О нём (ЛП) - Лорен Кристина - Страница 58

Я даже забыл, о чем мы говорим.

— Ну и?

— Я еду в UCLA, — встретившись с ним взглядом, говорю я.

Какое-то время Себастьян молчит, а пульс на его шее ускоряется.

— Значит, ты не останешься в этом штате?

— Нет, — поморщившись, отвечаю я и надеюсь, что моя улыбка смягчит резкость последующих слов: — Ты тоже не останешься. Разве нет?

Себастьян тяжело вздыхает.

— Кто знает, — он проводит ладонью по моему плечу и спускается к животу. Мое тело ощущается натянутой струной. — Когда ты уезжаешь?

— Наверное, в августе.

— Как у тебя дела с книгой?

Внутри все отзывается спазмом, и я осторожно убираю его руку.

— Нормально. Пойдем. Выпьем что-нибудь.

Себастьян пишет родителям, что домой придет поздно, но его сообщение остается неотвеченным.

Кажется, я запомню этот вечер на всю жизнь; это не пустые слова и не преувеличение. Родители как будто под веществами — они ведут себя просто уморительно. Хейли хохочет до слез. Себастьян чуть не выплевывает воду, которую собирался проглотить, когда папа рассказывает свою любимую кошмарную шуточку про утку, зашедшую в бар и заказавшую себе изюм. К концу ужина я беру Себастьяна за руку, и несколько секунд родители молча на нас смотрят со смесью беспокойства и восхищения. После чего предлагают десерт.

Такую жизнь я и хочу для нас. Каждый раз, когда мы встречаемся с Себастьяном взглядами, я мысленно говорю ему: «Видишь? Это может быть примерно так. Причем каждый день».

Но потом мне становится понятно значение его взгляда, направленного на меня: «Может. Но тогда я потеряю все, что знаю, и всех, кто сейчас у меня есть».

Честно говоря, винить Себастьяна в том, что только наших отношений ему не достаточно, я не могу.

***

Через двадцать минут после начала просмотра фильма «007: Спектр» мама с папой отправляются спать. Поднимают с кресла уже посапывающую Хейли и помогают ей подняться по лестнице. Папа напоследок оборачивается через плечо, одновременно подбадривая и как бы говоря: «Не вздумайте заняться сексом на диване». После чего уходит.

Освещенные голубым сиянием экрана, мы сидим в гостиной одни, а перед нами на столе стоит почти нетронутая миска попкорна. Поначалу мы не двигаемся и продолжаем держаться за руки под пледом. Время от времени мне в голову приходит мысль: «Интересно, происходит ли с ним то же самое?» Поверить не могу, что Себастьян здесь, что мы снова вместе и что этим вечером мои родители общались с моим парнем, как будто это нечто само собой разумеющееся.

Но внутренний голос, который весь вечер многозначительно покашливал, я больше игнорировать не могу.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать, — начинаю я.

Себастьян поворачивается ко мне. Экран телевизора освещает только левую сторону его лица, а в сочетании с резко очерченной челюстью, острыми скулами и напряженным взглядом Себастьян немного похож на Терминатора.

— Давай.

— Я лажанулся, — сделав глубокий вдох, говорю я. — Когда мы расстались, я был в раздрае. На самом деле, большую часть того дня даже не помню. Знаю только, что несколько часов где-то колесил, а потом приехал к Отем. Я плакал и мыслил недостаточно ясно.

Кажется, Себастьян сразу же понял, о чем пойдет речь, потому что, резко втянув в себя воздух, он произносит:

— О…

Медленно кивая и мучаясь угрызениями совести, я отвечаю:

— Да.

Кивнув, он отворачивается к экрану.

— Между нами все снова в порядке. Мы поговорили и, несмотря на всю неловкость, справимся с ситуацией. Я просто… не хотел скрывать это от тебя.

— Давай убедимся, что я правильно тебя понял: ты занимался с ней сексом?

Пару секунд я молчу, придавленный чувством вины, а потом говорю:

— Да.

На челюсти Себастьяна пульсирует мускул.

— Но быть ты с ней не хочешь?

