Орден - Мельников Руслан - Страница 6

Он вновь — обессиленно и со смачным плюхом откинулся на спину. Таких «куда», «почему» и «где» казалось много, слишком много. Достаточно, чтобы сделать определенные выводы. И Бурцев их сделал.

— Нет, Васек, не надейся, никакая это не контузия. Тут дело посерьезнее будет. Психическое расстройство чистой воды — вот в чем фишка. Галлюцинации. Реактивный психоз или что там еще… Хорошенько же тебя шандарахнуло. В город, наверное, уже войска вводят, а ты лежишь посреди Нижнего парка да блаженствуешь — облачка считаешь. Дослужился, блин… Уж лучше бы на парадных лошадках катался в конвой милиции.

Откуда-то доносился отдаленный гул, похожий на шум голосов. Слабое эхо реальных событий, которое кце улавливает его травмированный мозг, или очередная галлюцинация — слуховая? Выяснить можно только одним способом. Ухватившись за ближайшее колесо, Бурцев начал подниматься.

Получилось не сразу: руки срывались с осклизлого дерева, жирное чавкающее месиво облепляло ноги. Отвратительная правдоподобность — совсем уж не по-галлюциногенному. Но придать себе вертикальное положение сейчас наипервейшая задача. Валяться в луже, как ни крути, — занятие, более подходящее для свиней.

Ноги наконец обрели былую крепость — он встал. И едва удержался от соблазна немедленно плюхнуться обратно. Бр-р-р! Ударивший из-за телеги свежий ветерок тоже не казался плодом больного воображения.

После влажной грязевой ванны он студил вполне ощутимо. До слез из глаз.

Бурцев поежился. Прямо скажем — не Африка. Но когда успело похолодать? Или пока он был в отключке, его зачем-то переправили в другую климатическую зону? Что тут за странный сезон? Слякотная зима? Поздняя осень? Или… Бурцев проморгался, смахнул вышибленные бодрящим ветерком слезы и смог наконец как следует оглядеться вокруг. Весна! Причем в полном разгаре.

Ничего хотя бы отдаленно напоминающего Нижний парк. Все иначе. Больше, чем просто иначе. Справа — речушка. Слева — набухшая почками рощица, переходящая в густой лес. Сзади — холм, там сквозь стаявший снежок уже пробивается молодая травка. Впереди — еще холмик, поменьше. Идиллическую картину портила только расквашенная множеством колес дорога. Жирной черной змеюкой она сползала с одной возвышенности и, мудрено извиваясь, поднималась на другую.

На обочине валялись камни, скатившиеся в незапамятные времена с какого-то из холмов. Нет, не камни даже — огромные выщербленные глыбы, этакие неподъемные кубики для неведомого циклопического сооружения. Или все-таки ведомого? Опять пресловутые башни перехода?

Бурцев стоял аккурат меж двух холмов, на краю пестрого притихшего табора. Повозки, брошенные на дороге, сгрудились в беспорядочную кучу. Неказистые груженные каким-то барахлом крестьянские телеги. Впрочем, выделялась среди них одна — в авангарде изломанной колонны. Крытая, яркая с высокими деревянными бортами, расшитая и размалеванная невесть чем. Орлы, что ли? Или грифы? Нет, все-таки орлы — с короной и распростертыми крыльями. Белые коронованные орелики на красном фоне.

Сзади — опущенный полог медвежьей шкуры, спереди — место для возницы. Нет, не карета, конечно, но явно побогаче остальных повозок. И лошадки впряжены — загляденье — не то что полудохлые клячи вокруг. Целых четыре здоровых ухоженных и сытых коняги. Двух из них — пегую и гнедую — можно хоть сейчас под седло ставить.

Кстати, это средство передвижения, в отличие от других телег, охранялось: Бурцев приметил пару вооруженных стражей. Но чем вооруженных! Диковинные топоры на длинных рукоятях и с широкими лезвиями. Дрова такими рубить — замаешься, а вот голову снять с плеч — запросто. Прямо-таки музейные боевые секиры. Но если б только они…

Оба охранника в кольчугах. На головах — стальные шлемы-шишаки, вроде «Ската», только без матерчатой обшивки. У каждого — по большому четырех угольному щиту в левой руке: добротная деревянная основа, обитая толстой кожей и усиленная металлическими полосами. Такой щит мало в чем уступит омоновскому.

