Шестая сторона света (СИ) - Лагно Максим Александрович - Страница 31

Спрашивали, цепляюсь ли я за скобы, во время прохождения составов, как делают многие обходчики для развлечения? Вопрос с ловушкой, ведь в прошлый раз они меня уличили:

— Раньше да, но теперь нет. Понял, что это опасно.

Юра Борос плюнул на пальцы, но не перевернул уже мокрые страницы, а поднял голову:

— Сериалы читаешь?

— Конечно, что я дикий человек что ли?

— Как тебе последняя Баффи?

— Пойдёт, — соврал я. На самом деле, так и не нашёл время для чтения.

Пожилой милиционер тоном критика заявил:

— А по-моему сериал скатился в говно. Писатели одно и то же пишут. Повторяются.

Тут Фрунзик, как бандит из-за угла, выпалил:

— Участвуете ли в обсуждениях на форумах общественных инфостендов? Нет? А почему?

— Говорил же, не интересуюсь политикой.

— Где я упомянул слово «политика»? — Фрунзик победоносно глянул сквозь жёлтые разводы света, похожего на дым.

Юра Борос вступил на место коллеги:

— Судя по почтовому индексу Джессики Линс из вашего блокнота, интересуетесь аниматинами, да?

— Как и все.

— А какими? Ну, хе-хе, кроме порно?

Я покраснел, Стоило один раз поинтересоваться порнушкой, как приняли меня за фаната. Глупые менты даже не представляют, что я делал с этой Джессикой вживую!

— Мне нравятся работы Шай-Тая. Индекс этой, как её, Джессики, я не для себя записал. Для друга.

— Для Лебедева?

— Нет, для другого.

Вмешался Фрунзик, который будто собрался с силами и снова выпалил из-за угла:

— Кто такой Шай-Тай? Где живёт?

— Он умер.

— Причина смерти?

— Старость. Шай-Тай единственный классик анимастеринга, живший в Абрикосовом Саду. Стыдно не знать. Его именем назван наш единственный музей.

— Раз давно умер, то ладно, — Фрунзик спрятался за воображаемый мною угол, чтоб перезарядить свой пистолет вопросов.

Милиционер-писатель огорошил вопросом про Алибека:

— Вы знаете, что ваш начальник берёт взятки с подчинённых?

Вот как отвечать? Знаю. Сам давал. Но не могу же накапать на коллегу.

Не дав мне ответить, Фрунзик спросил:

— А вы не знаете, встречается ли с кем-то бухгалтер Маргарита? Есть у неё парень?

— Да какое это отношение имеет к…

— Отвечайте на вопросы, так мы быстрее закончим!

— Да, будьте кратким, Лех Небов, — согласился пожилой милиционер.

— Не знаю.

— Не знаешь… Ну ладно.

Под конец этого блицопроса пришёл посыльный милиционер. Передал Фрунзику полоски телеграмм и какие-то документы.

Фрунзик вышел с ним и пропал на полчаса. В его отсутствие давление жёлтого света стало особенно тяжёлым — ведь мне с Юрой Боросом пришлось нести на себе долю Фрунзика.

Пожилой молча читал мой блокнот. Уже третий или четвёртый круг. Листы так намокли от его слюней, что начали рваться.

5

Фрунзик вернулся, дал Юре Боросу почитать телеграмму. Тот поднялся и протянул мне блокнот:

— Иногда неплохо пишешь, сынок. Прочитал главы твоего романа. Талантишка есть, но опыта жизни мало. Приходи общаться на инфостенд «Самиздат»? Там целая доска с моими детективами. Профессия богатый материал даёт.

Ну офигеть, мент пригласил меня в писательский клуб.

Фрунзик смёл мои вещи со стола в сумку. Сунул её мне в руки и подтолкнул в спину:

— Иди, пока он тебя не пригрузил графоманией.

Пожилой с добродушием обижался:

— Коллега, писатель, нужно помочь парню.

— Себе помоги. Сто романов написал, а напечатали один.

— Это потому что в издательствах жиды сидят. Не дают ходу посторонним. Своих печатают. Пелевиных разных. Вот читал же «Жёлтая стрела», парень?

— Нет, — признался я.

— И не надо. Бред, как он есть. Люди едут на поезде куда-то, а сойти не могут.