— Себастьян, захоти я быть с Одди, уже давно был бы с Одди. Она моя лучшая подруга, и я поехал к ней, потому что был сильно расстроен. Понимаю, это звучит жутко, но нам внезапно стало настолько комфортно друг с другом, что за разговором последовал секс.

В глубине души я надеюсь, что, несмотря на тему нашей беседы, его это рассмешит. Но Себастьян поворачивается ко мне и хмуро говорит:

— Звучит и правда не очень.

— Согласен.

Подняв руку, он задумчиво потирает свою грудь. Я наклоняюсь и губами прижимаюсь к костяшкам его пальцев.

— Знаю, я сам все испортил, — тихо говорит Себастьян. — И кажется, у меня нет права на реакцию, которую хотел бы сейчас продемонстрировать.

— Есть. И будь я сейчас на твоем месте, то, наверное, спятил бы.

— Но ты не стал бы говорить мне, что делать, а что нет, после того как мы расстались, — похоже, его природное спокойствие берет верх. Даже не знаю, радоваться мне или же расстраиваться, что он не ревнует.

— Думаю, нет.

— А если мы вместе, то ты со мной, да? — спрашивает Себастьян. — Даже если я уеду?

Отодвинувшись немного, я внимательно всматриваюсь в его лицо.

— Ты же говорил, что во время миссии вам нельзя состоять в отношениях.

Опустив голову, он отвечает:

— Хочу решить, каким правилам следовать, а каким нет.

— Не рассказывая при этом никому правду о себе?

Себастьян поворачивается и, прижавшись лицом к моей шее, испускает тихий стон.

— Еще не знаю, — следующие его слова звучат приглушенно: — Все связанное с Церковью значит для меня очень много. А желание говорить с Богом стало инстинктивным. Как будто это уже часть меня. Представить себе не могу, что буду делать, если уйду. Это все равно что стоять посреди поля и пытаться нащупать четыре стены. Кроме религии в моей жизни нет других опор.

Интересно, уйдет ли Себастьян из Церкви? Ведь его выбор либо/либо. Без потерь не обойтись.

— В других городах жизнь может оказаться менее напряженной, отношение Церкви в том числе, — говорю я. — Например, в Лос-Анджелесе.

Себастьян смеется и проводит зубами по моей ключице.

На какое-то время в гостиной воцаряется молчание.

Краем уха прислушиваясь, не начнет ли кто спускаться вниз, в остальном я целиком и полностью сосредоточен на тихих стонах, которые издает Себастьян.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Прислушайтесь к дельному совету: никогда не ложитесь с краю, когда спите с кем-нибудь в обнимку на диване. Во-первых, скатитесь на пол, а во-вторых, разбудит вас даже не это, а судорога в шее. И скорее всего, когда проснетесь в одиночестве на полу, над вами будет стоять отец и с сомнением оглядывать вас полуголого, с прилипшими к груди кусочками попкорна из опрокинутой миски, на который вы и приземлились посреди ночи.

— Себастьян провел у нас ночь?

— Э-э… — я сажусь и смотрю по сторонам. Даже не глядя в зеркало, я уверен, что волосы стоят торчком. Заметив прилипший в опасной близости от соска острый кусочек попкорна, стряхиваю его на пол. — Точно не знаю. Наверное, его здесь уже нет.

— Как и твоей футболки, да?

— Пап…

— Таннер.

Из-за того, что на папе пижамные штаны с изображением Коржика, которые ему пару лет назад подарила Хейли на Рождество и Хануку разом, серьезно отнестись к его суровому тону немного трудно.

— Ты опаздываешь, — говорит он и отворачивается, но я успеваю заметить улыбку. — Одевайся и поешь что-нибудь.

Прихватив с кухни миску хлопьев, я несусь в свою комнату. Мне многое нужно успеть записать.

***

Себастьян не ответил на эмодзи с изображением курицы, попкорна и песчаного пляжа, которые я отправил ему, прежде чем поехать в школу, и днем не появился на Семинаре. Тогда по возвращении домой я отправил письмо на его личный почтовый ящик:

«Привет, это я. Просто хотел узнать, как ты. Все нормально? Если решишь зайти, сегодня я дома.

Танн».