Сказание о старине и пароходе с красным флагом - Кэрдэекене Марья - Страница 8

Работая там руками и громко болтая, они все дальше продвигались вдоль него. Уже и Блахин с его летними поварнями и разными строениями стал виден. Работа шла споро. Нарезав горы веников и нарвав большие кучи травы, стали они их укладывать на сугусеры и увязывать, помогая друг другу. Кончив работу, надели сугусеры лямками за спину и собрались обратно… Вдруг одна из девок взглянула на море и ойкнула.

— Ой, девы! Гляньте-ка! Што там? Парахот ли, што ли?!

Все остановились… Поглядели на море и увидели — далеко-далеко на море, по самому горизонту, маленькой букашкой полз какой-то кораблик. Вслед за ним во весь горизонт огромным хвостом стлался черный дым, да такой густой, что будто не из одной трубы шел, а из десятка.

Старшая из женщин испуганно вскрикнула:

— Ой, восподи, откудова он взялся? В эту-то пору?! Ох, матя моя, чево-то тут неладно!

Все встревожились. Времена теперь не прежние — добрые люди на зиму сюда не приплывут…

Быстренько помчались женщины к дому: надо скорей об этом сообщить! Бежали, не разбирая дороги, с грузом на спине да напрямик, через лес, не чуя ног. Только до лесу добежали, на вал поднялись — навстречу им из леса Дядюшка: шел он не спеша, со связкой дровишек на спине.

Увидев толпу женщин, Дядюшка, не обращая внимания на их испуганные лица, шутливо заговорил:

— Ах, красны девицы, раскрасавицы мои, чего так напужались? Аль, таежный кавалер косолапенький, сон потерявший, за вами гонялся? А можа, мертвеца встретили?

Женщины, едва улыбнувшись, показали ему молча на море. Взобрался к ним Дядюшка на вал со своим грузом, посмотрел на море и — опустил веревку с плеча, которой дровишки-то держал на спине. Те так и грохнулись на землю. На миг на лице Дядюшки отразилась растерянность. Женщины все разом в голос закричали, загалдели и зашумели, кое-кто из девчонок громко заревел… Шум, крик на весь лес! Дядюшка по привычке в бороденку вцепился и прикрикнул на горланящих женщин.

— Да замолчите жа, бабы! Чево жа вы поперед-то страху дичаете?! Покудова еще ничего страшново-то нету! Пойдете в деревню-то да скажете мужикам — те знают, што делать надоть.

А сам про себя думал: «Охтось знает, какой то парахот идет-плывет да не ко времю, не к делу? Кабы разбойные люди не нагрянули! Времена-то нониче беда какие худые. Ох, где та беда ни шаталась, а к нам, видать, пришатилась!»

Вслух добавил женщинам:

— Нечево, теткие-мамые, без грому духом опадать! Не пускайтесь, успеете! Вон, смотрите, — показывая на линию морского прибоя, — прилив-то кончается? Сейчас вода-то дрогнет, убывать начнет! Пароходишка-то, кавдысь ишшо приползет, до утра его нечего ожидать!

С этими Дядюшкиными словами и помчались женщины в деревню, немного придя в себя от испуга.

Весть о виденном на море пароходе встревожила также всех мужчин. Во главе со старостой сходили они быстренько на морской берег проверить верность бабьих рассказов. И в самом деле: не почудилось им! Пароход продолжал ползти и дымил во весь горизонт.

Староста на всякий случай распорядился: вывозить всех женщин с ребятишками за реку, на лодках. Заодно мужики решили — вывезти и самое ценное, в первую очередь «казенную» пушнину, порох из общего склада, а также всю церковную утварь.

Начавшийся отлив ускорил дело. Успели всех перевезти, даже коровенок «своим ходом» перегнали. Благо, речка-то еще была совсем летней, не успела затянуться льдом. За речкой, а там — за густым леском, в давно покинутых старых поварнях, разместили всех женщин с детьми. Да и горы рядом — тоже заслон. Решено было, что в деревне останутся староста, пожилые охотники и батюшка с семьей. Парней тоже отправили за реку в качестве стражей матерям с детьми. До того прослышали от ольских друзей, что в некоторых местах «лихие люди», невесть с кем воюя, уводили за собой и молодых людей. Кому охота, против обычая, своих сынов посылать на какие-то темные дела? Как в якутской землице — заставят их еще и «убойством» заниматься. Такое грешное и бездумное дело — людей убивать!

