О нём (ЛП) - Лорен Кристина - Страница 52

а) я кинулся в душ, едва пришел домой,

б) заснуть мне так и не удалось.

Я в диком раздрае.

Пока иду к шкафчику Отем, оглядываю коридор. Обычно Одди хорошо заметна в толпе: ее рыжие волосы как огненная вспышка в море джинсовой одежды спокойных цветов, а голос можно услышать с другого конца школы.

Но ее здесь нет.

Поворачиваю колесико на шкафчике Отем вправо, потом влево, а потом еще раз вправо, открываю дверцу и вижу, что внутри нет ни куртки, ни рюкзака.

Блин.

Раздается звонок, ученики устремляются в классы, и вскоре коридоры пустеют. Ощущая ужас и всплеск адреналина, я стою один посреди коридора и жду, что вот-вот раздастся звук шагов нашего директора. Сейчас мне нужно быть на современной литературе — вместе с Одди, которая так и не поменяла ее на Шекспира. Я подхожу к классу, заглядываю внутрь и, увидев пустой стул на месте, где сейчас должна сидеть Отем, разворачиваюсь. Лучше разделю вместе с ней участь, которая настигнет нас после этого прогула, но сейчас для спокойного обсуждения Джеймса Фрея и его фальшивых мемуаров я слишком на взводе.

Домой идти тоже не хочу, потому что у папы сегодня выходной. Несмотря на то, что мне в любом случае предстоит разговор с родителями, я пока не готов видеть это их выражение лица — когда одновременно с разочарованием в глазах читается жалость, — которое скажет мне, насколько они были уверены в подобном исходе и в том, что случившееся было всего лишь вопросом времени. Хотя я заслуживаю каждое «Мы же тебе говорили», потому что родители во всем оказались правы.

В верхней части лестницы стоит скамейка, находящаяся вне зоны видимости проходящих мимо учителей и идеально подходящая прогульщикам вроде меня, недостаточно умным, чтобы покинуть территорию школы. Сжимая в ладони телефон, какое-то время я молюсь, чтобы меня ждала хоть какая-нибудь новость, когда его включу. Но нет. Никаких уведомлений.

Одди с прошлого вечера не отвечает на звонки. В отчаянии я нахожу номер ее домашнего, записанный рядом с мобильным, и нажимаю кнопку вызова. Спустя два гудка мне отвечают.

— Алло?

— Добрый день, миссис Грин, — сев ровнее, я откашливаюсь. С мамой Отем я общаюсь почти так же часто, как и со своей, но сейчас начинаю дергаться. Рассказала ли ей Отем о произошедшем? Она знает, что я сделал?

— Привет, Таннер.

— Отем случайно не дома? — спрашиваю я и вытираю вспотевшую ладонь о бедро.

На какое-то время в трубке воцаряется молчание, и я понимаю, что не представляю, о чем буду говорить с Отем, если она сейчас подойдет. Сказать, что люблю ее — пусть и не в том смысле, на который она надеется? Признать, что мы совершили ошибку — хотя нет, это я ее совершил, но все равно не хочу терять Одди? Вот только будет ли ей этого достаточно?

— Дома. Бедняга проснулась с каким-то жутким расстройством желудка и решила не ходить в школу. Разве она тебе не написала?

Смотрю на зеленую светящуюся табличку с надписью «Выход», а потом зажмуриваюсь. Сегодня ночью я выбрался из кровати Отем и ушел, так ни разу и не обернувшись. А когда наконец собрался с мыслями, на мои звонки, смс и письма по электронной почте она не ответила.

Я тру глаза ладонью.

— Видимо, я не заметил.

— Мне жаль, Танн. Надеюсь, ты не долго ее сегодня прождал.

— Не долго. Она уже проснулась? С ней можно поговорить? — мой голос надломлен от отчаяния. — Сегодня тест по математике, и я надеялся, что у нее в шкафчике лежат кое-какие записи.

— В последний раз, когда я проверяла, она спала. Если хочешь, могу разбудить.

Помедлив, я в итоге отвечаю:

— Да нет. Не нужно.

— Я сейчас ухожу на работу, но положу под дверь записку. Когда проснется, Отем ее увидит.

Стараясь сохранять голос ровным, я заканчиваю разговор и засовываю телефон в карман.

Спустя какое-то время раздается звонок, коридоры наполняются учениками, потом звучит еще один, и снова становится пусто, но я остаюсь на месте. Даже не знаю, который час.

