не переубедить тебя, купец. Плывём вверх по Пясине.

Доплыли до прибрежного селения. Здесь удалось нанять проводника якута с оленьими упряжками. Якутов, откочевавших с Вилюя на Таймыр, стали называть долганами. Они говорили на своём наречье, отличавшемся от наречья жителей средней Лены. В роли проводников якуты выступали не раз, один из них и вывел караван к Хетскому зимовью. Здесь на высоком берегу стояли две избы, срубленные из выкидника, и амбары.

Навстречу каравану вышел рыжеволосый с проседью немолодой человек, сопровождаемый собаками, которые встретили Хабарова и его спутников разливистым лаем.

   — Цыц, вражины! Умолкните! — прикрикнул он на собак. Псы послушались хозяина и смолкли.

   — С прибытием! Я Ириней, здешний ясачный сборщик, — такими словами встретил отряд Хабарова рыжеволосый. — Вы чьих будете?

   — Направлен сюда воеводами таможенным целовальником. Зовут меня Ерофей Хабаров, — представился Ерофей Павлович. — Изволь, батюшка, познакомься с сей бумагой.

Ириней неуверенно взял у Ерофея бумагу.

   — Извини, человек хороший. Не разумею, что тут написано. В грамоте я не силён.

   — Не велика беда, Ириней. Помогу тебе ясак собирать и отчитаться.

Так началась таможенная служба Ерофея Павловича Хабарова. Одну из изб зимовья занимала семья Иринея, жена которого долганка нарожала ему трёх ребятишек-полукровок, шумливых и непоседливых. Другую избу занимал казак-стражник, и в ней останавливались промышленные и торговые люди. Теперь население этой избы увеличилось за счёт Хабарова и прибывших с ним стражников, а также Никифора с ватажниками.

Первым делом Ерофей Павлович отдал распоряжение своим сподвижникам срубить из выкидника небольшую избу для себя. Выкидник приносила с верховьев и выбрасывала на берег река. Стены избы возвели за три дня, внутри быстро сложили из камня очаг, окно затянули рыбьим пузырём. Никифор с ватажкой не собирался долго засиживаться в зимовье и вскоре отправился на промысел. А Ерофей стал вникать в дела.

Через некоторое время зимовье посетили долгане и самоеды (так в ту пору русские называли ненцев), привезли ясак, и Ерофей Павлович пожалел, что не может изъясняться на их языках. Толмачом стал Ириней, правда, он довольно сносно говорил по-долгански, научившись этому языку от жены, а вот самоедскую речь разумел с затруднениями.

Прибывшие приветствовали обитателей зимовья и с поклонами сложили перед амбаром привезённый ясак — шкурки соболей, лисиц и медведей.

   — Наши подарки белому царю, — важно произнёс старый долганин, старейшина поселения. — Пусть боги хранят белого царя.

   — Доброй охоты тебе и твоим людям, — ответил в тон ему Ириней.

   — Кланяемся белому царю.

   — И белый царь Михаил Фёдорович шлёт тебе и твоим людям ответный поклон.

   — Далеко ли живёт отсюда белый царь?

   — Зело далеко. На другом конце земли нашей. В большом городе за каменной стеной. А обитает в том великом городе людишек во сто крат больше, нежели можно насчитать всех долган и самоедов.

Старейшина выразил своё удивление причмокиванием и стал расспрашивать, а каково жилище у белого царя, похоже ли оно на большую русскую избу или на туземный чум?

Ириней ответил смешком.

   — Уморил, старик. Не изба и не чум. Царь наш живёт в огромных каменных палатах. Такие палаты тебе никогда и не снились.

Старейшина ещё больше изумился. Ириней бойко переводил слова долганина, оказавшись весьма опытным толмачом.

Беседа с гостями затянулась. Местный обычай располагал к беседе неторопливой. Хабаров тем временем отвлёкся от разговора и стал обследовать ясачные шкурки. Придрался только к одной — лисьей. Лисица была покусана во время схватки зверем покрупнее, очевидно, волком. Ерофей Павлович хотел было вернуть повреждённую шкурку долгану, но Ириней остановил его: