Постструктурализм, Деконструктивизм, Постмодернизм - Ильин Илья - Страница 45

чающий лабиринт, который конструирует навязчивую идею со

зерцательности, то Лотреамон открыто протестует против психо

тического заключения субъекта в метаязык и выявляет в по

следнем конструктивные противоречия, бессмыслицу и смех"

(273, с. 419); "Отвергнутый, отец Лотреамона открывает перед

сыном путь "сатаны", на котором смешаны жестокость и песня,

преступление и искусство. Напротив, Малларме сдерживает

негативность, освобожденную действием того музыкального,

орализованного, ритмизированного механизма, который пред

ставляет собой фетишизацию женщины" (273, с. 450-451).

Недаром при переводе книги на английский язык была ос

тавлена только теоретическая часть: вся конкретика анализа

была опущена, и не без оснований. Можно восхищаться вирту

озностью анализа Кристевой как явлением самоценным самим

по себе, восторгаться смелым полетом ассоциативности, но вы

явить тут какие-либо закономерности и пытаться их повторить

на каком-нибудь другом материале не представляется возмож

ным.

Реальность хоры слишком трудно аргументировалась и не

могла быть выражена, кроме как через ряд гипотетических по

стулатов, каждый из которых для своего обоснования вынужден

был опираться на столь же шаткое основание. В скептической

атмосфере французского язвительного рационализма, как и анг

ло-американского практического здравого смысла, столь фанта

зийные конструкции, даже при всех попытках опереться на

авторитет Платона, не могли иметь долговременного успеха:

теория хоры приказала долго жить.

Иная судьба ожидала понятия "означивания", "гено-" и

"фено-текста", "интертекстуальности". О последнем как о клю

чевом представлении постмодернизма более подробно будет

рассказано в соответствующем разделе. Что касается трех пер

вых, то они вошли в арсенал современной критики в основном

постструктуралистской ориентации, но в сильно редуцированном,

чтобы не сказать большего, состоянии. Воспринятые через их

рецепцию Бартом, они стали жертвой постоянной тенденции

упрощенного понимания: в руках "практикующих критиков" они

лишились и лишаются того философско-эстетического обоснова

ния, которое делало их у Кристевой сложными комплексами,

соединенными в непрочное целое.

140

В результате "означивание" в условиях торжества реляти

вистских представлений о проблематичности связи литературных

текстов с внелитературной действительностью стало сводиться к

проблематике порождения внутритекстового "смысла" одной

лишь "игрой означающих". Еще большей редукции подверглись

понятия "гено-" и "фено-текст": первый просто стал обозначать

все то, что гипотетически "должно" происходить на довербаль

ном, доязыковом уровне, второй -- все то, что зафиксировано в

тексте. Сложные представления Кристевой о "гено-тексте" как

об "абстрактном уровне лингвистического функционирования", о

специфических путях его "перетекания", "перехода" на уровень

"фено-текста", насколько можно судить по имеющимся на сего

дняшний день исследованиям, не получили дальнейшей теорети

ческой разработки, превратившись в ходячие термины, в модный

жаргон современного критического "парлерства".

Кристева была, пожалуй, одним из последний певцов по

этического языка как некой языковой субстанции, противопос

тавленной языку практическому, в том числе и языку естествен

ных наук. Концепция поэтического языка имеет давнюю исто

рию даже в границах формалистического литературоведения XX

в. Достаточно вспомнить русских формалистов, теории Р. Якоб

сона, первоначальный период англоамериканской "новой крити

ки", концентрировавшей свои усилия как раз в области построе

ния теории поэтики; многочисленные работы пионеров француз

ского, русского, чешского, польского структурализма 60-х гг.

Все они, разумеется, создавали многочисленные труды и по

теории прозы, но основные их усилия были направлены на до

казательство "поэтической природы" художественного, литера

турного языка.

Примерно в конце 60-х гг. концепция поэтического языка

в прямолинейной своей трактовке сошла на нет, поскольку на

первый план выдвинулась проблема коренного переосмысления

языка как такового и выявления его исконно сложных отноше

ний с "истиной", "научностью", "логической строгостью", с про

блемой доказательства возможности формализации понятийного

аппарата любой дисциплины.

Кристева периода написания своего капитального труда

"Революция поэтического языка" (1974) была весьма далека от

структуралистски-наивных представлений об особой природе

поэтического языка и название ее работы несколько обманчиво,

поскольку фактически общий ее итог -- отход от концептуаль

ного приоритета поэтического языка. Для французских структу

ралистов, переходящих на позиции постструктурализма, таких

ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ 141

как Ф. Амон, А. Мешонник, П. Рикер 8, этот процесс затянул

ся практически до начала 80-х гг., и хотя автор "Революции

поэтического языка" эволюционировал значительно быстрее, тем

не менее опыт структурализма заметен и в этой книге, при всей

ее несомненной постструкту

ралистской направленности.

Проблема субъекта

Разумеется, можно счи

тать, что перед нами здесь

просто другой вариант пост

структурализма, значительно

более тесно, "кровно" связанный с изначальными структуралист

скими представлениями. Но раз уж речь зашла о своеобразии

кристевского постструктурализма, то следует более подробно

сказать и о другом -- о том, что так заметно выделяло Кри

стеву уже на начальном этапе становления литературоведческого

постструктурализма: о ее постоянном интересе к проблеме субъ

екта.

Мне хотелось бы привести рекламную аннотацию к

"Полилогу" (1977), написанную самой Кристевой, поскольку

именно здесь, на мой взгляд, она наиболее четко сформулирова

ла то, чего хотела добиться и к чему стремилась:

"Полилог" анализирует различные практики символизации:

от самых архаичных -- языка, дискурса ребенка или взрослого

через живопись эпохи Возрождения (Джотто, Беллини) и прак

тику современной литературы (Арто, Джойс, Селин, Беккет,

Батай, Соллерс) и вплоть до их применения современными

"гуманитарными науками": лингвистикой (классической и совре

менной), семиотикой, эпистемологией, психоанализом.

Проходя таким образом сквозь переломные эпохи истории

человечества -- Христианство, Гуманизм, XX век -- и изучая

процессы устаревания традиционных кодов как свидетельство

становления новой личности, нового знания, эта книга все время

ставит вопрос о "говорящем субъекте". Если она выявляет в

каждом тексте, как может возникнуть из негативности, доходя

щей до полного исчезновения смысла, новая позитивность, то

тем самым она доказывает самим ходом своего рассуждения, что

единственная позитивность, приемлемая в современную эпоху,

-- увеличение количества языков, логик, различных сил воздей

ствия. Поли-лог: плюрализация рациональности как ответ на

____________________

8 Я нарочно называю здесь до известной степени "пограничные",

"маргинальные" (с точки зрения общепостструктуралистской перспективы)

имена теоретиков, не являвшихся "ведущими" представителями постструк

туралистской теоретической мысли.

142

кризис западного Разума. Это тот вызов множеству коренных

изменений, каждый раз сугубо специфических, вызов смерти,

которая угрожает нашей культуре и нашему обществу, в языках,