Рукопожатия границ
(Сборник рассказов) - Цыбульский Евгений "Составитель" - Страница 52

Рулевой Пантюков, он же комсорг, направляет корабль по достаточно изведанному курсу к базе — покалеченному в войну танкеру «Эленафт». Пантюков служит последний год и мечтает поступить на географический факультет МГУ.

Старший лейтенант Катуков уже достиг известного предела своих юношеских грез и думает об одном — как бы получше справиться с доверенной ему работой. Ему пошел двадцать шестой. Посуровели глаза, стали тверже губы, на лице появились первые морщинки. У Катукова кожа будто вымерзла за тяжелую ночь штормового похода.

Крупная шестибалльная волна бесцеремонно валяет катер. Море продолжает злиться. Отработавший ночную вахту маяк отдыхает, позолоченный солнцем.

Постепенно глаза утомляются, природа теряет свои краски. Хочется спать. Мне предстоит заманчивый отдых на кровати, на твердой земле, возможно, после чашки горячего кофе. А людям катера дневать по-якорному. «Эленафт» атакуют волны, бьют о надстройки, несутся по железной палубе. Сегодня швартоваться возле «Эленафта» нельзя. А на якоре — как на качелях. В тесном отсыревшем кубрике будут спать на своих узких металлических койках измучившиеся за ночь ребята.

Дневальный постарается просушить кое-какую одежду своих товарищей. А если море не даст, придется выходить и в эту ночь в сыром платье.

Делюсь своими мыслями с Катуковым.

— Э, не надо, — говорит он, — не жалейте нас, нам нужно пропитывать себя солью, как огурцы в кадушке.

Я знаю характер Катукова. Он живет так же, как и матросы, ничем себя не выделяя. На берег при стоянке сходит редко и пока не облюбовал какой-либо раскрасавицы. Ест со всеми вместе, спит в тесной каютке, где над головой провисает верхняя койка его помощника.

Вот и он, легкий на помине, помощник. Лейтенант Тестомес, мужественно боровшийся ночью с морской болезнью, чем-то взволнован. Тестомес служит первый год, недавно из училища, и все ищет в морской службе романтическую подоплеку.

— Что случилось? — спрашивает Катуков несколько строгим голосом, приучающим молодого офицера к суровой прозе жизни.

Тестомес протягивает бланк телеграммы:

— Сейнер «Баграт» терпит бедствие…

Катуков читает радиограмму и веселеет.

— Шамил? Неужели?

— Он, — отвечает Тестомес, — он же капитан «Баграта».

— Это еще ничего не значит…

— На сейнере заглох мотор, — объясняет помощник, — сейнер несет на камни.

— Я понимаю обстановку, но Шамил не станет просить помощи.

— Я тоже так думал, — Тестомес указывает на бумажку, — но факт налицо.

— Это Датико. Уверяю вас, только Датико. Шамил лучше пойдет на дно, чем запросит помощи от нас.

Из рубки высовывается радист, смышленый паренек из Ижевска, бывший контролер ОТК завода. Он передает приказ из базы: идти на помощь сейнеру «Баграт». Катуков приказывает изменить курс.

— Кто же этот Шамил? — спрашиваю я.

— Шамил Палба — капитан рыбацкого сейнера, король неприятностей.

Вскоре мы увидели беспомощно плясавшего на волне «Баграта». Он был доверху завален ставридой и сетями. Сами по себе сети весили немного, если бы не тяжелые грузила. В общем, «Баграт» был перегружен и сумел бы продержаться при действующем моторе, но старый парус, поднятый в критическую минуту, помочь не мог. Не было ветра. А волны от прошедшего ночью шторма шли, как говорится, шестибалльного роста.

На сейнере было пять человек, все мужчины, все усатые, в брезентовых куртках и резиновых сапогах. Один из них, с головой, обернутой белым башлыком наподобие чалмы, появился из моторного отсека и замахал в нашу сторону руками, как бы говоря: «Идите отсюда, кто вас просит?»

— Не хочет, — сообщил сигнальщик Ичкис, точно разгадавший эти жесты.

Катуков приложил ко рту мегафон и крикнул:

— Не дави фасон, Шамил. Сейнер загубишь!

В ответ Шамил также прокричал в мегафон:

— У тебя свое дело, у меня свое, Катуков!

