Избранники Смерти - Зарубина Дарья - Страница 14

Все случилось. Случилось страшнее, чем ждал он, чем думал. Случилось и обошлось, оставив только пустоту и облегчение. Словно вместе с камнями с берега положил за пазуху мертвому Иларий и камни со своей Души.

«Седьмицу-другую побуду при Тадеке, присмотрю, а там — пропади все пропадом. Поеду искать Агнешку», — пообещал себе Иларий, поднимаясь с песка. Бранясь, отряхнул влажный песок с сапог.

Глава 14

Не отпускало странное чувство. Даже для него, истиннорожденного сильного мага, странное. Словно бродит где-то рядом грозовая туча, зреет, а дождем никак не разразится.

Болюсь поежился, отошел подальше от входа на ледник. Когда в своем убежище работал князь, подземелье не казалось таким жутким. Холод и запах смерти словно таились на леднике, опасаясь князя. Теперь, когда здесь остались только старый Болюсь и Конрад, улучивший свой час, страх тянул к слугам князя длинные ледяные щупальца, напоминая о боли и страдании, которыми здесь, казалось, пропитаны были все стены.

Конрад сердито собирал в корзинку склянки, оставленные Владиславом. Под вечер прискакал от Яснинок мальчишка, сказал: в поле у большого валуна, куда повела деревенская колдунья рожать какую-то бабу, открылась топь. Колдунью приломало, бабу вытащили. И с ней, и с ребенком все хорошо, только напугалась сильно, а колдунью всю переломало — мертвая лежит. Да только око не закрылось. Так и смотрит. Маги к нему не идут — кому охота попасться. Мертворожденные не знают, что делать. Последнее поле неубранное стоит. На силос.

— Ждали, думали, закроется, а оно все светит и светит, светит и светит, — бормотал мальчик, пока Болюсь вел его на кухню, усаживал на скамью. Старик сказал ему лишь пару слов — петля легла легко, мальчик успокоился, принялся есть. Болеслав прокручивал в голове, приготовляя к действию привычное свое оружье — слова, думая, как скажет князю, что, едва вернувшись, должен господин отправляться в поля. Но Конрад, осмелевший без хозяйской руки, отчего-то решил, что они справятся сами. Благо князь оставил довольно склянок со смесью, закрывающей радужный глаз топи.

Болюсю ехать не хотелось. Бродило, перекатывалось внутри, в кишках, предчувствие дальней беды. С трудом удерживался словник, чтобы не заглянуть под полог будущего, да боялся тратить силы — вдруг понадобятся, если прихватит Конрада око, потащит к себе. Стар был уже Болеслав, колдовал-то так же легко, как в юности, да силы прибывали не так скоро.

Книжник и словник вышли на крыльцо, у которого уже ждал возок. Конрад полез на место рядом с возницей, держа на коленях драгоценную корзинку, оставив Болюсю почетное право трястись сзади.

Словник, кряхтя, полез в возок. Откуда взялась девчонка, один ветер ведает. Подскочила, схватила старого словника за руку, затрещала:

— Дедушка, помните меня? Вы ведь в Бялое едете? Землицей и ее благостью умоляю, возьмите с собой. Собиралась долго, другой возок и уехал. А как матушка-княгиня передумает…

Болюсь хотел оттолкнуть ее руку, ответить, что ни в какое Бялое они не поедут, хватает там народу и без них, но не успел. Закрутило, поволокло в серую хмарь грядущего. Полопались, рассеялись нити настоящего, и сквозь замершее мгновение глянуло на словника белое лицо с черными провалами глаз. Лицо ли? Голая кость, обнаженные в мертвой улыбке зубы. Череп скрипнул челюстями, отвалил нижнюю, и из пустого безъязыкого рта вырвался дикий хохот. Мертвец сгреб в охапку болтливую девчонку, прижался острыми зубами к ее пухлым губкам, и она подалась ему навстречу, словно любовнику, обвила руками за шею. Хохот. Дикий хохот мертвеца заполнил голову словника, слезы брызнули у старика из глаз, язык, распухший в одно мгновение, не уместившись во рту, вывалился.

— Дедушка! Люди добрые! — заголосила где-то рядом девчонка. Словник видел ее, словно через воду, словно он лежал на дне реки, над ним плыли облетевшие с березы первые желтые листья, а над ними, над самой водой, склонилось лицо перепуганной девчонки, звавшей на помощь.

