Избранники Смерти - Зарубина Дарья - Страница 20

— А ты что воды не пила, может, пост какой у тебя или обет? — сурово спросил князь у невысокой молодой женщины, такой худой, что скулы ее заострились, а вокруг глаз залегли черные тени.

— Словница Ханна, — подсказал слуга, и князь еще пристальнее вгляделся в ее изможденное лицо. Что-то показалось в нем ему знакомо, а что — никак не припомнить.

— Благодарю, князь-батюшка, за твою заботу. — Она поклонилась, вроде бы и низко, да только ни в поклоне, ни в цепком сером взгляде ее не было ни капли почтения. Дерзость одна. — Не изволь, батюшка, беспокоиться. Мои обеты тебе вреда не сделают: между мной и Землицей много не переговорено, между нами и останется.

Маленькая гордячка задрала острый подбородок, выдержала взгляд Владислава.

«Хороша», — подумал князь, невольно восхищаясь удивительной ее дерзостью. Хороша была словница Ханна. Не женской прелестью — на бабье богатство князь редко засматривался. Было в худой и прямой как палка маленькой женщине удивительное для Влада бесстрашие. На князя смотрела так, словно сама — высший маг, а в крови ни капли силы, хоть всю выжми. И ведь знала, что от него не скроешься, по глазам видел князь — знала Ханна, что в мгновение поймет Чернский господин, что не словница перед ним, а глаз не опускала. Мол, вот она я, вся перед тобой: хочешь — бери на службу, не хочешь — дорога от твоего крыльца во все стороны ровная.

— А отчего ты решила, что в услужение мне годишься, словница? — На последнем слове князь понизил голос, но Ханна ничуть не смутилась, бровью не двинула, лишь чуть прикрыла веки:

— Оттого, батюшка, что я хорошая повитуха. Силой мне тебя не удивить, много здесь, — Ханна медленно скользнула взглядом по рядам зрителей, — тех, кто сильнее меня. Но науку свою я крепко знаю. И потому там, где бессильна твоя магия, только я с моими травами, с мазями и настоями — всем тем, чем сильные брезгуют, — только я могу встать между твоим наследником и Землицыной сестрицей.

— А не боишься Цветноглазую гневить? — бросил Влад. — Не ровен час приберет тебя за твой ядовитый язык.

Ханна усмехнулась, покачала головой — от этого движения ее глухая косынка чуть съехала назад, и из-под реденького дешевого полотна выскользнул рыжеватый локон. Обманная словница тотчас почувствовала, ловко заправила волосы под платок. Но Владислав заметил, в глазах его зажегся недобрый огонь. Он кивнул мальчишке, тот подскочил, и Влад что-то коротко шепнул ему на ухо.

— В ножки я ей кланялась, просила прибрать, — сказала Ханна почти насмешливо, делая вид, что ее вовсе не испугал ни в одно мгновение потемневший взор князя, ни поспешность мальчика-слуги, с которой тот бросился исполнять приказ господина. — Да только не берет меня тетенька Безносая.

— А если я пособлю? — гневно сведя брови, спросил Влад. Слышал, как охнул за спиной у него слуга. Сама повитуха на Страстную стену просится.

— Пособи, батюшка, — тихо отозвалась женщина с легкой улыбкой, — авось тебя она послушает. А травки для поможения в родах я тебе оставлю… Найдется у тебя толковый лекарь, чтобы мази смешать?

— Лекарь-то? — спокойно проговорил князь, и от этого тихого ровного голоса холод бросился по спинам зевак. — Эй, словник Болеслав. Поди-ка сюда, батюшка.

Оттуда, где недавно скрылся мальчишка, вынырнул благообразный плешивый старик с угодливым и кротким лицом и остановился рядом с господином, почтительно уставясь в пол.

— Смешаешь ли ты мази, если тебе эта… госпожа Ханна травки оставит. Вы ведь оба… словники.

При этих словах князь как-то по-особенному взглянул на старого мага, словно бы хотел вложить в свои речи какой-то другой, только им двоим известный смысл. И Болеслав, видимо, уловил его, покачал головой:

— Нет, батюшка Владислав Радомирович, — отозвался он. — Тут, уж извини, бессилен.

— Так, может, другой кто? — проговорила повитуха, взглянув на словника из-под полуопущенных ресниц. И от этого взора словник как-то странно дернул головой и снова уставился в пол. Словно бы винясь, что не силен в лекарстве.

— Сама смешаешь, нечего… — бросил Влад. — Что же ты за лекарка, ежели работать другие будут? В Черне всякий сам за себя, а ты теперь Чернскому князю служишь.