— Не хочет на буксир, — сказал Тестомес, — плюнем на него, товарищ старший лейтенант.

— Есть же приказ, — строго вразумил своего помощника Катуков.

Высокая волна подняла «Баграт», накренила его на левый борт так, что парус приложился к воде. Затем «Баграт» почти пропал между двумя валами. И вдруг в воздухе протянулась тонкая линия, похожая на заброшенную лесу удочки. Вспыхнула красная ракета. Мы увидели стоявшего на борту сейнера высокого рыбака с ракетницей в поднятой руке.

Катуков обернулся ко мне:

— Датико — парторг рыболовецкого колхоза «Инди». Он не меньше нашего намучился с Шамилом. Конечно, надо выручать их независимо от того, хочет или не хочет этого Шамил Палба.

Мы сблизились с «Багратом» на футшток. Шамил не смотрел в нашу сторону. Мегафон был уже в руках Датико, высокого молодого парня с красивым лицом. Датико просил накачать сжатый воздух, чтобы запустить мотор.

Сблизились и сцепились отпорными крюками с первого же захода. На сейнер перебросили резиновый шланг. И так, подплясывая на волне, подали к мотору сейнера сжатый воздух.

Вскоре у кормы «Баграта» заклубился белый курчавый бурун. Датико благодарно потряс крюком. Шамил, что-то прокричав в нашу сторону, успел перебросить на палубу катера несколько штук крупных ставрид.

— Бедовый, — неодобрительно сказал рулевой Пантюков, — выходит, расплатился.

— Отдайте ему обратно! — крикнул Катуков.

Катер удалился на такое расстояние от сейнера, что рыбу трудно было вернуть. Поэтому кок Матюшкин, бросившийся исполнять приказание, швырнул только одну ставриду в море, а остальные… Разве можно упрекать Матюшкина, решившего полакомить ухой команду после трудной штормовой ночи!

Через несколько минут из камбузного люка долетели на мостик запахи поджариваемой в собственном соку жирной ставриды.

Когда стали на якорь, Катуков сказал мне, как бы оправдываясь:

— Некоторые считают, что между пограничниками и отдельными рыбаками существует неприязнь. Чепуха. Вы видели…

— А почему так вел себя Шамил?

— Шамил — исключение. «Высокоорганизованная личность». Рыбаки для выхода в море должны брать у нас «отходную». Кто нарушает? Шамил. Лишать его права командовать не хочется. Рыбак он хороший. Но с «Багратом» ему все же придется расстаться. Считайте, после моего рапорта он уже не будет капитаном «Баграта». Пусть потренирует свой характер на каком-либо баркасе.

Катуков сдержал свое обещание. Шамила отстранили от командования «Багратом». Правление рыболовецкого колхоза «Инди» считалось с мнением пограничников. Шамила перевели старшим гребного баркаса «Муссон», старого баркаса полуфелюжного типа, доживающего свой век в трехмильном радиусе близ мыса Инди и зарегистрированного на причале под номером двадцать вторым.

Шамил меня почему-то заинтересовал, и я постарался встретиться с ним, будто случайно заехав к отцу его жены, старому абхазцу Платону Кохелия, жившему в горах, в нескольких километрах от поселка Инди.

Редко можно встретить людей более приветливых и гостеприимных, нежели абхазские крестьяне. Они не знают, куда усадить гостя и чем его накормить. Абхазец может потом месяц вести весьма скромное существование, но гость должен получить все. Платон Кохелия жил в легкой хижине, сплетенной из прутьев рододендрона. Двери и окна были сделаны из каштана, дерева чрезвычайно прочного и красивого в обработке. Посредине хижины горело несколько поленьев. Дым выходил через отверстие в соломенной крыше, которая под действием дыма, тепла и смоляной копоти в конце концов затвердела, как цемент. Стол был накрыт во дворе. Над очагом в большом котле варилось мясо недавно зарезанного бычка-двухлетка. Во втором котле, меньшего размера, готовили мамалыгу из грубо измельченной кукурузы. Две женщины — теща Шамила и его жена — месили пшеничное тесто. Девушка лет пятнадцати с красивыми любопытными глазками толкла в медной ступке мякоть грецких орехов.

За столом, где угощали радушно и без назойливости, сидели только мужчины. Абхазцы в редких случаях приглашают за стол женщин. Поэтому за абхазским званым столом бывает скучно и несколько официально.