Один день Аркадия Давидовича - Черкасов Дмитрий - Страница 4

Миндальные ядра застучали тукану по голове, тот от неожиданности захлопал крыльями, заорал и метнулся в сторону, разметав по пути занятых своими делами самочек и устроив в вольере настоящий переполох.

– Вот, блин! – огорчился Глюк, глядя на мечущихся за стеклом птиц. – Ща, погоди, они успокоятся...

– А кто там орет? – Телепуз повернулся к полуоткрытой двери, ведущей из секции пернатых на улицу, и прислушался.

– Они давно орут, – спокойно сообщил хорошо воспитанный Клюгенштейн-младший, вытирая перепачканные мороженым пальцы белоснежным платочком с вышитыми по краям монограммами, составленными из букв на иврите.

– Пошли, посмотрим? – предложил Штукеншнайдер.

– Пошли, дядя Гриша, – кивнуло чадо Глюка. – Пап, ты как?

– Щас, щас, Давидик, – Аркадий махнул рукой, не отрывая взгляда от принявшего боевую стойку вожака туканов. – Идите, я вас догоню...

Телепуз с детьми направились к выходу.

Клюгенштейн достал второй пакетик с орехами, надорвал упаковку и принялся по одному забрасывать миндаль в отверстие, внимательно наблюдая за реакцией птиц и изредка приговаривая «Цыпа-цыпа...».

Но довести свой эксперимент до конца и подружиться-таки с туканами ему не удалось.

Грохнула входная дверь, и с улицы в птичью секцию влетели Телепуз с отпрысками. Штукеншнайдер в два прыжка оказался возле пожарного щита, сорвал с него покрытый толстыми слоем алой масляной краски лом и быстро продел его сквозь ручки двойной двери, заблокировав тем самым створки. Тем временем мелкие добежали до конца прохода между вольерами и остановились, тяжело дыша.

– Блин, да что это с вами? – недовольно изрек Глюк, которому в очередной раз помешали наладить взаимопонимание с туканами.

– Там тигры! – выдохнул коллега.

– Естественно, – нисколько не удивился Аркадий. – И не только тигры. Там еще львы, леопарды, жирафы и медведи есть... И страусы с павлинами. Это ж, блин, зоопарк, а не рюмочная. Ты чо детей-то пугаешь? Тигры, тигры...

– А ты жало высуни и сам посмотри! – обиделся Телепуз. – Они, блин, из клетки вырвались!

– В натуре?! – поразился Глюк.

– Отвечаю.

Клюгенштейн почесал пятерней в затылке.

– И много их вырвалось?

– Не считал, – недовольно пробурчал Телепуз. – Мне, блин, не до того было... Два или три, наверное...

– Три, – вставил словечко наблюдательный сынишка Аркадия. – Их там трое в клетке было, когда мы в прошлый раз здесь были...

– Блин, вот бардак в стране! – Глюк сплюнул на пол. – Уже клетки с тиграми не запирают! И что, блин, теперь делать?

– Братве звонить надо, – Григорий начал быстро нажимать кнопки на мобильном телефоне. – Я – Ортопеду и Садисту, а ты Диню вызвони... И Кабаныча...

– Дини сейчас в городе нет, – Клюгенштейн насупился, набирая номер на своей трубке. – Они ж, блин, с Гугуцэ в Германию уехали...

– Точно! – вспомнил Телепуз. – Ну, тогда, хоть Комбижирика... Алё! Миша! ... Миша, у нас проблемы! ...

В конце восьмидесятых годов двадцатого века Аркадий Клюгенштейн шесть месяцев работал санитаром в Военно-Медицинской Академии, на хирургическом отделении.

Как-то раз в его дежурство привезли какого-то палестинского партизана, подстреленного, как тогда говорили, «подлым израильским агрессором» в момент закладки партизаном мины под школьный автобус, всего в заскорузлых от высохшей крови бинтах и в глубочайшей коме. Военно-медицинские светила бились с ним часов двадцать с гаком, вынимая из загорелого жилистого тела осколки с пулями, и молясь, чтобы сей достойный представитель народно-освободительного движения не отбросил коньки на операционном столе. Ибо в те времена жизнь ближневосточного партизана ценилась весьма высоко, а летальный исход был крайне нежелателен и сильно помешал бы карьерному росту хирургов и анестезиологов, каждый из которых был в чине не ниже подполковника.

