Все изменится завтра (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна" - Страница 1

Пролог

"Я есть закон".

Людовик XIV

Февраль

Небо, кварцевое, холодное, отражающее в себе сталь. Простирающееся над землей, оно окутало город своей серой гаванью. А под ним, словно вторым ярусом, нависают ветви рябины. Красные, яркие ягоды припорошены снегом, еще больше подчеркивая, всю ту печаль, которой пестрит природа.

Конец зимы, начало нового времени года. Сыро, холодно, мрачно. Весна уже давно не встречает теплыми объятьями, ярким солнечным шаром, смотря на который хочется щуриться. Мы словно на дне банки с химическим раствором, нам достался лишь осадок. Такой муторный, блеклый, который по капле вытягивает из окружающих жизнь.

Ветер разносит колокольный звон, он щиплет уши, впечатывается в сознание. Каждый новый порыв ветра, все больше заставляет чувствовать боль утраты.

Потеря. Темная, страшная. Она затуманивает разум, отключает все чувства, концентрируясь лишь на одном. Теряя, чувствуем боль. Кто-то превращает ее в злость, кто-то в любовь, но предшественником, каждой вышеперечисленной эмоции является боль.

Она ломает, заставляет вновь и вновь ходить по этим кругам ада, Каждое воспоминание становится подобным удару ножа, он резкий, прямо в спину. Слишком неожиданно, слишком нелепо, чтобы быть правдой. Получая такой удар, еще пару секунд не осознаешь, что умираешь, не видишь лица своего убийцы, не смыслишь, что жизнь остановилась.

Вот и он не мог поверить, что ее больше нет. Стоял, смотрел и не верил, что все это происходит с ним. Чувства слились воедино, и это была ненависть, лютая ненависть к тем, кто лишил ее жизни, заставил закопать в этой сырой и холодной земле.

По щеке прокатилась слеза. Он смахнул ее перчаткой, слишком быстро, никто не заметил той секундной эмоции. Дикая боль и пустота. Пустота, которая стала полем, плацдармом для всех дальнейших действий. Именно она произвела на свет его ненависть, которая со временем перерастет в цинизм, бессердечность, неуправляемость... Именно пустота сейчас, в эту самую минуту, делает его другим человеком.

Ветер обдувает и без того продрогшее тело. Но он не застегивает куртку, не пытается согреться. Продолжает неподвижно стоять, так словно он здесь один, будто вокруг нет этой толпы в траурных нарядах. Слишком много черного. Все вокруг прожженно этой чернотой, а она, его девочка, его Аленушка, никогда не была такой темной. Она была лучиком, ярким, светлым лучиком. Ее улыбка завораживала, а смех не оставлял никого равнодушным.

Люди исчезают медленным потоком, один за другим.

Он не смотрит им вслед, он просто их не видит, не различает. Сейчас они все однородная масса, масса тех, кто не в силах понять его боль, не в силах перенять хотя бы ее часть.

Вокруг темнеет, день подходит к концу, насылая на город сумерки.

На плече чувствует чью-то ладонь, на долю секунды, ему хочется верить, что это она. Что она здесь, но это не так. Сердце вырывается из груди в надежде, что он прав, но осознание спускает с небес на землю, руша все надежды. Разум, он не сердце, его не обманешь, он знает, что ее нет. Больше нет.

– Артем, – мужчина сильнее впивается пальцами в плечо, – пошли, ночь уже. Я понимаю, как тебе тяжело, ведь я сегодня потерял дочь. – Собеседник печально накрывает глаза рукой, ему тяжело, он хоронит своего ребенка, такого не пожелаешь и врагу. А он потерял, ему не для кого больше жить.

Старков с минуту, не отрываясь, смотрит на крест, через пару месяцев, здесь возведут памятник, а после вся та толпа хоронивших ее сегодня, медленно, но навсегда выкинет Аленку из своей жизни. Потому что она мертва, потому что так происходит всегда.

Сунув руки в карманы, Старков оборачивается к мужчине, кажется, на его лице стало вдвое больше морщин.

– Идемте, – его голос низок.

Пока машина медленно скользит по тающей дороге, Артем беспристрастно смотрит вперед, все сегодня кажется неживым, мертвым, как и его девочка. Он не поднимает глаза к небу, жар печет его изнутри. Он плавит органы, заставляет бурлить кровь. Если там, стоя у ее могилы, он промерз, то теперь его пленил жар, жар и дикая жажда мести.

