Титус Кроу - Ламли Брайан - Страница 20

Ну… применение заклятия Вах-Вираджа в качестве защиты от Ниогтхи — это я мог понять, но обороняться таким образом от копателей?.. Кроу объяснил, что заклятие в моем доме применил потому, что верил, что все земные божества из мифов о Ктулху родственны между собой либо физически, либо ментально, а, следовательно, любое заклятие, действующее на одного из них, должно хотя бы отчасти влиять на других. И действительно: оккультное лекарство возымело мгновенное действие на мой дом (не говоря уже о моем сознании) и избавило мое жилище и меня самого от влияния, которое через мои сновидения на меня оказывал Шудде-М’ель или его посланники. А влияние было куда более реальным, чем себе представлял Кроу. Между тем мой друг сказал мне, что произнесенное им заклятие не может действовать долго и постоянно — разве что только против Ниогтхи — кем и чем бы ни была эта тварь! Однако Кроу так и не рассказал мне, какими более надежными заклятиями он защитил Блоун-Хаус. Правда, я подозреваю, что речь идет о чем-то, что гораздо сильнее любых символов, оберегов, рун и заклинаний, о которых я когда-либо мог узнать.

Следующие четыре дня в Хенли быстро миновали. В основном мы занимались тем, что обживались на «Мореходе» и брали мозговым штурмом множество проблем. Если бы рядом с Кроу в эти дни не было меня, если бы я не помогал другу словами утешения, он бы вполне мог начать винить себя в гибели Бентама. Я указал другу на то, что советы он дал Бентаму вполне профессиональные, хотя на то время, когда он отправлял северянину письмо, наши познания о копателях были еще менее глубокими, чем теперь. На самом деле, оглядываясь назад, теперь я поражаюсь тому, сколько времени понадобилось подземным жителям, хтонийцам, как их теперь все чаще именовал Кроу чтобы разыскать Бентама и расправиться с ним! Харден находится не так далеко от Элстона. Однако Кроу настаивал на том, что между этими двумя населенными пунктами можно провести прямую параллель, а он это упустил, и это, на его взгляд, граничило с преступным легкомыслием.

Ясное дело, он говорил и об исчезновении Пола Уэнди-Смита. Теперь он не сомневался в том, что в этом виноваты прокопавшиеся к дому археолога копатели, хтонийцы. Они же погубили дядю Пола, когда узнали о том, что он изничтожил их драгоценных отпрысков горящей сигарой. Теперь было слишком очевидно, как опасно привлекать к себе внимание взрослых хтонийцев, держа при себе их яйца. Одного того, что яйца какое-то время пробыли рядом с тобой, хватало для того, чтобы стать целью для мести копателей, и этим, естественно, объяснялась та спешка, с которой Кроу стремился покинуть Блоун-Хаус и вывезти меня из Лондона! Кроме того, одна то и дело ускользающая мысль мерцала в моем сознании в тот вечер — до того, как хтонийцы впервые «вторглись» в мой разум: если кого-то и можно было винить, я был повинен не меньше Кроу. Тот простой факт, что яйца никогда не принадлежали Полу Уэнди-Смиту, не остановил хтонийцев, и они его также сделали объектом своей мести. Мы с Кроу должны были раньше или позже обратить на это внимание.

Но даже в моем плавучем доме на Темзе, который Кроу поначалу объявил безопасным, мой просвещенный друг в последние дни начал нервничать все сильнее. Наше длительное безбедное существование представлялось ему сомнительным. Хтонийцы могли разыскать нас через сновидения — так полагал Кроу. В этом, как и во многом другом, он оказался совершенно прав.

Из-за того, что нас могли обнаружить, мы довольно быстро решили, что важнее всего поскорее подыскать подходящие и действенные контрзаклинания (Кроу о них говорил, как об «орудиях», а я предпочитал считать их инструментами магии) против атаки копателей. В конце концов, мы не могли оставаться в плавучем доме бесконечно. На самом деле, время от времени по вечерам мы расслаблялись в баре или пабе где-нибудь в нескольких сотнях ярдов от берега, откуда было довольно долго добираться до «Морехода» даже посредством спринтерского бега! Я большую часть времени уделял совершенствованию своих познаний о пентаграмме, пятиугольной Звезде Власти, которую придумали Старшие Боги, когда им нужно было взять в плен силы зла.

Мне кажется, не стоит удивляться тому, что вокруг пентаграммы так много шума в наши дни в так называемых «каббалистических» трудах, издаваемых чудовищными тиражами и наводняющими полки современных книжных магазинов. Почти наверняка в этих низкопробных работах многое списано из великих запретных книг. Но мало этого — немало упоминаний о пентаграмме я нашел в современных стихах, художественной прозе и даже в живописи. Стоит признать, что большая часть этих ссылок и туманных намеков обычно производится людьми, которых неудержимо тянет к загадочному и страшному — мистике, магам, и чаще всего эти люди наделены богатым воображением и парадоксально потусторонней интуицией. Как бы то ни было, тема пентаграммы в те или иные времена захватывала воображение необычайно большого числа людей искусства.

Герхардт Шрах, вестфальский философ, сказал: «Она меня завораживает… то, что такая идеальная фигура может быть изображена всего пятью прямыми линиями… пять треугольников, соединенные в основаниях, где они образуют пятиугольник… идеально правильный… Она могущественна и чарующа!» Именно Шрах в своей работе «Древние и современные мыслители» раскрыл для меня обычай хеттов подносить к лицу недруга или злодея руку с расставленными пятью пальцами и произносить при этом: «Звезда на тебе, Темный!», и это считалось защитой от злобных намерений любого человека.

Помимо Шраха и многих других современных писателей и философов, было еще несколько художников, в работах которых время от времени возникал мотив звезды. Следует отметить Чандлера Дэвиса и многие из его рисунков для журнала «Гротеск», пока этот журнал не перестали выпускать. В особенности мне запомнился большой, на полный разворот, черно-белый рисунок «Звезды и лица», столь странно волнующий и пугающий, что эта работа сама по себе теперь стала коллекционным предметом. Уильям Блейк — художник, поэт и мистик, также не обошел эту тему стороной и потрясающе использовал в своем «Портрете блохи»[29]. Там главный кошмар взят в плен пятиконечными звездами! Я, конечно, понимал, что с этим можно спорить, но, вспоминая звезды Блейка, я находил в них большое сходство со звездными камнями древнего Мнара — какими я их себе представлял.

С другой стороны, в книге мрачных, страшных стихов Эдмунда Пикмана Дерби «Азатот и прочие ужасы» содержится одно откровенное упоминание о пятиконечной звезде как об оружии против «Величайших богов», каких бы богов так ни назвал автор. Я нашел так много подобных работ, что вскоре заинтересовался поставленной передо мной задачей гораздо сильнее, чем требовалось для дела.

Вечером четвертого дня нашего пребывания в плавучем доме, когда я делал заметки такого сорта и пытался их как-то упорядочить, Титус Кроу заснул. Он тяжело трудился весь день напролет — это была не физическая работа, а напряженная умственная концентрация. Вот он и задремал, уронив голову на раскрытую книгу «Ктаат Аквадинген». Я заметил это и улыбнулся. Я порадовался тому, что мой друг сможет хоть немного отдохнуть. И сам я тоже устал и ослаб и физически, и умственно, а Кроу всем этим занимался дольше меня.

Вскоре после полуночи я тоже начал клевать носом и, видимо, задремал, потому что очнулся от крика.