Жизнь за гранью (СИ) - Тильман Любовь - Страница 51

Небольшой грот был именно тем местом, в котором я теперь остро нуждался, внезапно осознав, чего мне так не хватало со времени катастрофы. Несмотря на любовь родителей, живших со мной женщин и жён, моих любимых Фрумиле и Лёнчика, я всегда остро чувствовал своё одиночество. Все мои попытки получить совет к действию от близких людей терпели фиаско, а моё стремление поделиться одолевавшими мыслями упиралось в стену непонимания. Не нашедшие отклика умозаключения уходили в подкорку, порождая комплекс невостребованности и отчуждения и окрашивая любовь и преданность близким в тона жертвенности.

Мне было сложно понять родителей, учивших меня, что надо всегда говорить правду, что стыдно хитрить и воровать, что различные финтифлюшки в доме – мещанство, презиравших спекулянтов и карьеристов… и наказывающих меня за ту же правду, или попытки выяснить причины, по которым меня ругают, дарящих мне фарфоровые статуэтки.

Я вырос простодушным и прямолинейным до глупости, с обострённым чувством долга и ответственности, абсолютно не приспособленным к миру обмана, лжи, ханжества, стяжательства и бандитизма, лести, подхалимажа, подлости и всему прочему, определяющему успешность карьерного роста и денежного благополучия. Когда, уже юношей, я пытался спокойно поговорить с родителями на эту тему, они всячески уходили от ответа, а «зажатые в угол» начинали злиться и требовали прекратить этот разговор.

Всё, чего я так жаждал – было понимание. Не находя его в своих родителях, я сделал всё, чтобы мой сын чувствовал свою востребованность, всегда выслушивая его и разговаривая с ним на все, волнующие его темы, какими бы наивными они мне не казались.

И вот меня понимают, зачастую даже лучше, чем я сам себя – Петерс, дети, Учитель, Садовник… всё так близко, что я буквально задыхаюсь, лишённый личного пространства.

А мой Лёнечка?! Разве он не был одинок?! Ребёнок общающийся с животными и растениями, брошенный родителями в монастыре… Какая разница почему да отчего?! Маленький мальчик среди строгих чужих людей… И сколь не твердил бы мне разум, что этого требовала безопасность сына, чувства взрывали сознание, вынося на поверхность первобытные инстинкты, и я готов был выть от внезапного понимания и запоздалой жалости. Ничего не исправить. Прости меня, сынок…

Маленькая ящерка скользнула вверх по ноге и ткнулась мордочкой в ладонь. Он был со мной, мой мальчик. Чувства переполняли меня. Хотелось плакать. Я больше не был настолько высокомерен, чтобы считать себя не имеющим права на ошибку. И, неожиданно, пришло понимание родителей. Они, как и я сам, были обыкновенными людьми, а не безгрешными, всезнающими и всемогущими созданиями, как это часто представляется нам в детстве, и проживали, как и все люди, свои собственные личные жизни, со своими радостями и горестями, и своим осознанием происходящего.

«Ты потом поймёшь и пожалеешь, – говорила мне мама, когда я пытался оспаривать её или папино решение, – но будет поздно…» Что ж, я понял! Жалею ли?! Наверно да, но только о том, что доставлял им огорчения. Я даже не помню предметов споров. Мы по-разному воспринимали происходящие события и мне не в чем обвинять ни себя, ни их. Да, они не прислушивались ко мне, и не пытались понять ход моих мыслей, но родители считали, что поступают правильно и это было их право.

«Я похож на бабочку, созревшую в коконе прошлых лет и теперь сбрасывающую с себя его иссохшую оболочку…» – мелькнувшая мысль заставила меня улыбнуться, но сравнение было настолько точным, что я тут же сосредоточился, осознав, что это частично из-за меня семья задерживается здесь и у меня нет времени на расслабление и рефлексию. Надо было понять диапазон своих возможностей.

