О нём (ЛП) - Лорен Кристина - Страница 26

Мне просто хочется побыть одному — но не для того, чтобы отсматривать в Инстаграме аккаунты горячих моделей-парней. Я хочу воспроизвести в голове нашу с Себастьяном прогулку — снова и снова. Все, кроме ее конца.

Просто такова реальность.

Только не здесь.

Я мог нырнуть с головой в эту угнетающую истину, но вдруг Себастьян присылает мне эмодзи с изображением горы со снежной вершиной, и это словно брызги керосина на тлеющую свечу у меня в груди.

Я вышагиваю по комнате вперед-назад и с широкой улыбкой смотрю на экран телефона.

Гора. Наша прогулка. Наверное, сейчас Себастьян у себя в комнате тоже думает о ней.

Мои мысли резко меняют свое направление. Возможно, он уже в постели.

Тоненький голосок в моей голове машет оранжевыми флажками, пытаясь вернуть мысли в прежнее русло.

Я сдерживаю порыв прислать Себастьяну радугу, баклажан или высунутый язык и вместо всего этого отсылаю рассвет над горой. Мне в ответ приходит футбольный мяч. Точно, это его планы на выходные. Я отправляю эмодзи с изображением лодки — как напоминание, чем мы можем заняться летом… если он будет рядом.

Телефон вибрирует в руке.

«Мы обсудим твою книгу?»

«Да, конечно».

Мое сердце несется вскачь. Из-за всех этих тревог, признаний и поцелуев я совсем забыл, что Себастьян читал мои главы и знает, что они про него. Как забыл и о том — хотя он явно нет, — что в итоге мне придется эту книгу сдать.

«Я все исправлю».

«Изменю так, что не будет понятно».

«Мы можем поговорить об этом при встрече, если ты не против».

Я морщусь и шлепаю себя по лбу. Осторожней, Таннер!

«Конечно».

Его сообщение после этого немногословное:

«Спокойной ночи, Таннер».

Я отвечаю тем же.

И вспоминаю, что Себастьян сегодня мне сказал. «Не могу понять, как себя при этом чувствую: хорошо или ужасно».

***

— У меня уже примерно пятнадцать тысяч слов, — заявляет Отем в понедельник после обеда вместо приветствия. Она сидит на своем месте в классе, где всегда проходят занятия Семинара, и выжидающе на меня смотрит.

Я задумчиво почесываю подбородок.

— А у меня семьдесят стикеров с заметками.

Это неправда. У меня там глава на главе. Несмотря на данное  Себастьяну обещание, я продолжаю писать, потому что слова каждый вечер так и просятся вырваться на свободу. И я все еще ничего не изменил. Скорее добавил, желая запечатлеть каждую проведенную с ним секунду.

— Таннер, — говорит Отем тоном строгой училки. — Тебе стоит думать о книге с точки зрения количества слов.

— Я ни о чем не могу думать с точки зрения количества слов.

— Надо же, какой сюрприз, — саркастически замечает она. — В книге должно быть от шестидесяти до девяноста тысяч слов. А ты пишешь на стикерах?

— Может, я пишу детскую книгу.

Посмотрев вниз, Отем приподнимает брови. Проследив за ее взглядом, я тоже смотрю вниз перед собой. Из блокнота выглядывает краешек стикера, на котором виднеются слова:

ПРОВЕСТИ ЯЗЫКОМ ПО ЕГО ШЕЕ.

— Нет, это не детская книга, — уверяю я и запихиваю стикер обратно.

Отем ухмыляется.

— Рада слышать.

— А сколько примерно слов на одной странице?

Она испускает страдальческий вздох, который, судя по всему, не наигранный. Сам себя я бы тоже уже взбесил.

— Примерно двести пятьдесят, если двенадцатым шрифтом с двойным межстрочным интервалом.

Быстро прикидываю в уме.

— То есть ты написала шестьдесят страниц?

Я написал больше сотни.

— Таннер, — на этот раз Одди произносит мое имя с еще большим нажимом. — Срок сдачи книги в мае. А уже заканчивается февраль.

