Музыка дождя - Бинчи Мейв - Страница 13

— В школе нам никогда об этом не говорили, — загадочно начинала она. — Но это то, что надо знать, чтобы отличать мужской пол от женского в саду.

— Будем надеяться, что после твоей усердной работы растения действительно будут размножаться, — сказала сестра Бриджит. — Ты делаешь потрясающую работу, Хелен, не знаю даже, откуда ты берешь всю эту энергию.

Хелен покраснела от удовольствия. Она потом вспоминала эти слова, когда пришло время первых трудностей с растениями. Одна милая женщина, которая говорила, что восхищается деятельностью сестер, хотя сама даже не была католичкой, принесла в подарок несколько саженцев. Раскрасневшаяся от усердной работы в саду, Хелен в тот вечер рассказала остальным, как сильно им всем повезло. Ведь эти растения стоили целое состояние. Никто из сестер даже не подозревал, какие цены в садоводческих магазинах.

Только она закончила свой рассказ, как стало известно, что саженцы на самом деле были выкопаны из городского парка и сада при отеле. Разгорелся спор, у каждой стороны были свои аргументы. Хелен вначале сказала, что не выдаст имя своей благодетельницы, но в разгар спора она проговорилась полицейским, что мисс Харрис не была способна нарочно выкопать растения, что она была совсем иным человеком. Этого оказалось достаточно, чтобы понять, кто вор. У мисс Харрис и раньше были проблемы с законом. Известная в полиции под именем Красная Шапочка, мисс Харрис позднее уже «преподносила в подарок» другой общине вещи, украденные из прачечной.

Только Хелен могла вляпаться в такую историю, вздыхали монахини. Только Хелен могла впутать всех остальных, подумала Бриджит, но ничего не сказала.

Хелен поняла, что посвящать весь свой день работе в саду она не может. Даже после того, как ей удалось убедить остальных, что впредь она будет обходиться без посторонних пожирателей монашеских ужинов и воров, работа в саду оставалась только формальной. Она была полна решимости проявить себя по полной и пообещала, что начнет половину своего времени посвящать работе служанкой, а половину — каким-нибудь другим занятиям.

Это работало. Или, по крайней мере, так казалось. Все уже привыкли к тому, что Хелен не вытерла стол или не сняла с веревки белье, когда начался дождь. Они знали, что Хелен никогда не следила за тем, закончилось ли у них мыло или крупа. Но она очень хотела помочь.

Она отвечала на телефонные звонки и чуть менее успешно помогала, когда кто-то заходил, чтобы позвонить. Именно поэтому она застала Ренату Квигли, когда та зашла к дежурной сестре. Высокая брюнетка лет тридцати с небольшим, она была пятнадцать лет замужем за Фрэнком Квигли.

Что ей было нужно и как она узнала, что Хелен находится в Сент-Мартинсе? Хелен слышала, как стучит сердце, как каждое его биение отзывается у нее в голове. И в то же время ее словно окатили ледяной водой.

Она не общалась с Ренатой со дня свадьбы, но, конечно, видела фотографии в журналах и в проспектах, которые приносил папа. Миссис Фрэнк Квигли, в девичестве Рената Палаццо, в окружении кавалеров на скачках, вручающая приз лучшему подмастерью, возвращающаяся с благотворительного аукциона.

Она выглядела гораздо лучше, чем представляла себе Хелен. У нее была кожа — как сказала бы мама — цвета слоновой кости, на которой особенно эффектно выделялись ее темные глаза, а блестящие волосы аккуратно уложены в дорогом салоне. Шарф, заколотый золотой брошью, задрапирован так, словно он был частью ее зеленого платья. В руках она держала маленькую зеленую сумку с золотыми квадратами.

— Могу ли я поговорить с дежурной сестрой?

Хелен посмотрела на нее, открыв рот. Рената Квигли не узнала ее. Вдруг она вспомнила какое-то старое кино, в котором красивая актриса сказала в камеру: «Никто не смотрит на лицо монахини». Эта фраза ужасно злила сестру Бриджит. Но только сейчас Хелен поняла, как она точно передает реальность. На пороге стояла Рената Квигли, смотрела ей прямо в глаза и не узнавала ее, Хелен, дочь Дейдры и Десмонда Дойл, друзей ее мужа. Хелен, которая была причиной стольких проблем. Но, может, Рената и не знает? С ужасом Хелен подумала, что ей ничего тогда не рассказали.