Наверное, на фоне большого окна я выгляжу сидящей статуей. Сгорбившись и уперев локти в колени, смотрю в пол и стараюсь не двигаться. В голове царит хаос, но пока сижу и не шевелюсь, мысли тоже постепенно начинают успокаиваться.

Мне не трудно признать, что я поступил как мудак и действовал импульсивно — впрочем, как и всегда, — и что, скорее всего, я растоптал чувства важного для меня человека, пытаясь заглушить боль от своего разбитого сердца. Пока сижу здесь, начинаю представлять, будто меня вырезали из чего-то холодного и бесчувственного. Понятия не имею, действительно ли меня не замечают окружающие, или же они просто понимают, что этого парня лучше оставить в покое, ведь я то и дело вижу ноги проходящих мимо, но не заговаривающих со мной людей.

Пока один из них не останавливается и не зовет меня.

— Таннер.

Подняв голову, я вздрагиваю, когда вижу Себастьяна, замершего на лестнице. Он медленно поднимается на одну ступеньку выше, потом еще на одну, в то время как мимо него в обе стороны бегут ученики, надеясь успеть попасть на третий урок до повторного звонка.

Себастьян выглядит паршиво — впервые вижу его таким за все время нашего знакомства. Меня осеняет мысль, что сегодня я о нем совсем не думал. Стоит ли ему рассказать про Отем? Пусть он много чего наговорил мне вчера, сейчас Себастьян здесь. Мы все еще вместе или нет?

— Ты что тут делаешь? — сунув руки в карманы толстовки, он направляется ко мне и останавливается на верхней ступеньке. — Я заезжал к тебе домой.

— Меня там нет, — отвечаю я лишенным эмоций голосом, сам того не желая. Статуя по-прежнему не двигается. Может, я и вправду холодный и бесчувственный.

— Ага. По ответу твоего отца я так и понял, — Себастьян не виделся с моим отцом с того дня, когда тот прервал нас, войдя ко мне в комнату. Наверное, он тоже сейчас об этом подумал, потому что сильно покраснел.

— Ты разговаривал с папой?

— Всего минуту. А он милый. Сказал, что ты в школе, — Себастьян смотрит себе под ноги. — Не знаю, как я сам не догадался.

— А разве ты не должен быть сейчас на учебе?

— Должен.

— Прогуливаешь занятия, значит, — я пытаюсь улыбнуться, но получается кривая гримаса. — И значит, идеальный Себастьян не такой уж идеальный.

— Кажется, мы оба знаем, что я не идеальный.

Я не совсем понимаю, как вести этот разговор. К чему он нас приведет?

— Зачем ты пришел сюда?

— Не хотел, чтобы произошедшее вчера оставило после себя неприятный осадок.

От одного упоминания вчерашнего дня внутри у меня все ухает куда-то вниз.

— Ты имеешь в виду расставание?

Перед глазами возникает лицо Отем, и от того, что мы с ней натворили, меня начинает подташнивать. На полном серьезе ожидая, что сейчас мне станет плохо, я запрокидываю голову и жадно глотаю воздух.

— Да, — тихо отвечает Себастьян. — Уверен, это было ужасно: после того, что ты мне сказал, услышать такое в ответ.

Я опускаю голову и смотрю на него, ощущая, как на глаза наворачиваются слезы. «Что ты мне сказал». А я так хотел, чтобы он произнес это и признал таким образом мои слова и чувства.

— Да, признаться тебе в любви и услышать, что мы расстаемся, было ужасно.

Себастьян снова краснеет, и я почти чувствую, какой восторг у него вызывает слышать от меня слова любви. Пусть моя мысль покажется детской, но несправедливо, что он получает удовольствие, в то время как мне стальной проволокой стягивает грудь — и каждый раз, когда я говорю ему о своей любви, стягивает все сильней.

Он сглатывает, а затем стискивает челюсть.

— Мне очень жаль.

Ему жаль? Я хочу рассказать Себастьяну, что натворил — ведь это почти измена, — но сомневаюсь в своем умении найти правильные слова и не разрыдаться прямо здесь. Сейчас мы разговариваем тихо, чтобы больше никто нас не услышал. Но что будет, если я устрою эту жуткую сцену? Тогда любой поймет, какую именно беседу мы ведем. К подобному я совершенно не готов, а еще по-прежнему хочу защитить Себастьяна — даже после всего произошедшего между нами.