— Знаю. И я справлюсь. Честно, — хочется, чтобы Отем мне верила. Но совсем не хочется, чтобы она попросила дать ей посмотреть. Было унизительно даже Себастьяну показывать фейковые главы. И если он беспокоится из-за узнаваемых «Колина», «Эвана» и «Иэна», то представьте, что будет, если прочитает кусок, который я написал в субботу, где Таннер в горах целуется с Себастьяном.

— Где ты был в пятницу? — спрашивает Одди, рассеянно тыча карандашом в образовавшуюся от подобных действий сотен других учеников выемку на поверхности стола.

— Дома.

Мой ответ привлекает ее внимание.

— Почему?

— Устал.

— И ты был один?

Я невозмутимо смотрю на нее.

— Ага.

— В пятницу днем я видела, как вы с Себастьяном ходили гулять в горы.

Мое сердце словно вырывается из груди и без оглядки уносится куда-то по коридору. До сих пор мне даже в голову не приходило, что нас могут увидеть или что вообще кто-то обратит внимание. Но Отем интересно практически все, чем я занимаюсь. И она видела, как мы шли на прогулку — которая закончилась тем, что мы целовались, как подростки (собственно, мы и есть подростки).

— Ну да, решили прогуляться.

Она широко улыбается, словно соглашаясь, что естественно, это всего лишь прогулка. Но мне почудилось, или она что-то подозревает?

Может быть, я не настолько невозмутимый, каким бы хотел казаться.

— Одди, — шепотом говорю я, но тут в класс входят Себастьян и мистер Фудзита. Все мое тело охватывает пламенем. Надеюсь, никто этого не замечает. Отем смотрит прямо перед собой, а Себастьян, встретившись со мной взглядом, тут же его отводит. И краснеет.

— Одди, — повторяю я и дергаю ее за рукав. — Одолжишь карандаш?

Кажется, она услышала панику в моем голосе, потому что когда поворачивается, выражение ее лица смягчается.

— Конечно, — когда она протягивает мне карандаш, мы оба понимаем, что я уже держу в руке ручку.

— Мне не важно, что ты думаешь — о чем бы ни были твои мысли, — но для него это важно, — шепчу я и делаю вид, будто попросил карандаш, чтобы иметь возможность наклониться к ней.

Одди делает смешное озадаченное лицо.

— О чем я думаю?

Тиски вокруг моего сердца разжимаются.

Когда я смотрю вперед, Себастьян тут же отводит от нас взгляд. Мы не виделись с ним шесть дней, и мне хотелось, чтобы наше первое общение после этого перерыва прошло бы в атмосфере общей захватывающей дух тайны, а не сплошной неловкости. Получается, он видел, как мы с Отем склонились друг к другу и разговаривали, а потом посмотрели на него. Он беспокоится, что я о чем-то рассказал Отем? Или что она читала мою книгу — ее реальную версию? Я еле заметно качаю головой, чтобы Себастьян понял, что все хорошо, но он на меня уже не смотрит.

И не смотрит до конца занятия. Когда мы разделяемся на группы, он основную часть времени проводит с Маккеной и Джули, ахающих и охающих от него. Потом к нам подходит Фудзита и немного рассказывает о развитии персонажа и о нити повествования, а Себастьян уходит в дальний угол аудитории и какое-то время читает отрывки из книги Эшера.

После прозвеневшего звонка он просто разворачивается и уходит. К тому моменту, когда мне удается запихнуть все свои вещи в рюкзак и выйти в коридор, все, что я вижу, — это спину Себастьяна, толкающего дверь наружу и выходящего на залитый солнцем двор.

Во время ланча я без конца хожу взад-вперед, пытаясь сообразить, какое сообщение ему отправить, чтобы дать понять (и при этом не выдать нас обоих): беспокоиться не о чем.

— Ты ведешь себя как чокнутый, — раскладывая на столе овощи и хумус, говорит Отем. — Сядь.

Плюхнувшись рядом, чтобы ее отвлечь, я краду у нее морковку, которую съедаю в два укуса. Но беспокойство по поводу Себастьяна резиновым шнуром плотно стягивает грудь. Что, если он действительно расстроился из-за моей книги? Могу ли я начать ее по-новой?