Думая обо всем этом, Хелен так и продолжала стоять на пороге — девушка в сером свитере и длинной юбке, с крестом на шее, волосами, туго затянутыми в хвост, с лицом, перепачканным после работы в саду. Так, может, она даже не похожа на монахиню. Было ясно, что у Ренаты не возникает никаких воспоминаний, когда она смотрит на нее.

— Мне жаль, но позвать некого, — сказала Хелен, немного придя в себя.

— Вы же из общины? — неуверенно спросила Рената.

— Да. Я из Сент-Мартинса, я одна из сестер. — Это с трудом походило на правду, но Хелен не собиралась отпускать Ренату Квигли, пока не выяснит, зачем она пришла.

— Все слишком сложно, — сказала Рената.

Хелен едва сдержала улыбку.

— Проходите, садитесь и расскажите мне, зачем вы пришли, — пригласила ее Хелен.

И она отошла, чтобы пропустить жену Фрэнка Квигли в Сент-Мартинс, в свой дом.

Это лицо. Это вытянутое лицо с высокими скулами, с темными глазами, которое Хелен Дойл знала так хорошо. Она вспомнила, как ее мама говорила, что вскоре она станет толстой, что все эти толстые итальянки с двойными подбородками когда-то были стройными девушками с вытянутыми лицами. Вначале они все сидят на диетах — вот и все. Когда Хелен была ребенком, ее раздражали эти разговоры. К чему все это? Зачем мама так старалась раскритиковать, зачем так выискивала недостатки?

Но потом, когда Хелен смотрела на фотографии, она желала, чтобы ее лицо было похоже на лицо Ренаты, чтобы у нее тоже были ямочки на щеках, золотистая кожа, а не круглое лицо и веснушки. Она бы все отдала за такие же темные волосы и сережки, чтобы выглядеть не как беженка, а как принцесса. Как Рената Палаццо Квигли.

— Я пришла… Я пришла потому, что слышала, что сестра Бриджит здесь… Я подумала, что… — Она остановилась.

— Наверное, можно сказать, что я замещаю сестру Бриджит, — сказала Хелен. Это было вполне правдоподобно. Ведь она вела хозяйство, когда никого не было. — Я с радостью сделаю все, что смогу.

Хелен гнала прочь другие мысли. Она закрыла платком фотографию Ренаты Квигли в серебряной рамке, что стояла у нее на столе. Она спрятала фотографию Фрэнка Квигли со слезами на глазах. Она думала только о том, что происходит сейчас. В Сент-Мартинс пришла за помощью женщина. Сестры Бриджит не было, поэтому Хелен оставалась за главную.

— Просто вы так молоды, — неуверенно сказала Рената.

Хелен ставила чайник. Она остановилась и посмотрела на Ренату:

— Да нет же, я гораздо опытнее, чем вам может показаться.

Она посмотрела на нее свысока. Неужели она и впрямь сказала эти слова жене Фрэнка Квигли?

Хелен вспоминала то время, когда папа потерял работу, и все всплывало у нее перед глазами. Это была черная полоса в их жизни. Война разгоралась каждую ночь, и мама не переставала повторять, что они не должны ничего рассказывать.

— Но почему? — спросила Хелен. Ей было невыносимо осознавать, что ее брат и сестра смогли смириться с таким положением вещей. — Почему это должно быть секретом? Это ведь не папина вина, что он остался без работы. Он может устроиться на другую работу. Папа сможет устроиться на любую работу.

Она до сих пор помнила, как мама шлепнула ее.

— Твой папа не хочет любую работу. Он хочет вернуться на работу к Палаццо. И он вернется, а до тех пор вам надо помалкивать. Ты меня слышишь, Хелен? За пределами этого дома ни слова не должно быть сказано. Все должны думать, что ваш папа продолжает работать у Палаццо.

— Но как он будет зарабатывать деньги? — поинтересовалась Хелен.

Это был разумный вопрос. До сих пор она ни разу не пожалела о том, что задала его, хотя жалела о многом, что делала или говорила. Анна ничего не ответила, как она потом объяснила, чтобы было спокойнее. Брендон промолчал, потому что Брендон всегда молчал. Но Хелен не могла промолчать. Ей было шестнадцать, она училась в последнем классе. У нее были отнюдь не одни пятерки, как у Анны, хотя она считала, что во многом куда умнее сестры. Нет, Хелен узнает мир, она попробует все, приобретет разный опыт. Она была очень жизнерадостна, некоторые считали, что в свои шестнадцать она выглядела гораздо моложе, а другие полагали, что она вела себя как двадцатилетняя.