Портрет тирана - Антонов-Овсеенко Антон - Страница 2

Уничтожено многое: документы, воспоминания, фотографии, стихи… Уничтожены многие: революционеры и их убийцы, высшие партсановники и маленькие секретари. Среди тех, кому всемилостивейше дозволено было умереть в собственной постели — роскошь по тем временам поистине царская — были знающие свидетели. И соучастники. Но они молчали до последнего часа — и соратники Ленина, и подручные Сталина. Смертный испуг свой они завещали детям и внукам.

Что всплыло, что всплывет?..

Люди пытаются обозреть сталинское наследство. Но оно принадлежит не только истории. Оно живет в поступках, привычках, мыслях. Незнание и молчание — тоже из сталинского наследства. Сталин культивировал темноту неведения. Он научил молчанию со светлой казенной улыбкой на лице.

Незаживающую рану молчанием не исцелить. Прошлое необходимо изучить и публично осудить. Разоблачение Сталина — акт правосудия. И оно должно свершиться прежде всего в стране Сталина.

Изданная на Западе литература о Сталине советским историкам недоступна. Мне посчастливилось ознакомиться с несколькими основными трудами, а также с мемуарной литературой. Но хотелось сообщить читателям факты неизвестные, или известные лишь ограниченному кругу. Многие факты не документированы и не поддаются проверке. Названы далеко не все имена свидетелей и участников событий, авторов рукописных воспоминаний, устных рассказов — по вполне понятным причинам.

В образе Сталина я пытался выявить его уголовную сущность, показать бандита и хулигана таким, каким он был. Меня могут потом обвинить в «очернительстве» Но разве Сталина, разве сталинщину можно очернить?

Может быть, книга перегружена кровавыми сценами безвременья. Может быть, автору не удалось сдержать чувств человека, пережившего ужасы террора. Да и объем книги пугающе велик.

Такие упреки я слышал от друзей.

Я стремился к правдивости — не только по долгу историка. В моей книге нет вымысла. Да и какая в нем надобность? А что до объема, то мне уже пришлось отказаться от многих нужных страниц: очень трудно быть кратким, когда хочешь воссоздать картину такого преступления.

Писать правду о Сталине — это долг каждого честного человека. Долг перед погибшими от его руки. Перед теми, кто пережил ночь. Перед теми, кто придет после нас.

Мой отец боролся против царизма, участвовал в Октябрьском вооруженном восстании, командовал фронтами гражданской войны. Он это делал совсем не для того, чтобы на кремлевском троне утвердился грязный уголовник. Сталин убил Владимира Антонова-Овсеенко, вместе с тысячами других революционеров. Моя мать покончила с собой в тюрьме. В тюрьме прошла моя молодость. Но поздно, обидно поздно осознал я подлинное место Сталина в истории. В нашей жизни. И осознав, ощутил потребность сказать о нем свое слово.

Я понял, я почувствовал, что молчать сегодня — это значит предавать. И решил исполнить свой человеческий долг.

Часть первая

КАК ЕМУ ЭТО УДАЛОСЬ?

Проба первая

31 марта 1918 года лидер меньшевиков Л. Мартов выступил в своей газете «Вперед» с задиристой статьей против большевиков. «Еще раз об артиллерийской подготовке». Там была одна примечательная фраза, с которой все и началось:

«Что большевики искони призывались к разного рода удалым предприятиям экспроприаторского рода, хорошо известно хотя бы тому же т. Сталину, который в свое время был исключен из партийной организации за прикосновенность к экспроприациям».

Обвинение серьезное. (Еще в 1906 году IV съезд РСДРП/б/ принял резолюцию, осуждающую «захват денег под именем или с девизом социал-демократической партии». Съезд призвал членов партии бороться против экспроприаторов).

Как же поступил Сталин? Может быть, самое разумное было бы промолчать. Каждый день приносил столько нового, что наскок Мартова в этой крутоверти вскоре забылся бы. Нет, член ЦК и народный комиссар по делам национальностей отреагировал сразу: привлек Мартова к суду революционного трибунала по делам печати. Без формальностей, в обход народного суда. Сталин договорился непосредственно с председателем трибунала.