Стоп… Топоры? Кольчуги? Шлемы? Щиты? Это что же такое получается, господа хорошие?! Кино тут снимают, что ли? Или в самом деле… тихо шифером шурша, едет крыша не спеша? В киношную версию происходящего хотелось верить больше. В собственное сумасшествие не хотелось верить совсем. Но все шло к тому. Или к башням перехода? Мысли о них настойчиво лезли в голову. Бурцев так же настойчиво гнал из памяти дикую сцену в парке. Подумаешь, полная луна! Подумаешь, бормочущие медиумы! Подумаешь, светящийся круг на асфальте…

Глубокий вдох. Помогает от паники — проверено, а сейчас главное — не запаниковать. Второй вдох, третий… Дышал он до полного кислородного одурения.

Потом как следует ущипнул себя. Больно! Страх перед осознанием своего безумия ушел. Вопросы остались.

Самый важный из них: если все это действительно затеяли киношники, то на кой им понадобилось вывозить из Нижнего парка потерявшего сознание милиционера? Чтобы в качестве декорации бросить в грязь под колеса допотопной телеги? Хороша, блин, декорация: боец ОМОНа в историческом фильме. Или тут «Янки при дворе короля Артура» на новый лад снимают? Сейчас и не такие извраты в моде. Но все равно… Киношники, даже самые что ни на есть авангардные, не рискнули бы топить сотрудника милиции в грязи. Дождались хотя бы, когда он придет в себя, объяснили, что к чему…

Бурцев с трудом оторвался от ряженых стражников. Нет ли тут граждан в более приличной и привычной глазу одежде? Должны же где-то поблизости ошиваться режиссеры, ассистенты, операторы, осветители, девочки-мальчики на побегушках и прочая суматошная братия, без которой не обходится ни одна съемка.

Братии не было. Нигде. Не было и камер. И машин с горделивыми кинокомпанийскими надписями вдоль бортов. Зато массовочку сюда нагнали — не хухры-мухры.

Кроме двух воинов со старинными боевыми секирами, в поле зрения то и дело попадался убогий народец. В телегах среди замызганных тюков тихонько копошились женщины с детишками, которых Василий по ошибке тоже принял поначалу за невзрачные баулы. От поклажи веяло нищетой, от детей — болезнями и голодом, а худые изможденные женщины в перепачканных драных одежках глядели заплаканными невидящими глазами. Притихшие, настороженные, испуганные, выжидательно молчаливые статисты в телегах — все, от мала до велика — играли свою роль великолепно, правдоподобно. Даже холодок по коже. И не в гриме, не в актерском мастерстве дело. Никакой гример и никакое сценическое искусство не способны заставить актеров преобразиться в такое. Особенно детей.

Бурцеву стало тревожно. Есть подозрение, что вовсе не киношное лицедейство его окружает, а кое-что пореальней. Удручающе-давящая атмосфера странного табора слишком осязаема. Жутковатое здесь снималось кино. Кино без камер и режиссеров. Кино, где даже за кадром актеры играют ТАК… живут ТАК… Кино ли?!

Но какого тогда, спрашивается, здесь происходит? Не толкиенисты же и не члены клуба исторической реконструкции довели своих жен и детей до такого состояния, чтобы создать соответствующий антураж для очередных игрищ. И еще вопросик: куда подевались мужики? Кроме тех двух грозных типов с топорами, Василий пока их не видел. Но слышал отдаленный гомон мужских голосов.

Он обошел несколько телег. Ага, вот они, голубчики! Столпились у реки, обступили какого-то всадника и орут, орут почем зря. Приветствуют, что ли?

Простолюдины — вероятно, крестьяне-землепашцы, составляли подавляющее большинство шумного собрания. Но изредка среди грязных овчинок и волчьих полушубков мелькало железо: кольчуги, кожаные рубахи с нашитыми бляхами, стальные шлемы, копья, щиты, топоры, боевые цепы…

«Башня перехода», «Башня перехода», «Башня перехода», — упрямым дятлом стучало в голове. Бурцев начал догадываться о сути произошедшей перемены.

И догадки эти ему не нравились.

Глава 6

Бред! Сумасшествие! Безумие!

Отнюдь… Все не так уж и неправдоподобно, если спокойно, без паники и материалистической предвзятости осмыслить то, что с ним произошло. Итак, таинственное сборище тевтонской секты. Светящаяся аномальщина в парке, посреди которой он оказался. И не просто оказался, а прикоснулся к ней, пусть даже не руками, а дубинкой…