Больно. Он ушел, оставил ее там одну, в темноте, холоде. Совершенно одну...

Дома, он не включает свет, потому как не может. Если зажжет, то непременно увидит ее вещи. Небрежно брошенный на край кровати пеньюар, недопитую чашку кофе, помаду у зеркала, фотографии... Ее нет уже как три дня, но в доме чувствуется ее полное присутствие. Он не посмел ничего тронуть, не смог.

Разум больше не в силах строить барьер. Все эти дни он держался. Пока организовывал похороны, приходил домой, смотрел на фотографии и ложился спать. С утра просыпался и ехал по делам, это были самые тяжелые три дня – так он думал. Но сегодня, в машине, понял лишь то, что все это время, он верил, что спит. Ждал, что вот-вот проснется, что она нежно коснется рукой его лица и промурлычет: «Вставай». Но он не спит, все реально. И именно здесь начинается ад, жизнь скоротечно переворачивает все с ног на голову, по живому сдирает кожу, обдувая окровавленную плоть обугленным ветром.

Тихими шагами проходит в спальню, там все еще витает аромат ее духов. Вбирает в себя этот запах, как наркоман. Стоит неподвижно, словно каменная статуя. За окном пестрит ночь, а холодный, желтый диск луны, лишь едва озаряет комнату. И только она, луна, спасает сейчас. При ее неживом свете, все вновь становится похожим на сон.

С озлобленностью сдирает крышку с бутылки водки. Устало садится на кровать, не разуваясь, не раздеваясь, усаживается на нее с ногами. Горький алкоголь медленно стекает по горлу, но он не чувствует его вкуса, все стало безразличным, не один рецептор не в силе среагировать хоть на что-то. Алкоголь скапливается в желудке, но не приносит ожидаемого результата. Глаза наполняются слезами.

Сон настигает неожиданно. Пустая бутылка с шумом выпадает из рук, ударяясь о пол, но она уже не способна его разбудить, он погружен в свое спасение. Сейчас он видит его лишь в этом алкогольном забытье. Сейчас уже можно, он сделал все, что был обязан, он прошел через все с чистой головой. Не выпил ни капли. Считал, что не имеет права, возможно, он и сейчас его не имел, просто сдался. Хотелось уйти от реальности, потому как знал, что она придет. Приснится, и этот сон будет самой настоящей явью. Ее руки будут теплыми, а губы розовыми. В глазах, как и всегда, пропляшут озорные черти – это будет его Алена.

С того дня. Жизнь превратилась в вереницу этого забытья, две недели вечного сна, а рядом она. Не хотелось просыпаться, не хотелось возвращаться в реальность, потому как там он будет один, ее там не будет. Так и жил, выползая лишь за очередной бутылкой горькой водки. Потому что так легче, потому что так его жизнь имела хоть какой-то смысл. Смысл вновь увидеть ее.

Две недели полного отсутствия в плену у рюмки. Две недели.

Двор взбудоражил март, а точнее, его середина. Настала долгожданная оттепель. Все вокруг оттаяло, все, кроме него. Он продолжал топить свое горе в стопке, медленно, но верно, вешая камень себе на шею.

В дверь позвонили. Звонок разъедал сознание, руша голову на микроскопические частицы, сейчас любой звук казался приспешником Сатаны.

Артем больше машинально, чем целенаправленно обернулся в сторону звука, это было все, что он мог сделать. После очередного звона, что-то грохнуло, оказалось, это был Олег Эдуардович, брат матери, он не видел его лет десять, не общались они семьями. Алмазовская охрана выломала дверь, а после с таким же шумом перед ним возник дядя.

– Все пьешь?! – утвердил с ноткой отвращения. Артем не уловил ее в его голосе, затуманенный рассудок с трудом узнавал в пришедшем родственника.

– Выпьешь? – Старков протянул бутылку.

Олег Эдуардович отрицательно покачал головой.

– Брезгуешь? Конечно, куда ж нам до вас...

– Чего ты творишь? Сдохнуть хочешь?

– Хочу, – помедлил,– я уже сдох,– выдал с ухмылкой, она походила на оскал. Сейчас он не видел в этом человеке родственника, он, как и все, не понимал его потери, не осознавал, как это жить без смысла своей жизни.