Фагоцит (СИ) - Величко Андрей Феликсович - Страница 52

Пришел в себя я от резкого запаха нашатыря. Оказалось, что мне даже удалось не свалиться со стула. Ну или Валерию удалось меня удержать - не знаю. Хорошо хоть он уже убрал из-под моего носа ватку.

Карасев стоял рядом.

- Вы говорили, что плохо может стать пациенту, - с еле заметной усмешкой сказал он, - а вместо этого чуть не померли сами. Мы уж хотели вызывать скорую.

- А с Марком что?

- С ним-то как раз неплохо.

- Спит, - подтвердил Валерий. - Последние две недели почти совсем не мог, а сейчас заснул. Неужели помогло?

- Не знаю, - с трудом просипел я. - Сладкое давайте, пока не сдох тут прямо у вас.

- Может, вам удобнее пересесть в кресло? Мы поможем.

Меня как мешок перетащили в кресло и сунули под нос кружку с горячим и очень сладким чаем. То, что он понадобится, причем в больших количествах, я предупредил заранее.

- Но все же, как вы оцениваете результат лечения? - спросил меня Валерий спустя минут пятнадцать, когда я, прикончив вторую кружку, немного оклемался.

- Не знаю, - честно ответил я. - Это будет ясно дня через три.

Да, если через три дня мне удастся полностью восстановить способности, то возможен какой-то прогресс. А если нет, то болезнь успеет взять свое, и сеанс в лучшем случае даст только временное облегчение, и не более.

И тут вмешался Антонов.

- Слушай, - сказал он, - а ведь мы с тобой дураки.

- Тоже мне нашел новость, ты лучше конкретику давай.

- Он же для меня «девятый»! Вылечить я его не смогу, можно и не пытаться, но притормозить рост опухоли у меня получится. А ты тем временем успеешь восстановиться. Так что договаривайся на следующий сеанс послезавтра, если к тому времени не придешь в себя, я подменю.

- А что, может и получиться, - мысленно кивнул я.

Обратно на дачу к Косыгину меня привезли уже ближе к вечеру.

- Да, нелегко вам пришлось, - сказал он, присмотревшись к моему бледному виду. - Как же вы домой-то поедете?

- Как всегда, только потихоньку и очень осторожно.

- Лучше пусть вас отвезут домой мои люди, а «Москвич» отгонят к Ефремовым.

- Нет, и его тоже ко мне, на улицу Крупской. Если к Ивану Антоновичу пригонят машину без меня, он хрен знает что подумает, еще помчится ко мне на ночь глядя.

А зачем ему зря волноваться? Позвоню и скажу, что машина мне будет нужна еще и завтра с утра, вот и все.

Глава 29

- Да, Виктор, ты поступаешь так, как и подобает советскому комсомольцу, - подтвердил мне Леонид Ильич. - Полковник медицинской службы Марк Анатольевич Моршанский - отличный врач и настоящий коммунист, и ты совершенно прав, что не жалеешь сил на восстановление его здоровья. Я, знаешь, даже горд, что у нас растет такая молодежь. А то вон некоторые, страдающие политической близорукостью, иногда заявляют, что она, мол, ни к чему не способна. Глядя на тебя, прекрасно видно их глубокую неправоту. В общем, продолжай и не оглядывайся на меня, я подожду. Кстати, а почему ты до сих пор не в партии?

- Лимит в ФИАНе довольно ограниченный, - объяснил я, - а меня недавно перевели с рабочей должности на научную.

Ну да, в партию сейчас абы кого не брали. Инженеру, а уж тем более ученому попасть туда было непросто. Вот рабочему - совсем другое дело, достаточно было трезвым прийти на собрание первичной парторганизации, где будут обсуждать его кандидатуру. Правда, такой подвиг был доступен не всем, так и в партию брали только самых достойных.

- Это не страшно, - благодушно заметил Брежнев. - Я дам тебе рекомендацию, и, думаю, Алексей тоже не откажется.

- Леонид Ильич, а может, не надо? Увидев такое в документах, все же начнут подозревать, что я ваш побочный сын. Или Алексея Николаевича. Или еще что-нибудь подобное.

