Воин Донбасса (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич - Страница 4

И Лёшка смотрел на карту в офицерском атласе, измеряя расстояние до Сахалина, и с восторженным удивлением осознавал, как же велика его страна! И вместе со страной — его семья, где два брата защищают её небо в разных её концах, и ни один враг не смеет даже покуситься на неё!

А братья ещё любили подначить друг друга, объясняя, как один любого летуна «ссадит» с неба первой же ракетой, а второй — что видал он этих «ссаживальщиков» с кривыми ракетами, из которых две пройдут мимо, а третья подобьёт свою же четвёртую, приняв её за цель… И Лёшка взахлёб смеялся, слушая эти пикировки.

И это было очень здорово — жить в такой стране! Хотя годам к одиннадцати начал понимать Лёшка и тревожные нотки, что всё чаще проскальзывали в семейных разговорах, — о неизвестно куда идущей перестройке, о странной внешней политике «пятнистого», об утомивших дефицитах и изменившемся отношении к армии.

А уже позже, когда Союз развалился, и они переехали в Брянск, с неожиданным холодом страха и понимания в душе Алексей услыхал признание отца дяде Эдику. О том, что едва ли не важнейшей причиной отказа принять украинскую присягу стала мысль, что когда-нибудь его могут заставить проверить точность наведения ракет на самолёте собственного брата.

И дядя Эдик солидарно кивал, когда отец убеждённо говорил ему: «Украина — уже враждебное государство, хотя живёт только первые месяцы. А через несколько лет станет врагом России лютым. И не потому, что так захочет народ, а потому, что настроения во власти к тому приведут. Они уже в перестройке начали громко противопоставлять себя России. А дальше достаточно того, чтобы кто-то науськал людей на своих же братьев и поставил в боксёрскую стойку…»

Потом не раз Лёшка убеждался в правоте отца. Когда летом ездили к дедушке с бабушкой в Алчевск, самым мучительным было видеть поведение украинских пограничников и таможенников на переходе в Хуторе Михайловском. И стыд грыз за прежнюю родину…

Нет, весь Брянск, конечно, тоже видел, как быстро стали гладкими и довольными жизнью собственные российские таможенники. И сам Алексей, приехав домой после училища, услышал историю о смерти одного своего одноклассника: «Такой хороший парень был, в таможню устроился, через год квартиру купил — и надо же, спился, да по пьяной лавочке под поезд попал…» На квартиру за год заработал! За год работы на таможне, да…

Но при том россияне вели себя пристойно, достаточно вежливо, по-человечески. Украинцы же казались сворой голодных злых псов, настроенных с каждого пассажира поиметь хоть какой-то доход. Плюс грубость и непонятное высокомерие. Хотя довольно скоро проявились аховые дела их страны, уже тогда начавшей прожирать советское богатство.

Вот и дожрались…

И это было обидно. Ведь там тоже был дом. Хоть и в другом государстве, да разве детские воспоминания куда денешь? Лёшка, заглядывая себе в душу, точно знал, что она так и осталась в Луганске. А с Брянском до конца так и не сроднилась.

Хотя, конечно, юность в Брянске прошла. И была в ней первая девочка и первая ночь, и первый странный и терпкий запах женского пота и ещё чего-то специфически женского… Первая серьёзная драка на Литейной — не просто со шпаной, но со шпаной за собственное место под солнцем. И победа в ней! Первый стакан сладкого портвешка с друзьями…

И всё же…

Воспоминания юности имеют свою прелесть. Но душа остаётся в детстве.

Отходили быстро. Это уж как водится. Не хочешь пролить кровь — проливай пот. Сначала — в судорожном отползании, затем в беге по пересечёнке.

Последней сценой спектакля оказалось то, что планировали на первое, — изобразить стрелковку. А понятное дело, что неподалёку от блокпоста у противника танчик затихарился, да бэха в балочке притаилась. Те как раз, что обстрелами по мирняку баловались.

Понятно, что экипажи на ночь не в стылом металле кукуют, а в тёплом блиндаже. Но добежать сотню метров до своей техники — меньше полминуты. А дальше пойдут шмалять по вспышкам автоматным. А то и искать поедут дерзких наглецов, что спать помешали.

Последнее, конечно, маловероятно — никому не хочется словить в бочину заряд из «Аглени». А это ночью, да во время диверсионного нападения — запросто.