Диапазон возможностей

Я смотрел на раскинувшийся перед глазами пейзаж, напрасно пытаясь обнаружить в нём участки со съедобной растительностью. Нужен был эталон. И тогда я представил себе яблоко, самое обычное яблоко, висящее на ветке молодого невысокого деревца. Я поднёс к нему руку и оно окуталось мягким зеленоватым свечением с кирпично-красноватыми и фиолетовыми искорками – калий, кальций, железо… – выплыло из подсознания. Из вполне безопасных лекарственных растений я хорошо знал бузину и румянок, и оба соцветия излучали различные оттенки насыщенного голубого. Белена была окрашена в пурпур с ярко-синими прожилками – и яд и лекарство…

Все сомнения остались в прошлом и я, как ребёнок, радовался своим маленьким удачам. «Лиси бы похвалила меня!» – подумал я, и она тут же визуализировалась в моём сознании, лучась чистым золотым светом, – «безграничная любовь и радость», – подсказка подсознания была тут же подкреплена переливчатым смехом дочери. И тут до меня дошло почему дети сразу и безоговорочно приняли меня, дело было не в Петерсе, точнее не только в нём, они видели меня, что называется «насквозь», читая мою ауру.

Но как же тогда Валенсо?! Неужели он настолько владел чувствами и эмоциями, что мог влиять на энергию взаимодействия с внешней средой?! Я попытался увидеть собственное излучение и, потерпев фиаско, решил оставить этот вопрос на потом. Более актуальным сейчас был контакт с внешними объектами.

Особенно соблазнительной была возможность подключения ко всеобщему информационному полю. Представьте себе, что вы прибыли в незнакомую местность, о которой ничегошеньки не знаете, и вдруг появилась возможность получить ответ на любой вопрос. Однако задать вопрос оказалось не так-то просто. Я не знал о чём спрашивать и начал, как мне казалось, с самого простого: «Сколько Планет в Солнечной системе?» То, что я услышал было похоже на старинные оперные спектакли, на которые водила меня мама, когда на сцене несколько хоров плюс десятка два артистов, и все поют свои партии, ни музыкально, ни по тексту не гармонирующие друг с другом.

Необходимо было сузить поле поиска: «Сколько Планет в Солнечной системе по современным представлениям?» – тишина. Поначалу я не понял и несколько раз повторил фразу, а потом сообразил – посткатастрофный мир слишком молод и далёк от абстрактных наук, люди ещё только учатся выживать, пытаясь создавать прикладные предметы обихода, и ещё раз изменил вопрос, уточнив временной диапазон. Как же я ошибался, предвкушая (уже в третий раз!) известный мне ответ – 11! Услышанное ещё раз стегануло по моему самолюбию: «На основании изучения более сотни из технически доступных Солнечных Систем, учёные пришли к выводу, что количество и параметры их Планет сильно варьируют от системы к системе и коррелируют только совокупно с орбитальными и физико-механическими характеристиками своих Солнц».

Мне хотелось провести ночь в гроте, но спать одному в незнакомом месте, не вполне освоившись с Силой, было небезопасно. Дети рассмешили меня, наперебой предлагая подежурить у входа в пещеру, а потом и сами смеялись, сообразив, что это уже не было бы уединением.

Фруми не кинулась мне в объятия, как всегда бывало при встрече, а стояла настороженная и выжидающе-напряжённая.

– Что с тобой, милая? – обнял и поцеловал я супругу.

– Не знаю! Ты какой-то другой.

– Ну что-ты, я всё тот же, и всё также горячо и страстно люблю тебя.

– Не знаю что, но что-то в тебе изменилось. Ты словно стал выше…

Я невольно взглянул на свою одежду…

– Нет! Покачала головой Фруми, ты такого же роста, как и был, но только другой… совсем другой.

Я и сам чувствовал, что изменился, но никак не думал, что это будет заметно внешне. Мне и в голову не приходило, что, со стороны Фрумиле, это было подсознательное восприятие новой энергетики. Судя по цветам её биоэнергии, она была напугана и расстроена, в отличие от детей и Петерса, отливавших лучистым золотом с белыми ареолами чистейшего сапфира. Я переводил взгляд с предмета на предмет, с одного пейзажа на другой и заново видел и открывал мир, прочитывая его, словно нотные тетрадки.