Сохатёнок
(Повесть) - Никонов Василий Григорьевич - Страница 21

У деда Кукши он попросит жареной рыбы. Никто лучше не умеет жарить ленков и хариусов. У него приправа из травы. Даже бабка Феня так не умеет. А бабка Феня…

Только б не свалиться, только б удержаться за холку… А уж дедушка спрячет Малыша, и его спрячет. Отведёт в тайгу подальше, по такой дороге, какую никто не знает. Ни Чубаров, ни дядя Володя не найдут. Вот тебе, Максимушка!..

Ниже, ниже клонится Петя к шее Малыша. Не чувствует, как валится в снег. Не видит сохатёнка, не слышит его храпа… Ну вот, стало совсем тепло, жарко даже…

— Очнулся, Петя-Петушок? — Дед Кукша степенно поглаживает усы, будто отдирает сосульки. — Ледышкой был, думал, делу конец, отчаевал Петро Саранин…

Разговорчив дед, улыбчив. Когда ходит, горбится, будто поднять что хочет. Глаза внимательны, ласковы, всезнающи. Таких дедов раньше на иконах рисовали.

Жара в избушке — дышать нечем. А старик ещё дровец подкладывает, не каких-нибудь — лиственничных.

— Терпи, Петро, кали печёнки-селезёнки, не давай хвори спуску! На-ка чаю с мёдом, с малиной… Лепёшки бери. Не стесняйся, у меня, брат, муки много…

Догадывается дед, зачем пожаловал гость: известно ему, что хотят забрать сохатёнка, увезти в Москву, в главный зоопарк. А что ему делать в Москве? Место зверя в тайге, тут жизнь его и смерть. Малыш, правда, непривычен к лесу, так можно к работе приучить. Была б дедова воля, не отдал бы сохатёнка, ни за что б не отдал!

Да вот беда: неосторожно ехал Петруша, не уберёгся, как бы воспаления лёгких не было.

Вспоминает Кукша свои младенческие годы. Таким же был сорванцом, любил убегать в лес, кататься по рекам. В тайге один ночевал, без костра, без палатки. Найдёт дуплистое дерево, свернётся комочком, будто белка на морозе, продремлет ночь. А утром новые забавы: бурундука погонять, на белку посвистеть, козой полюбоваться. Никого не убивал Кукша, в жизни ружья не нашивал.

— Как же ты, Петро, в наледь угодил? — спрашивает дед.

— Не я, дедушка, Малыш выбирал дорогу. Отец говорил: на трудной дороге дай волю коню, он лучше знает, куда идти. Вот я и дал, совсем повод не натягивал. Две наледи проехали, на третьей провалились. У меня спички были, хотел костёр разжечь. А они подмокли. Ни одна не загорелась. Поехал дальше — теплей стало. А когда согрелся — задремал.

— Задремал бы на веки вечные. Ладно, я увидал, когда от мордушки шёл. Гляжу, едет — не то мужик, не то парнишка, то ль на лошади, то ль на корове. Глянул эдак, а ты уж на снегу. Ещё бы минут десять — кончено дело.

— Дедушка, знаешь, зачем я приехал? — спрашивает Петя.

— Догадываюсь.

Старик угощает гостя жареной рыбой, тут же узнаёт сельские новости. Правду ли говорят, будто сохатёнок убил Андронову собаку? Кто из охотников ушёл на промысел? Как бабка Феня поживает? И скоро ль Первушин прямую дорогу проложит?

О дороге Петя ничего не может сказать, все другие дела знает не хуже бабки Фени. Рассказывает подробно, больше всего про бабку. Про то, как она хотела посмотреть сохатёнка. Чуть не влип он тогда…

— Долго жить у меня собираешься? — интересуется дед.

— С неделю, дедушка. У нас завтра каникулы.

— Живи сколь хошь, — разрешает Кукша. — Пищи нам хватит, сохатёнку ничего не надо, сам прокормится.

Не хочется старику огорчать Петю. Не понимает парень, что завтра же приедут за ним по следу Малыша. Выходит, по-страусиному спрятался Петро: голову в песок, а хвост на воле.

— Отдыхай, отдыхай… — Дед шурует в печке. — Молодец, что о звере заботишься. В отца пойдёшь. Я в своё время…

И старик с удовольствием отдаётся воспоминаниям.

В ГОРОД

С тех пор как в сельсовет пришла повестка, в Юмурчене только и разговору о сохатёнке. Бабка Феня — сельский информатор — с утра бегает по селу, ходит из дома в дом, жалуется: «Куда же ево, несмышлёныша?» И сама отвечает: «В город, милые, требуют, в какую-то Ахрику. А што ему в этой Ахрике делать? Булыжники грызть?»

