В видении Бога - Рамдас Папа - Страница 12

Глава 7. Джунагад – Лимбди

Святые подобны детям

Утром пароход причалил к пристани Веравала, большого торгового порта. Рамдас вышел в город и сразу направился к вокзалу. По пути его остановил продавец молочной лавки и угостил несколькими чашечками молока. Подкрепившись, Рамдас дошел до вокзала, где встретил санньясина, и они вместе сели в поезд и доехали до Джунагада. В город они прибыли в десять вечера, и Рамдас пошел пешком в ашрам санньясинов, главой которого был Кашигириджи. Ашрам находился в полумиле от города. В этом ашраме ему посчастливилось жить три недели в свой прошлый приезд в Джунагад. Новая встреча с Рамдасом доставила большое удовольствие Кашигири. На следующий день Рамдас навестил Маганлала. Тот страшно обрадовался, увидев Рамдаса. Наверное, нужно напомнить, что, когда Рамдас приезжал год назад, Маганлал и Кантилал воспылали искренней преданностью к Рамдасу и относились к нему с любовью и вниманием.

Было решено, что Рамдас поселится в маленькой открытой хижине с соломенной крышей в саду ашрама. Там уже обосновались два садху, и он примкнул к ним. Один из них, Атмананд, носил длинную бороду, другой был гладко выбрит. Атмананд, толстый, спокойный и немногословный человек, обладал характерной особенностью: каждые пять-десять минут безмятежно смеялся чему-то, известному ему одному. Его совершенно не заботила чистота тела и одежды. Часами он тихо сидел на одном месте с отрешенным видом, утрачивая всякую связь с окружающим миром.

Другой, бородатый садху, был, напротив, деятельной натурой. Целые дни напролет он суетился, занятый какой-нибудь работой. По природе приветливый и жизнерадостный, старик выходил из себя, только когда его единственный сын приходил из города, чтобы подразнить его и затеять стычку. Тогда они наскакивали друг на друга, как два сердитых петуха. Рамдас без труда догадался, что эти частые ссоры были вызваны глубокой взаимной привязанностью – по сути, той единственной причиной, что стоит за всеми раздорами и оскорблениями в этом мире.

Оба садху были добры и радушны к Рамдасу. Стояла холодная зима, и вечерами они разводили огонь на полу в центре хижины. Два садху спали у очага под прямым углом друг к другу, и Рамдас, устраиваясь на ночь, образовывал второй угол. Маганлал каждый день наведывался к нему в сад и забирал к себе домой на обед. Бородатый садху пек на камне лепешки для себя и Атмананда. Весьма часто их трапеза состояла из жестких роти, соли и нескольких стручков жгучего перца. Как-то утром муки голода, по-видимому, особенно сильно терзали Атмананда, и он спросил второго садху, не осталось ли чего-нибудь от вчерашних роти. Тот без лишних слов развернул салфетку с кусочками роти, напоминавшими обрезки серой резины. Атмананд набросился на них, закатав рукава. Сухие черствые корки исчезали у него во рту, как в бездонной пещере. У него были крепкие зубы, и он с легкостью разжевывал их. Чтобы побаловать свой язык, жаждущий свежей вкусной пищи, всякий раз, бросая в рот горсть безвкусной сухой «заправки», он повторял:

– Ладду-ладду-ладду, пури-пури-пури, джилаби-джилаби-джилаби, барфи-барфи-барфи.[24]

Днем он пожаловался на колики в животе. Конечно же, твердые засохшие роти вывели из строя его пищеварение.

– Я пошел к врачу, – объявил он и покинул сад. Вернулся он только к вечеру, бодрый и довольный.

– Махарадж, доктор дал тебе лекарство? – полюбопытствовал старый садху.

– Разумеется, – ответил он с мечтательной улыбкой. – Он дал мне четыре пилюли, и я проглотил все. Такие большие, поверишь ли, как крикетные шары – целых четыре ладду! Он прописал мне их, сказав, что это лучшее лекарство. Теперь я в полном порядке. Ну просто превосходные пилюли! – залился он счастливым смехом.

Однажды Маганлал отвел Рамдаса к знаменитому святому Джунагада по имени Вьясаджи. Он был сухонький, маленького роста, на вид – лет семидесяти и отличался замечательным свойством: его морщинистая кожа испускала золотистое сияние. Святой оказался непосредственным и простодушным, как дитя, и Рамдас целый час наслаждался его обществом. Он проникся к Рамдасу большой симпатией.