— Не… езди… — выдавил хрипло Болеслав. — В Бяло… не… езди. Смерть… Лицо… белое…

Девушку оттолкнули. Над Болюсем навис Конрад, приложил ко лбу словника свою книгу, по ней, слепя старика, побежали ручейки силы. От книги пахло копченым салом, свежим хлебом и медом.

Болюсь прикрыл глаза, позволяя заклятью Конрада вытащить себя из ледяной пучины видения. Какое-то время он уже мог дышать и без боли открыть глаза. Оказалось, что он лежит на земле под колесами возка. Конрад сидел возле, одной рукой прижимая к себе корзинку со склянками, другой — книжку. Вид у него был утомленный. Едва ли Конрад годен был ближайший час к тому, чтобы закрыть хоть что-то, кроме опустевшего горшка с кашей.

— Смотри-ка, Игор, кто тут у нас отдыхает. Что, батюшка-словник, сам притомился и книжника моего уморил? — раздался внезапно над головами магов знакомый голос Чернского господина. Владислав, в запыленном коричневом плаще, спрыгнул с козел. Игор, пошатываясь, сполз с воза, на котором лежал под темным покрывалом какой-то ком.

Приглядевшись, словник понял, что и сам Владислав Радомирович едва держится на ногах.

— Да ведь сегодня днем должен был Якуб Бяломястовский к камню идти? — удивленно спросил Конрад.

Владислав мрачно кивнул, ловя лошадей под уздцы, чтобы отвести к дому. Конрад поднял на ноги словника. Все двинулись следом за князем. У черного крыльца Владислав сам выпряг хрипящих лошадей, отер им пенные морды полой своего плаща. Лошадкам словно бы полегчало.

— Решили не ехать? На башнях что? У нас тут в Яснинках… — затараторил Коньо, решив, что князю лучше, но Владислав прервал его.

— Были мы в Бялом. Все честь по чести. Наследник Якуб. Камень засветил. Признали. — Владислав словно выдавливал из себя по слову, с усилием выговаривая короткие, рваные предложения.

— Да как же? — изумленно спросил словник. Конрад шикнул на него, помахал, словно крылышками в воздухе, толстыми ладонями.

— Да не шипи ты, Коньо, — с досадой проговорил князь. — Долетели. В лесу за воротами пришлось уж на землю. Ногами. А то наши хоть и знают… что я ветров сын, да своими глазами… не видали. Перепугаются. Тяжело далось. Кони устали. Игор едва лук не опалил. И вы, вижу, не особо веселы, да только отдыхать позже будем. На возу подарок у нас из Бялого.

Конрад подошел к возу, глянул под ткань, охнул.

— Батюшка Болеслав, не поможешь ли Конраду отнести подарок вниз, да положите на ледник. Переменю рубашку и спущусь.

— Да что ей теперь? — буркнул Конрад. — Уж приломала топь. Только пробы взять, да и то зачем? Есть же склянки.

— Есть. Да только тут дело другое. Я сам видел, как ее приломало. Своими глазами. Как открылось. Как потянуло, сам чувствовал. А что… в Яснинках?

Конрад стал примериваться, как бы донести жутковатую ношу, но не пришлось. Игор, с трудом переставляя ноги, со злым шипением поднял на руки ком изуродованной плоти и понес по ступенькам крыльца, хрипло каркнул: «Отвори мне, Конрад».

Книжник толкнул дверь, пропуская закрайца вперед, оборотился к хозяину.

— В Яснинках деревенская ворожея око открыла. Ее приломало. А око не захлопнулось, а уж третий день в поле стоит. Светит и светит… — от волнения повторил слова сельского мальчишки Конрад.

— Светит, говоришь. А что делала ворожея?

— Баба там у них рожала, — пробормотал толстяк, наткнувшись на цепкий взгляд князя.

— Молилась, верно, — словно самому себе заметил Владислав. — Ладно. Занеси на ледник, а потом поедешь на башню, да только не в ночь. Не полезут деревенские к оку, не совсем уж увальни. С утра поедете и затворите. Пары склянок хватит. А то ты со страху-то полную корзинку накидал. Этак я не напасусь снадобья. Спокойно ли все в дому?

Толстяк и словник кивнули. Князь и Конрад поспешили в дом, а Болеслав замешкался на крыльце, огляделся, ища глазами девчонку, что просилась в Бялое. Не отыскав, обошел дом и выглянул на двор как раз в то время, когда воз, груженный каким-то скарбом, скрылся между домами. На нем сидели три бабы. Рядом с кучером заметил словник и девчонку с косой. Упрямая, верно, не послушалась его, а может, не услышала. Подалась-таки в свое Бялое.