Жизнь за гранью (СИ) - Тильман Любовь - Страница 8

– Сейчас не время сантиментов! – жёстко отвечал незнакомец. – Речь идёт о выживании человечества. Дети подрастают и теряют наивность. От некоторых придётся избавляться. Нам нужны молодые здоровые женщины для инкубирования и вынашивания клонов.

– Да ты с ума сошёл! Что значит избавляться от детей?!

– Не переживай! Не в физическом смысле. Городу нужна продовольственная база, следовательно – неквалифицированные рабочие руки. Большую часть пищевой массы мы сможем выращивать в водах озера.

– Но там же повышенный радиационный фон!

– И именно благодаря этому у нас будет обширный мутагенный материал для дальнейшего отбора.

– Ты не посмеешь отправить туда детей, так много сделавших для нас.

– Это ещё почему?!

– Я не допущу этого!

– Ты?! Ты – пешка! Пустышка! Ретранслятор! Такая же наивная дура, как и твой шизанутый неофит. Мы истребили девяносто процентов человечества не для того, чтобы подтирать нюни чувствительным барышням.

– Истребили?! Как истребили?! Вы же говорили, что это был несчастный случай! Ты – чудовище!

– Я – разумное чудовище! И тебе придётся с этим смириться, если ты не желаешь, чтобы и твою дочь отправили на работы в озере.

– Как ты можешь?! Она ведь и твоя дочь!

– Не смеши! Мы оба прекрасно знаем, чья она дочь. Вот сын – от меня, и я буду его воспитывать сам. А тебе предстоит добровольное уединение, ввиду нехватки времени для изготовления лекарственных средств. И не вздумай перечить!

– Но ради чего всё это?!

– Вообще-то я не должен перед тобой отчитываться. Но когда-то мы любили друг друга. Во всяком случае, я так думал. И ты разделяла мои мысли о звериной сущности людей и о том, что соединяясь с техническими достижениями цивилизации, она ведёт, к вырождению человечества и деградации биосферы Земли в целом.

Я полагаю, ты не забыла наши разговоры об экстремизме, о том что очередная мировая война началась давным-давно, с тихой, поначалу едва заметной, миграции адептов которые, оседая в инаковерующих странах, создавали демографические взрывы, частично вытесняя из экономических, а соответственно, и политических структур, местное население, перенаправляя политику на поддержание агрессивных режимов, претендующих на мировое господство в странах их первичного проживания.

Ты, как и мы все, прекрасно осознавала, что местные межклановые конфликты в этих странах подогреваются искусственно, для резкого увеличения числа мигрантов и ускорения накопления их численности во внешних регионах. Ты видела, что это за культура – сжигающая книги, запрещающая все средства массовой информации, кроме собственных, устраивающая расстрелы и показательные казни иноверцев, избиение плетьми, отрубание голов и рук… Мы стояли на краю пропасти. Пойми, у нас просто не было другого выхода. Невозможно было позволить этим нелюдям захватить мировое господство и ввергнуть человечество в пучины ада.

– В чём ты хочешь убедить меня?! Да, это отвратительные люди и ужасные режимы! Они убийцы! А чем вы лучше?! Вы такие же убийцы, как и они!

– Нет, не такие! Ты прекрасно знаешь, что нас хотели уничтожить! Мы всего-навсего пытались остановить направленную против нас агрессию.

– Я не понимаю тебя. Это был несчастный случай или намеренное убийство?

– Расценивай, как тебе угодно. У нас сейчас слишком много работы, чтобы заниматься пустым расследованием того, что уже произошло. Людей не вернуть. Но они хотя бы погибли быстро и почти безболезненно. Мы спасли человечество от ужасов надвигающейся войны! И мы создадим новое планетарное общество, которому не с кем будет воевать!

– И поэтому ты, гуманно, разбиваешь семью, разлучаешь любящих людей, лишая их счастья?!

– Ты сама лишила себя семьи. Это ведь ты бросила меня, решив возвратиться к своему Библиотекарю.

