Неожиданное осложнение (ЛП) - Колетт Джанин - Страница 34

Я выскакиваю из задней комнаты в бар.

— Виктория! Где, черт возьми, ты была? — мои слова - смесь гнева и серьезной озабоченности, в основном, гнева.

Она поднимает руку и качает головой.

— Вау, а ты почему-то злишься.

— Почему-то? — вскрикиваю я.

Несколько посетителей в баре смотрят на меня. Рон делает шаг позади нее, осознавая возможную стычку - в смысле, вероятность того, что мой кулак окажется на ее лица.

— Ты разбила мою машину и оставила меня там, чтобы я выглядела виноватой.

Ее глаза бегают.

— О чем ты говоришь?

Меня начинает трясти от злости.

— Ты приняла героин, разбила мою машину, врезавшись в ограждение, и сбежала. Меня арестовали. Надели наручники и увезли. Не могу поверить, что так беспокоилась о тебе, а тебе и дела нет до того, что случилось.

Ее плечи расслабляются, и подбородок наклоняется, словно то, что я сказала, нелепо.

— Ты раздуваешь из мухи слона.

Она сошла с ума? Качаю головой в недоумении.

Я смотрю на нее, и явное отсутствие раскаяния на ее лице заставляет меня задаться вопросом, не под кайфом ли она сейчас.

— Тебе нужна помощь. Все может казаться забавным, и ты можешь чувствовать себя хорошо, словно на миллион баксов, но так будет не всегда. Ты только навредишь себе или кому-то другому.

Ее рот кривится. Похоже, она вот-вот плюнет.

— Ты всего лишь бармен, которая не училась в колледже и никогда не покинет пределы городка Сидар-Ридж. Лучшей жизни у тебя уже не будет, — она держит руки, демонстрируя планку. — Что ты собираешься делать, когда твои сиськи отвиснут, а волосы поседеют? Все еще будешь залазить на стойку и развлекать всех?

Зажмуриваю глаза и пытаюсь не обращать внимания на оскорбления. Никогда не была человеком, который позволяет словам причинять боль, и я не могу допустить этого сейчас. Открыв глаза, вижу на ее руке дорогу сумку «Гуччи» и золотые серьги в ушах. На ней кожаная куртка и джинсы, которые стоят больше, чем я получаю за неделю. Ее темные миндалевидные глаза обрамлены прекрасными ресницами. Шелковистые волосы каскадом струятся по плечам.

— Ты такая красивая снаружи, но внутри тебя один яд. Ты убегаешь от чего-то, но не найдёшь спасение в наркотиках, — говорю я.

Впиваюсь ногтями в ладони. Она не стоит того, чтобы рассказывать ей о Брэде. С ней не стоит делиться его памятью. Не стоит пачкать светлые воспоминания о нем.

Но он был всем, и будь я проклята, если его смерть не послужит цели.

— Я потеряла кое-кого, кого очень любила из-за того же дерьма, которым ты пичкаешь свое тело. У него не было второго шанса. Он не уберегся. Он умер на скамейке в парке с иглой в руке и записной книжкой на коленях. И спортзал, полный людей, оплакивал его, — на секунду я вынуждена отвести взгляд и сделать вдох, успокаивая жжение в горле. — Что бы ты ни делала с собой, это касается не только тебя. Ты причиняешь боль людям, которые тебя любят. Потому что, когда ты уйдешь, ничего не останется. Одних лишь воспоминаний недостаточно.

— Я пришла сюда не для того, чтобы слушать нотации.

Снова смотрю на неё. Лицо у нее невозмутимое, но взгляд безжизненный - либо от того, что она приняла, либо, может быть, мои слова попали в цель.

— Я хочу помочь тебе.

Она натягивает сумку на плечо и поднимает подбородок. Проводит языком по зубам.

— Можешь поиграть в доктора Фила с кем-то другим. Мне это не нужно.

Мне больно от того, что я не смогла достучаться до нее.

— Позвони копам, — говорю я вышибале, все еще глядя на Викторию.

— Не трудись. Я ухожу.

— Ты в черном списке, Виктория.

Подняв бровь, она смотрит на меня.

— Мне все равно здесь никогда не нравилось.

— В каждом баре и клубе города, — говорю я.

Что, наконец, привлекает ее внимание.