Короче, битва за ценную жизнь была не на шутку, а за «картавого» [11] как минимум.

Сверхсложная операция завершилась удачно, партизана заштопали и отправили в спецпалату, где подсоединили к аппарату искусственного дыхания и поставили аж три капельницы.

Ну, а Аркадий в этой самой палате мыл пол.

Просто мыл пол и все. Ему на Ближний и Дальний восток вкупе со всеми Азией и Африкой было наплевать, потому как до аванса оставалось времени как до Китая на четвереньках, а до зарплаты столько же, только пешком.

Мыл Аркаша пол, как вдруг агрегат, где пульс, температура, кардиограмма и всё прочее высвечивается, и который к больным присоединен, как-то странно запищал, забулькал и захрюкал.

Боец освобождения Незалежной Палестины зашевелился.

Ожил, короче.

Клюгенштейну интересно стало, он со шваброй ближе подошел, типа линолеум трет, ну и посматривает – что там мигает, и чего там «арафат» в коечке дергается. И тут боец открыл глаза и уставился на Аркашу вполне осмысленным взглядом, хотя и немного затуманенным от анестезии.

Глюк, не долго думая, и брякнул, типа для поддержки:

– Шалом! – и широко улыбнулся...

Что привиделось бойцу, когда он узрел перед собой носатую ухмыляющуюся харю, словно сошедшую с плаката о прелестях жизни в кибуцах, – Шин-бет [12], пытки, публичное повешение, прогулка на катере в одну сторону, в финале которой его бы сбросили в пасть к вечно голодным акулам, – уже никто никогда не узнает.

Палестинец издал крик падающего со скалы горного козла и испустил дух.

Усилия по возвращения партизана в этот мир успехом не увенчались, а Глюк серьезно призадумался над бренностью бытия и над тем, как жить дальше...

Примерно те же мысли посетили Аркадия и тогда, когда он приник к небольшому прямоугольному оконцу на входной двери птичьей секции, и увидел вальяжно бредущего по аллее взрослого амурского тигра.

Полосатый обитатель тайги, чей вес на глаз определялся в три с лишним центнера, помахивал длинным хвостом и со стороны смотрелся вполне безобидно.

– Серьезная, блин, киса, – пробормотал Телепуз, выглядывавший из-за плеча Клюгенштейна.

– Зря ты пушки ментовские в пруд выкинул, – посетовал Глюк. – Ща бы пошли на прорыв...

Штукеншнайдер вздохнул, признавая правоту друга.

– Пап, а мы долго здесь сидеть будем? – осведомился Глюк-младший, для большей безопасности помещенный вместе с сыном Штукеншнайдера в огромный железный ящик, откуда братаны вытряхнули полтонны песка, предназначенного для противопожарных целей. Песок огромной кучей возвышался посреди прохода между вольерами.

– Сколько надо – столько и будете, – отрезал Аркадий. – И вообще – закрой, блин, за собой крышку и веди себя прилично...

Младший Клюгенштейн дисциплинированно скрылся в ящике.

По аллее вслед за первым тигром прошел второй, не менее солидных габаритов.

– Куда это они? – забеспокоился Телепуз.

– Обедать, блин, – Глюк подергал дверь, проверяя прочность блокировки. Лом засел намертво. – Тут им раздолье. Жри – не хочу... Одних зебр штук десять. Плюс остальные травоядные... Да и мусор недалеко валяется. Хотя, я думаю, его-то они не тронут. Они, блин, в пище разборчивы...

Штукеншнайдер наморщил лоб.

– Выберемся – первым делом рожу бывшему директору этого заведения набью...

– За что это? – поинтересовался Аркадий.

– Да, блин, развел бардак, понимаешь... Губер наш давно ж предлагал зоопарк в другое место перенести, с современными, блин, условиями содержания животины. А этот, сучок недоделанный, устроил тёрки: хочу-не хочу, политический заказ... Вот, блин, и дотёрли до того, что тигры удирают. А сделали бы дело толком – всё б нормально было.

– Это да, – кивнул Глюк, неоднократно видевший по телевизору выступления уволенного директора зоопарка, обвинявшего главу городского правительства во всех смертных грехах и поддержанного толпой мутноглазых псевдодемократов из местного отделения «фруктовой» партии. – Года два уже эта бодяга длится... Или три.