И не поблагодарила. Так и стояла, худая и прямая как жердь, как вышел князь, пока расходились другие повитухи. Пока, толкаясь, пробирались на воздух зрители. Владислав остановился там, где стоял ранее, в неприметной нише. Ждал. Ждал и Болюсь, стоя рядом с хозяином.

Один из слуг подошел к словнице Ханне, позвал за собою в людскую — платье переменить перед представлением новой хозяйке. И женщина, пару минут назад дерзко смотревшая в лицо Чернскому владыке, покорно двинулась за слугой, кротко склонив голову. Долго ждал князь, думал — выдаст себя проходимка Ханна. Ждал — вот сейчас не выдержит, сбросит личину ложной кротости, кинет на нового господина быстрый цепкий взгляд. Но Ханна шла, ласково расспрашивая о чем-то слугу, и тот уже через пару шагов по-отечески улыбался ей в ответ.

Тут уж не стерпел и сам князь.

— Уверен ты, старик? Точно не она? — спросил князь у словника. И тот затряс головой, закрываясь ладонями.

— Не она, батюшка князь, как Землица свята, не она. Уж ту девчонку я бы признал.

— А словно бы похожа, — проговорил князь, будто беседуя сам с собою. — Жаль, много лет прошло с того дня, когда топь княжича Якуба изломала. Там девочка совсем была, а по этой строптивой черной бабе разве разберешь, сколько ей лет?

Кивнул слуге, что стоял ближе, и велел привести к нему словницу Ханну, как готова будет, и позвать книжника Конрада, чтобы тот отвел новую прислугу ко княгине. Слуга удалился, в мыслях сочувствуя повитухе. Князь без особых усилий уловил простенькие его размышления и ухмыльнулся.

Глава 21

Умеешь ты прятать свои тайны, травница, но от меня не скроешься. Я ведь не простой деревенский мертвяк, чтобы так легко потерять твой след.

Иларий спешился, взял Вражко за повод и пошел к крайней избе. Древний старик сунул палец в щербатый рот, послюнявил и принялся скатывать в трубочку табачный лист.

— А что, дед, — спросил у него Иларий, широко улыбаясь. — Нет ли у вас в деревне толковой травницы?

— Как нет, — отозвался дед, поднял на Илажку светлые, выбеленные годами глаза. — А тебе на что?

— Чай какая-нибудь карга старая? — усмехнулся Илажка. — Вроде тебя, батюшка.

— Сам ты карга, добрый молодец. — Старик плюнул на дорогу и снова послюнявил палец. — Девчонка совсем.

Сердце так и прыгнуло в груди Илария, рука сама собой потянулась к ладанке, где лежали поверх щепоти родной земли свернутые в колечко несколько длинных рыжих волосков. Неужто нашел наконец? Далеко от своего старого лесного убежища забралась лисичка.

— А где эта твоя травница живет? — спросил Иларий ласково, боясь спугнуть долгожданную удачу. — Повидать бы мне ее. Дело есть.

— Тогда не болтай, чернявый, лезь на Сивку свою, глядишь и догонишь. Если уж тебе так приперло.

Старик отвернулся и принялся отрешенно ковырять в щербатом рту.

— То есть как догонишь? Убежала? — Иларий уже повернулся к Вражко, чтобы вскочить в седло. Помедлил, ожидая ответа старика.

— Да хто ж ей убежать-то позволит, — бросил нехотя старик. — Ее мужики ко Владиславу Радомировичу в Черну продавать повезли. Он, говорят, за таких девок платит золотом. Хоть за живых, хоть за мертвых. Вот и думаю, поспеешь ли со своей ворожеей перевидеться, пока мужички ее…

Иларий уже сидел в седле. Вражко взвился, обиженно заржал и рванулся в сторону леса, куда указал кривой темный палец старика.

Манус миновал лес, сошедший в редкий перелесок. Перед ним открылось голубое льняное поле, над которым тугими струями свивался жаркий воздух. Тропка шла краем. Маг не стал повиноваться ее извивам и направил Вражко в море цветущего льна. И сквозь грохот сердца и шум ветра услышал взвившийся над полем девичий крик.

Иларий не щадя ударил вороного плетью. Тот рванулся вперед. И маг вихрем влетел на поляну, где у костра расположились деревенские со своей жертвой. Видимо, мужички, подзуживая друг друга, все-таки решили, что Влад заплатит и за мертвую девку, а раз ворожее все равно не жить, можно и потешиться. Девушка, в окровавленном и разорванном платье, полулежала, прислонившись спиной к стволу березы, рыжеватые спутанные волосы упали ей на лицо. Руки, видно, прижженные в нескольких местах головней из костра, слабо цеплялись за траву. Девушка тихо стонала, а один из мужиков неторопливо развязывал тесемки штанов.