– Ты же обманул нас, сказав мне, что он погиб, а ему, что я не желаю его видеть. Но сейчас я говорю не о себе, об Арсе. Ты отправляешь его жену в нижний город, на оплодотворение, а сына в группу телепатов, заставляя страдать всех троих.

– Мальчик не будет страдать, мы изменим ему память, а эти двое будут навсегда связаны любовью к своему чаду и оттого подчиняться мне беспрекословно, как ты.

– Как ты можешь быть таким жестоким?! Ты не человек!

– Солнце моё, ты даже представить себе не можешь, насколько ты близка к истине! – в голосе мужчины явно слышались насмешка и скрытая угроза: «Ну, ты всё слышал?!»

Меня, как током ударило. Я наивно предполагал, что случайно выбрал место, откуда подслушал тайный, не предназначенный для моих ушей, разговор. И вдруг в моём мозгу визуализировался невысокий сухопарый мужчина, неопределённого возраста: «Всё слышал?! Это, чтобы не повторять дважды! – сухую линию рта растянула презрительная усмешка. – Думаю достаточно, чтобы ты перестал трепыхаться. Иначе твоя супруга и ваш сын сразу отправятся на химические рудники. Впрочем, мальчишку можно и на кухню, свежее мясо теперь в дефиците».

Я взглянул на стоящую передо мной тарелку с бифштексом и едва сдержал рвотный рефлекс. И тут же мелькнула мысль: «А ведь дети-сенситивы не едят мяса. Неужели им известно?!» – и словно мороз побежал у меня по коже.

Теперь я окончательно убедился, что мои жена и сын живы. Но стало ли мне от этого легче?! Я не мог защитить свою любимую женщину… Сын не будет помнить ни наших родителей, ни нас, он вообще не будет знать ничего о своём прошлом… Я был свободен – и связан по рукам и ногам. Что может быть ужаснее полной беспомощности взрослого, физически здорового, мужика?! Семья, дом, карьера, родители… всё, над чем я так трудился, и всё, для чего так старался – под откос…

[«… суета сует: всё суета. Какая выгода человеку от всех трудов его, что он трудится под солнцем? Поколение уходит, и поколение приходит, а земля пребывает вовеки. … Все вещи утомляют, и никто (всего) не сможет пересказать, – не насытятся очи тем, что видят, не переполнятся уши тем, что слышат. Что было, то и будет, и что творилось, то и будет твориться, и ничего нет нового под солнцем. Бывает, скажут о чем-то: «Гляди, это новое!» – (а) уже было оно в веках, что прошли до нас. Нет памяти о прежних, и о последующих, которые будут, не останется памяти у тех, что будут после. И обратил я сердце моё, чтобы мудростью изучить и исследовать всё, что делается под небесами… Видел я все дела, что делаются под солнцем, и вот всё суета и погоня за ветром. Искривлённого нельзя выправить, а то, чего не достаёт, нельзя исчислить. И отдал я сердце моё, дабы познать мудрость и познать безумье и глупость; узнал я, что и это – томление духа, ибо умножая мудрость, умножаешь огорчения, а добавляя знание, увеличиваешь скорбь…»]

Неужели это было записано рукой человека, жившего тысячелетия тому, а не родилось у меня в мозгах только сейчас?! Я покинул куб и побрёл, сам не зная куда, ничего не видя и шатаясь как с перепоя.

Повороты судьбы

Очнулся я у озера, не помня, как пришёл к нему и как покинул город. Меня выпустили. Они знали, что я никуда не денусь – невидимая цепь сковала крепче стальных запоров. Мне надо было подумать. Но эмоции боли били через край, думать, в таком состоянии, было равносильно объявлению своих мыслей по общественному вещанию.

Неожиданно ветви растений пришли в движение и из зарослей, делая мне знак тишины, показались близняшки, увлекая меня по дорожке вглубь леса. Я не сопротивлялся, не понимая и не пытаясь понять зачем и куда, шёл за ними, след в след, бездумно, как привязанный. Мы пришли в одну из наиболее старых частей лесного массива, где росли, одно к одному, огромные деревья, увитые лианами, покрытые мхами и лишайниками, кое-где свисающими чуть ли не до самой земли.