На следующий день утром рано примчался из Блахина Дядюшка и огорошил всех мужчин:

— Балаганские молокане-то сказывают — на том пароходе они, к Коровьему острову ездючи-то, усмотрели черный плаг! Бают — худо это: так разбойные грабители и убойцы ходят! Да еще калякают те молокане-то — за Читой-городом каких-то белых наши простые мужики побили! А ково не добили — те и поразбежались, хто куды. Беда, опасаются, кабы доселя не прибежли! Ох, пары-браты, — продолжал Дядюшка рассказывать ошеломленным мужикам, — бе-е-да, сказывают, те колоченые-то — разварнаки из разварнаков! Страшные те люди, говорят, душегубцы переокаянные!

Тут присутствующий при разговоре батюшка отец Игнатий его прервал:

— Чего ты, раб божий Матвей, так расшумелся? Мало что нехристи-молокане скажут!

Дядюшка, против своего обыкновения, непочтительно огрызнулся:

— Тоже они — люди знающие, зря не скажут!

Наступили беспокойные, полные тревожного ожидания дни.

Дядюшка, как опытный охотник, был поставлен старостой во главе всех мужиков для защиты от неизвестных, едущих по морю.

— Мы што? Силенкой не обижены! — говорил он им. — Ежели мы, как пужливые олешки, станем разбегаться да всяк станет в свою яму прятаться, побьют нас, без остатка вымолотят — чисто табак дело будет! Умом надо тут раскинуть. Одним шестком надоча держаться всем нам! Да укрытенько: наш-то лес и ухоронит всех. У ково есть ружьишки — их на изготовке следоват подержать. За морем надо из леса незаметно последить да на устье-то дозорчик учредить не мешало б, как в старину делали…

Три дня ждали незваных гостей. Да пронесло: с того парохода никто не высаживался. Пароход прошел мимо.

Жизнь снова вошла в свою колею. Тут и снег долгожданный выпал. Потом уж, спустя полтора месяца, в разгар зимы в деревню пришел молодой охотник из соседней деревни — Апоня. Из тайги свернул, спустившись с верховьев реки, где обычно белковали…

Вечером гость, сидя у Дядюшки, рассказал мужикам волнующие вести. С того парохода-то в их селении высаживались неизвестные вооруженные люди, одетые в черное. Такие они все были хмурые и молчаливые! Толпами походили по деревне, потом все разом зашли в часовню. Там долго стояли и молились, крестясь «большим крестом».

— Ох, — сказывал Апоня, — беда — шибко молились, со слезой! На коленях!

После заставили они всех мужиков, у кого хоть пяток собак набиралось, возить ящики да мешки с разным добром из склада «Кунстальберс»: все замки сами поломали прикладами, даже сторожа не спросили. Все, что там было, выгребли дочиста!

— Каюры-то наши, — далее сказывал Апоня, — совсем оробели, после того как один «ихний» накричал на старшего-то нашего, как на мальчонку, да еще и нехорошим словом его обозвал. Ни охто не посмел рот-то открыть — «они» же оружные, угрюмые, как не побоишься-то? До самых сумерек возили все наши мужики из купеческих амбаров разный товар. А трое из «них», по всему видать было, начальники, по домам ходили, искали какую-то «рептройку»[15]. Приказчика-то Токарева за красные завязки на шапке за грудки потрясли. А тот, отчаянный, не испугался, и его больше не трогали.

После обильного чаепития Апоня еще много чего порассказал.

— На Оле «они»… Наши-то слыхали, у пристава в доме живут. На вид люди, бают, нравом своим совсем не похожи на других-то русских: беда какие злые, чисто вешние голодные медведи! На людей-то не смотрят, без ружей не ходят. Ежели и глянут на ково — у тово от страху-то душа мохнатеет! Водку каждый день пьют да меж собой стреляются… Про одного «ихнева» сказывают — именем Яныга — беда какой престрашный: за стол исти садится — «ныганы», такие маленькие многопульные ружьечки, кладет рядом, с обеих сторон! Тамошние-то русские меж собой его зовут «разбандит»! Ох, худо стало на Оле-то! Старикее-то наши не велят нам, парням, даже близко к Варжине[16] подходить, говорят, долго ли до беды — Ола-то рядом! Там, в Олоковой-то[17], дядя Савва нерп промышлял и встретил как-то ваших сахыев[18]. Те ему сказывали — Яныгины люди тамо-ка одного человека убили, да ни за щто ни про што! Как худую собаку!