— Такое бывает, — ответил я, — когда выходят из строя резонансные тормозные подушки. Тогда состав, сохраняя гиперзвуковое ускорение, едет до следующего Вокзала и там производит торможение.

— Во-о-о-от! Сразу виден крепкий реалист. А у Пелевина этого бред: ни на одной станции подушки не работают.

— Бред, — согласился я, чтоб не перечить милиционеру.

— Хватит, — застонал Фрунзик, — Лех, вали домой, три часа ночи уже.

Сказал таким тоном, будто это я их задержал, а не они меня.

Я сделал несколько шагов к двери, но вспомнил Алтынай:

— Справку давайте.

— Какую справку? — изумился Фрунзик.

— Что на допросе был с такого-то по такое время.

Юра Борос громко засмеялся:

— Ну, сынок, был бы ты на настоящем допросе, не то, что про справку, про имя своё забыл бы. Иди, пока цел.

Я обиженно развернулся. И как это у Алтынай получилось? Размазня я, вот что.

— Стойте! — Фрунзик хлопнул себя по лбу.

— Что ещё? — с деланным удивлением спросил милиционер-писатель. Будто сам не ожидал, что у коллеги остались какие-то вопросы.

Фрунзик подошёл ко мне:

— Последний вопрос, где вы, Лех Небов, были с 11 по 13 сентября этого года?

— Много где. Дома, на работе. На велопрогулке.

— Свидетели есть?

— Да.

— Ладно, когда понадобится, вызовем.

Я уже повернул ручку двери, когда Фрунзик продемонстрировал мне, почему фокус «Забытый факт» эффективен:

— Кстати, Лех, хреновый ты друг. Денис Лебедев найден мёртвым в туннеле 234-й линии. Предположительная причина смерти — убийство.

6

«Меня отпустили. Лебедев убит» — написал я на бланке и передал телеграфистке.

Представил, как сонная Алтынай открыла дверь почтальону. Из комнаты выплыл строгий папа, но Алтынай прикрикнула на него, чтоб возвращался в спальню — это для неё телеграмма.

Да уж, моя любовь ждёт простого сообщения, что я в порядке, а не вестей о смерти, ещё и насильственной.

Я выхватил бланк из пальцев телеграфистки и зачеркнул, оставив краткое: «Меня отпустили».

Снова представил Алтынай:

В воображаемой сцене она одета в одну маечку, едва прикрывающую трусики. Почему не в ночнушку? Не эротично, что ли? Стоит босиком на холодном линолеуме в коридоре. Переминаясь на сквозняке из открытой двери, берёт из рук почтальона телеграфную ленту и читает моё идиотское сообщение из двух слов. Почтальон пялится на её сисечки, просвечивающие сквозь майку.

Нет, тоже не пойдёт. Ведь Алтынай сказала, что не ляжет спать, пока не получит весть от меня. Значит никаких маечек и сисечек.

Попросил новый бланк.

Телеграфистка ночной смены недовольно выдала бумагу:

— Давай скорее, не один ведь.

Я оглянулся на пустой зал почты. Верхний свет не горел. За стеклянной дверью, в дальней, фоновой темноте светилась многометровая вывеска «Вокзал Юго-Запад / Узел 254» Возле двери кадка с деревом. В ней, привалившись к стволу, но одновременно скрутившись в калач, спала кошка. Вторая кошка громко лакала воду из миски в углу. Телеграфистка была экранирована от ночной пустоты стеклянной перегородкой, в которой отражался свет настольной лампы.

Все усилия вложил в написание нужных слов, лишь бы не думать о Лебедеве. Нелепо припомнил, что герои моего первого большого романа, что хвалил мент-писатель, говорили легко и без запинок. Мои герои знали нужные слова.

Но это неправда.

Когда произошло нечто страшное, именно слов и не хватало. Даже при самом богатом словарном запасе. А в моём романе происходило много страшного. Сплошные убийства, резня и секс на хлюпающем кровью полу.

«Спокойной ночи, любимая. Меня отпустили, всё в порядке»

Да что это такое!

В каком порядке?

Всё просто пипец, как плохо — Лебедева убили. Самого незлобного и умного из моих друзей.

Я упал на скамейку и закрыл лицо ладонью с зажатым в пальцах бланком. Чернила на бумаге размазались от внезапного пота, выступившего на моём лице.

— Эй, ты чего? — спросила телеграфистка, высунувшись из своего окошка.