Юмурченцы согласны с бабкой: несправедливо получается. Обжаловать бы надо, собрание провести: не отпускать лосёнка из села. Должны прислушаться в городе, коль народ просит.

Лишь Андрон с Маврой не нарадуются городской повестке.

Сам он после таёжного случая приболел, не собирался на охоту. А сейчас надумал: скажет, что пойдёт в гольцы, а выйдет в другом месте. Надо встретиться с одним человеком…

Белок в этом году как в мешке орехов. За белкой потянулся соболь. Потому что мышь в лесу появилась. А где мышь, там и соболь-соболёк. Хорошо можно поживиться. Да не сейчас, когда сбудется одна задумка…

— Ты куда ноне? — Мавра набивает перемётные сумы. — В гольцы аль по речке?

— В гольцы, в гольцы. — Андрон старательно забивает пыж. — Жди через месяц-полтора. Если хорошо добуду.

— Когда плохо добывал? Лучше охотника по всей Черемной нет.

— С чево хвалишь-то? — оборачивается Андрон. — Какая муха укусила?

— Да ведь радость! Сохатёнка этого — штоб он сдох по дороге! — увезут. Срежут бельмо с наших глаз…

— Та ещё скотинка… — Андрон суёт патроны в патронташ. — Наделала делов…

Хитрит Андрон, не доверяет жене правды. Пусть думает про гольцы. А то проболтается соседкам, те — всему селу. Махнёт на перевал, посмотрит, что да как.

Понадобится — добежит до Сергачей. Со Спириным Гришкой потолкует, вдвоём что-нибудь сообразят.

— Коня-то где возьмёшь?

Вот пристала смола липучая — вынь да положь! Умела б молчать, сказал бы: никакого коня ему не надо. Сейчас про винтовку спросит. Ну вот…

— Винтовка-то есть? — Мавра застёгивает суму. — Прежнюю не отдали?

— Из пальца палить буду! — плюётся Трухин. — Ну дура-баба! «Прежнюю-то не отдали»! Разевай рот, держи карман шире! Скажи спасибо, что за решётку не спрятали! Возила б передачи…

Винтовки нет, а карабин имеется. Не перевелись надёжные люди, выручают. А жене опять же говорить не надо, пусть думает, что с дробовиком идёт.

Есть ещё одна причина, важная… из-за неё должен Трухин вдвойне торопиться. Дружки из города сообщили, будто Синчук добился пересмотра браконьерского дела. Значит, вот-вот должна прийти судебная повестка. Может, сам привезёт. Куда ни кинь, одна тропа у него с охотинспектором, куда ни сворачивай, на неё попадёшь.

— Шевелись, шевелись! — подгоняет жену. — Завтра с зорькой, бог даст… А ты держи язык за зубами: не знаю, мол, не говорил, его дело, с него спрос. Поняла?

— Поняла, поняла… И так всю жизнь молчу.

— Что ты с ней сделаешь! — вздыхает Андрон. — Правду говорит присказка: ты ей стрижено, она — брито. Все вы, што ль, бабы, такие?

Ноябрьским утром приезжает в Юмурчен Володя Синчук. На старенькой полуторке с «лысыми» покрышками. Просто удивительно, как мог пробиться шофёр сквозь снежные завалы. Уважил Чубарова.

— Семён — мастер. — Володя кивает на шофёра. — Знакомься: те самые ребята, хозяева сохатёнка.

— Семён Агеев! — Шофёр подаёт ребятам крепкую руку.

Всем нравится весёлый парень в замасленном ватнике, в шапке с кожаным верхом, в сапогах на меху. По разговору — балагур, по хватке — умелец на все руки.

— Значит, так, ребята, боевое задание командования. Первое — разыскать доски, второе — найти топор, молоток, гвозди. Топор нужно поострее, гвозди подлиннее. А доски, сами видите, по кузову. Вопросы есть?

— Есть! — шмыгает носом Лавря. — Зачем?

— Вопрос по существу, — щурится Агеев. — Кстати, где ваш сохатёнок? Ага, вижу. Гро-ма-ад-ный зверина! По его мерке сделаем загородку, поставим в кузов. Посадим сохатёнка, поедем в город.

— Чудной ты мужик, — улыбается Синчук. — Где они доски найдут?

— Найдут, не беспокойся! Твоё дело — документы. Остальное беру на себя. Кстати, поесть бы не мешало.

— Поедим, когда всё сделаем. Мне к Трухину надо, повестку ему привёз.

— К заглавному браконьеру?

— К нему. А вон и жена его. Послушайте, Мавра… Хозяин ваш дома?