Брежнев захохотал, а потом согласился:

- Да, могут. Все-таки сильны еще у многих пережитки капитализма в сознании, даже некоторые коммунисты этим грешат. Но, думаю, если я просто позвоню в партком твоего института, вопрос решится быстро.

- Согласен, так будет лучше. Одну рекомендацию мне даст завлаб, и, наверное, со второй тоже трудностей не возникнет, особенно после вашего звонка. Благодарю за доверие, Леонид Ильич.

В связи с попытками - и уже было ясно видно, что удачными - вылечить отца одного из косыгинских охранников, никем другим я пока заниматься не мог. Про это я на второй же встрече рассказал Брежневу, который явно был в курсе. Наверняка как минимум из двух источников - от Косыгина и по каким-то своим каналам.

И про то, насколько тяжело мне дается лечение, Лене тоже сообщили. Ему, кажется, даже слегка преувеличили. Похоже, он считал, что каждый такой сеанс сопряжен для меня с риском для жизни.

Категорически отрицать я не стал, но все же уточнил:

- Это только если приходится лечить такую гадость, как рак мозга. Если, скажем, надо нормализовать пациенту давление, то это проходит вообще без каких-либо отрицательных последствий для меня. И тут есть одна тонкость.

Я рассказал придуманную ранее байку про внутреннюю блокировку организма и уточнил:

- Теоретически тут есть и опасность для пациента. Пока он еще сравнительно здоров и имеет запас жизненных сил, она минимальна, выражается сотыми или даже тысячными долями процента, но по мере ослабления организма больного опасность возрастает. Это при любом методе так, не только при моем. Чем раньше начнешь, тем быстрее, безболезненнее и безопаснее будет процесс лечения. В общем, если вы захотите прибегнуть к моей помощи, то лучше решиться побыстрее, не тянуть.

- Алексей, выходит, уже решился?

Я издал неопределенное хмыканье, которое при желании можно было расценить как утвердительное.

- Ну, значит, тогда и мне можно. Как закончишь с товарищем полковником, сразу поставь в известность меня.

Брежнев быстро написал на бумажке телефонный номер и протянул мне. Я бережно спрятал листок в нагрудный карман, хотя не сомневался, что и без моего звонка Лене доложат вовремя.

Наверное, метод кнута и пряника родился еще в раннем палеолите, но и в настоящее время актуальности нисколько не потерял, уж Косыгин-то с Шелепиным это прекрасно понимали. Но до определенного момента их взаимоотношения с Брежневым подразумевали только кнут, то есть недопущение прихлебателей Лени на вершины власти. Но кнут без пряника, как и любая половинчатая методика, все же не очень эффективен. Вот, значит, роль пряника и предложили сыграть мне. Я согласился, Брежнев тоже, и вскоре нам с Антоновым предстояло сделать его «десятым», ну а потом мне - неустанно следить за здоровьем нашего дорогого Леонида Ильича. Причем мне, разумеется, даже не намекали, что, если дорогой Ильич вдруг начнет становиться не нашим, то подобное обязательно отразится на его самочувствии, но это был тот случай, когда все ясно и без намеков. Наверняка и Лене тоже, не дурак же он. Во всяком случае, пока еще не дурак.

Неожиданно оказалось, что Брежнев действительно интересуется поэзией. Во всяком случае, он знал, кто такой Александр Кочетков, и даже заметил, что в моем исполнении текст немного отличается от исходного.

- Мне его пришлось восстанавливать по памяти, - объяснил я, - в библиотеке не нашлось.

- Ничего, у тебя тоже неплохо получилось, - успокоил меня Брежнев. - А почему ты не хочешь выступить по радио?

- Да потому, что каждый должен заниматься своим делом. Я - разрабатывать электронные схемы и лечить людей, вы - стоять во главе партии, Алексей Николаевич - руководить развитием народного хозяйства, ну и так далее. Пусть поют и играют профессиональные певцы и музыканты, а вот с аппаратурой для выступлений я им смогу помочь.

- Да, Витя, ты прав, скромность - это неотъемлемая черта советского человека. Но, может, ты лично мне еще чего-нибудь споешь?

- Могу, но только учтите, что те песни, которые я уже вам спел, они лучшие. Соизмеримых с ними у меня просто нет.

- Ничего, я слушатель не привередливый. Да и ты, наверное, опять скромничаешь.