Лидер меньшевиков пытался протестовать.

Протест отклонили. Тогда Мартов подал ходатайство о вызове свидетелей, назвав их поименно.

1. Исидор Рамишвили, социал-демократ, известный общественный деятель. Будучи председателем ревсуда, установил факт участия Сталина в экспроприации парохода «Николай I» в 1908 году.

2. И.Э. Гуковский, большевик, наркомфин. Расследовал в том же году дело о покушении на жизнь рабочего Жаринова, изобличавшего Сталина в причастности к экспроприации.

3. Степан Шаумян, один из руководителей Закавказского областного комитета большевистской партии.

4. Ной Жордания, глава правительства Грузии, один из лидеров меньшевиков Закавказья.

Эти люди давно знали Джугашвили-Кобу-Сталина. Он был известен им как экспроприатор, нарушитель партийного решения. Известно им было и еще кое-что из сложной биографии наркомнаца.

Мартов назвал и других свидетелей, из большевиков: Ворошилова, Самойлову, Ежова, Мирова, Панишева, Фролова, Дживладзе, Спандарьяна. Последние двое были особенно важны, они могли бы дать весьма существенные показания.

Фамилии свидетелей 6 апреля появились в газетах «Вперед»[1], «Известия», «Правда». Никаких документов Мартов предъявить не мог. Решение подпольного областного комитета Закавказья об исключении Сталина из партии не сохранилось: в те годы старались обходиться без всяких записей.

Следующий ход Сталина. Дело приняло явно скандальный характер. Надо было спасать положение. У Мартова — свидетели. У Сталина — государственный аппарат. Кто сильнее?

На заседании трибунала Сталин называет Мартова гнусным клеветником. «Чтобы его обезвредить, — говорит наркомнац, — нужно Мартова судить. Дело надо заслушать немедленно, не оттягивая его до вызова свидетелей».

Смысл игры не так примитивен, как может показаться на первый взгляд. Сталин боится свидетелей — это ясно, но куда более важное содержится в энергичном словечке «немедленно». В нем слышится указание государственному аппарату учинить расправу над Мартовым. Но как это сделать, под каким предлогом? Исходная позиция такова — Мартов гнусный клеветник. И клевещет он вовсе не на него, Сталина, лично, — не этим возмущен наркомнац, нет, не этим. Мартов клевещет на партию! Вот что возмутило Сталина, вот почему он предлагает судить Мартова. Лидер меньшевиков заявил об исключении из партии одного Сталина, а нарком Сталин в «Правде»[2] приписал Мартову слова об исключении всего бакинского комитета.

С 31 марта прошло всего несколько дней. Каждый мог взять газету «Вперед» и уличить Сталина, мягко говоря, в передергивании. Почему же он пошел на столь явное искажение опубликованных фактов? Сталин рассчитывал — и не без оснований — на поддержку правительства. А взамен, как некий гарант, правительство ожидало получить хотя бы видимость опровержения «клеветника».

На заседании трибунала обвинителем от имени «потерпевшего» выступил Л.С. Сосновский. Мартова защищали Александров и Лабинский. Спорили ожесточенно. Прения сторон затянулись. Сталин вновь потребовал осудить «клеветника» и ни в коем случае не вызывать свидетелей. Но Мартов не зря слыл блестящим полемистом. Он напомнил трибуналу случай с провокатором Малиновским. Еще в 1914 году, в Швейцарии, Мартов публично высказал недоверие Малиновскому, как возможному агенту царской охранки. Мартова привлекли к суду, но свидетелей представить он не смог. Тогда большевики обвинили его в клевете. Прошло несколько лет, член большевистской партии Малиновский был разоблачен как провокатор. В восемнадцатом году Мартов был далек от подобной параллели, он многое не знал, ему важно было убедить суд. В заключение он сказал:

«Если нельзя будет допросить свидетелей, — это мое несчастье, но если они не будут допрошены потому, что этого не хочет Сталин, — то это его несчастье…»