– Как держать в узде неугомонный ум? – задал он Рамдасу традиционный вопрос.

– Постоянно повторять Божье имя, – без запинки ответил Рамдас, – и посвящать Ему все действия.

– К чему ведет эта практика? – Святой не претендовал на оригинальность.

– Она ведет к тому, что ты видишь Бога повсюду, а это означает блаженство и бессмертие.

Ему понравились ответы, и он нежно обнял Рамдаса.

В другой раз Маганлал сопроводил Рамдаса в более далекое путешествие, в ашрам Мучкунд на пути к холму Гирнар. Рамдас останавливался там во время прошлого приезда в Джунагад. Сейчас в ашраме в одиночестве жила санньясини, которую все звали Матаджи.

Она была молодой женщиной, избравшей путь святости и аскезы. Лицо ее светилось покоем и внутренней чистотой, губы без устали шептали «Шивохам». Отшельница выразила большую радость, увидев Рамдаса. О Матаджи, слава, слава тебе! Рамдас и Маганлал пробыли в ашраме недолго, после чего отправились в обратный путь.

Кантилал со своим отцом жил в Лимбди, одной из провинций Катьявара. Узнав, что Рамдас находится в Джунагаде, он приехал, чтобы забрать его к себе домой, и Рамдас покинул Джунагад вместе с Кантилалом и Маганлалом.

Сахарные матушки

Лимбди – маленький суверенный штат, правит которым раджпутский принц из династии Такор-сахебов. Нынешнего монарха звали Даулат Сингх, и он славился своими либеральными взглядами и великодушием. Он показал себя как настоящий защитник интересов своих подданных, искренне радеющий за их благополучие, и они платили ему большой любовью.

В Лимбди Рамдас разместился в доме Кантилала, стоящем в маленьком узком переулке. Стоило вести о его прибытии разлететься по городу, и к дому потянулась нескончаемая вереница из сотен людей, представителей всех местных сословий. Ему наносили ежедневные визиты царские сановники, врачи, торговцы, мужчины и женщины средних и беднейших классов. Люди всех каст, вероисповеданий и сект шли к нему толпами, но в основном брахманы и джайны, составляющие основную массу населения штата. Рамдас принимал посетителей на втором этаже, в большом зале, устланном ковром. На ночь он удалялся в отведенную ему комнату наверху.

Сидя перед многочисленной аудиторией, Рамдас изливал душу в пылких речах о волшебстве и силе святого имени и о блаженстве Богореализации. Он говорил на языке любви и радости, и его слушали с восторженным вниманием. Он перешел на чисто молочный рацион, и, узнав об этом, сотни матушек с утра до полудня несли ему полные лоты молока – в таких количествах, что его вполне хватило бы для купания. Чтобы не обидеть никого из щедрых дарительниц, ему приходилось пригубить молоко из каждой лоты или, по крайней мере, окунуть в него палец и капнуть себе на язык.

В результате дом Кантилала быстро превратился в оживленный проходной двор, где царила суета с раннего утра до поздней ночи. Но Кантилал дал своеобразную оценку происходящему.

– Свамиджи, – сказал он, – благодаря вам наше скромное жилище стало настоящим храмом.

Принца Такор-сахеба оповестили о приезде Рамдаса, и он прислал одного из придворных, чтобы пригласить Рамдаса во дворец. Около одиннадцати утра за ним приехал экипаж и доставил его в царскую резиденцию. Его сопровождали Кантилал и Маганлал. Принц принял Рамдаса в небольшой, богато обставленной комнате. Он уселся на свое покрытое ковром ложе, остальные разместились перед ним на полу. Рядом с принцем сидела английская леди. Рамдас, не чувствуя стеснения, повел рассказ о своих приключениях во время странствий по Индии. Он говорил с непринужденностью ребенка, доверяющего любящей матери свои секреты, и, как выяснилось, такая мать сидела среди слушателей. Это была англичанка, мисс Элизабет Шарп, и в дальнейшем он будет называть ее «матушкой Элизабет», а Такор-сахеба – «Раджой Рамом». Радже Раму тоже очень понравилась откровенная и незатейливая повесть Рамдаса. Она настолько захватила его, что он утратил чувство времени и только в полпервого стал поглядывать на ручные часы.