Но Алексей давно, ещё с чеченской, приучил себя к тому, чтобы перед боем расписать в уме все возможные опасности. Как раз после той памятной засады под Шатоем решил, когда валялся в госпитале с заново собранной голенью и всё прокручивал и прокручивал перед мысленным взором случившееся. И раз за разом приходил к одному и тому же ответу: мог, мог заранее предугадать, где и откуда конкретно их встретят. И мозг ведь сигналы о том давал: тянуло что-то в груди, будто вместо желудка в неё гранату привесили.

С другой стороны, а что изменить-то можно было? Кто-то послушает летёху-мальчика, у которого то ли желудок, то ли задница об опасности вещуют? Ты кто? Ах, командир взвода? Вот и помалкивай. Прись себе в передовом охранении, наблюдай.

Вот и пёрся…

Словом, на сей раз, как и всегда с тех пор, Алексей постарался предусмотреть по максимуму всё, что могло случиться хотя бы теоретически. Пути отхода проверены и промерены — две ночи ползали. И время высчитано. Так что покамест Злой из своего «Печенега» обозначал продолжение обстрела, Шрек и Дядя Боря с «калашами» споро ретировались к боковой балочке. Злой-то, слава Богу, с километра сажал, с расстояния фактически безопасного — ежели, конечно, танк в расчёт не принимать. Ну, так для того и смена позиции Злому тоже заранее припланирована.

Кстати, под его экономную трещотку надо и самому отходить. Хоть и велик соблазн подвалить танкистов из «винтореза», да риск не оправдан. Танкисты не дураки, по открытому месту не побегут. Да и «винторез»… Хорош, конечно, прибор, но далеко не с километра работает. Как раз вровень с обвешанными по примеру Балкана автоматами бойцов группы. Ибо никакие навесы радикально дальность стрельбы не увеличивают.

Балкан — то был простой по ухваткам, но, чувствовалось, весьма сложный по устройству парень. С ним Алексея познакомил как-то Мишка Митридат. Неделю потом потолкались вместе, постреляли из всего, что можно, погуляли. Даже морды побили — задержали по случаю двоих борзых, комендатуре на подвал сдали.

Парни тогда впечатлились обвесом Балкановского АК. Тот намекал, что то ли сделали так в Израиле, то ли сам сделал по израильскому образцу… Непростой человек Балкан. Упакован был «калаш» действительно по последнему слову науки и техники — и приклад с компенсацией отдачи, и пламегаситель навороченный, и прицел суперский, и для левой руки держалка удобная, цевьё тактическое особое. В общем, всё, что надо, и ещё немножко. Для здешних неизбалованных хорошим оружием мест — сказка!

Вот ребята и заболели. Надо сказать спасибо Балкану — где объяснил, где делом помог. Не Израиль, конечно, но кое-что реально улучшили.

Тем не менее, дальность действительного огня в разы не увеличишь, конечно. Вот и залегли на четырёхстах метрах, и теперь отползают под «крышей» Злого. А командир — своим путём. Тоже, впрочем, извилистым…

Глава 2

— Всё спишь? Просыпайся! Слыхал? Сан Саныча убили!

Звонок от Мишки Митридата, как, наверное, всегда в первый посленовогодний день, — прозвучал крайне некстати. Да ещё с дурацким вопросом «Слыхал?» Что он мог слышать? Алексей валялся на скомканной и влажной простыни, бездумно глядя в потолок и поглаживая обнажённую спину Ирины. Сама подружка прижалась к его боку, положив голову ему на плечо и что-то такое мурлыкала, благодарное и прочувствованное. Он не вслушивался, ловя лишь интонации и в нужных местах согласно прижимая женщину к себе.

Законное утро неги после новогодней ночи. И день. И потом ещё вечер. Особенно, если к тому же голова не болит от лишнего выпитого.

А Новый год прошёл хорошо. Алексей был отпущен командованием домой, сопровождаемый веским советом «не перебарщивать», ибо время такое, мало ли что. Ну, особо никто и не собирался. По соточке приняли у Митридата на квартире — не считая того, что поначалу чокнулись и выпили с девчонками по шампанскому. Под первый удар курантов в Москве. Потом распили бутылку текилы, что притащил Балкан. Что тут на четверых (был ещё Злой)? Да ни о чём!