— Ты не можешь запретить мне приходить в этот бар, не говоря уж о каждом баре в городе, — она подчеркивает последние слова, словно разговаривая с сумасшедшей.

Рон кладет руку на плечо Виктории и подталкивает ее к выходу.

— Она может, и именно это она только что и сделала.

Виктория смотрит на Рона и по его позе видит, что он серьезен. И поворачивается ко мне, совершенно сбитая с толку.

— Ага, ладно, просто попытайся выгнать меня, и посмотрим, что произойдет.

— Пока, Виктория, — скрещиваю руки на груди и киваю головой в сторону двери.

Она выглядит потрясенной таким поворотом событий.

— Ты пожалеешь, — толкает Рона, который провожает ее. Поворачивает голову ко мне, когда уходит. — Ты пожалеешь об этом!

Никогда в Сидар-Ридж я не вносила никого в черный список. Каждый бар и клуб в этом городе знает, что, когда кто-то из владельцев одного из них говорит, что посетитель нежелателен, мы все следуем его примеру. Было слишком много случаев употребления наркотиков, и мы не можем позволить себе потерять наш бизнес.

Моя рука лежит на сердце, успокаивая тяжесть в груди.

Рон возвращается и похлопывает меня по спине.

— Ты поступила правильно.

— А мне так не кажется. Надо было позвонить копам.

— Позволить ее арестовать - это не ответ.

Я тяжело вздыхаю.

— Ты прав.

Играя с воротником рубашки, я обхожу бар. Затем кладу руки на стойку, делаю глубокий вдох и стряхиваю негатив.

По крайней мере, Виктория жива.

Выпускаю смешок. Она ужасная девушка, а я радуюсь тому факту, что она в порядке. Кто бы мог подумать.

Глава 14

Я связываю шнурки на своих пурпурно-розовых сетчатых найках, когда слышу звонок в дверь.

Мама открывает дверь, а затем ее голос слышен на лестнице.

— Доброе утро, Адам. Боб сделал чашку кофе по-французски только для тебя.

Со вздохом я опускаюсь на кровать и смотрю в потолок. Мои родители все еще думают, что мы с Адамом встречаемся. Папа знает, что я попала в аварию, но я не стала вдаваться в детали. Даже если бы они понимающе отнеслись к тому, что на самом деле произошло, они бы все равно стали беспокоиться. Единственная причина, по которой они могут воздержаться от постоянного волнения - присутствие Адама в моей жизни.

— Мне не стоит удивляться, что Адам Рейнгольд сидит за нашим кухонным столом?

Я поднимаюсь на локтях и вижу Эмму, стоящую в дверях. На ней изумрудно-зелёные шорты, майка и она перебирает пальцами золотую подвеску «Э» на шее. Длинные светлые волосы убраны в низкий пучок, а кожа слишком загорелая для тех, кто весь день сидит в помещении и репетирует.

— Мне необходима твоя природная склонность к загару, — гримасничаю и смотрю на свои слегка загорелые руки с розоватым оттенком.

Даже Макконахи с макета смотрит на меня с разочарованием. Мужчина практически сияет в лучах солнца.

— У тебя кожа, как у куклы. Смирись с этим, — она отталкивается от дверного проема.

— Как у куклы Барби или как у одной из этих симпатичных кукол Кьюпи с губами бантиком, которые собирает бабушка?

На секунду она задумывается, а затем отвечает:

— Больше похоже на этих жутких фарфоровых кукол с глазами, которые закатываются, когда ты кладешь их на спину.

Я опускаю подбородок.

— Ты имеешь в виду как та, от которой у меня были кошмары, когда я была ребенком?

Эмма оглядывает мою комнату. Мало того, что у меня есть изображение Мэтью Макконахи в натуральную величину, на моих стенах висят изображения и других выдающихся мужчин. Я смотрю, как ее карие глаза смотрят на Райана Гослинга, Джареда Лето, Эвана МакГрегора, Леонардо Ди Каприо. Они часть декора.

Она издает смешок.

— Ты не можешь спать, когда в углу твоей комнаты сидит кукла, но ты не впадаешь в панику от кучи мужчин, пялящихся на тебя, пока спишь?

Складывая руки за головой, я оглядываюсь назад на свою сексуальную стену и улыбаюсь.

— Из-за них мне снятся красивые сны.

Эмма кривит лицо и делает два осторожных шага от моей кровати. Скептически смотрит на мое одеяло в цветочек.