Записки об осаде Севастополя - Берг Николай - Страница 6

– Что ж, пойдемте. Я вас представлю Зорину, и вы сможете увидеть всю линию бастионов, которые под его командой, начиная с пятого по десятый.

А мне только этого и хотелось.

Мы поднялись на гору мимо бульвара Казарского и, повернув налево, зашли поклониться праху Лазарева и Корнилова, положенных вместе, под одной доской. Над ними воздвигается храм Святого Владимира. Выведен только один фундамент13. Оттуда мы зашли в Библиотеку, о которой я скажу подробнее несколько ниже. Обойдя нижний этаж, мы поднялись вверх, на открытую террасу, откуда виден весь город, бастионы, четыре неприятельских лагеря и их корабли. Дух захватывает от неописанного чувства восторга, когда окинешь все это глазами… Эти живописные холмы с их бугрящимися улицами, эти бухты, захлебнувшиеся кораблями, которым не дают простора… Боже мой! И такой город отдать….

5-й и 6-й бастионы оттуда ближе всех – версты полторы, не больше. Но видны одни казематы – каменные здания в один этаж, где помещаются офицеры и часть прислуги. Дальше их и соединяющей их стены не видно ничего. Они кажутся как бы на горизонте. Перед ними балка с белеющими домиками. В улицах двигался народ. Мы спустились с террасы и пошли по направлению к этим бастионам и скоро пересекли одну широкую улицу, которая называлась Большой Морской. Это была некогда одна из самых населенных улиц, с вечным движением и деятельностью. А теперь стояли брошенные дома с разбитыми окнами; ходивший народ – были единственно солдаты. Встретилась еще одна баба с ребенком на руках и несколько мальчишек, которые катили ядро. Им платят на бастионах по копейке за штуку. Но все-таки видишь много валяющихся ядер, даже на площадке у самой Графской пристани. Потом мы пошли обыкновенными севастопольскими улицами, по холмам.

– Вот здесь недавно убило одного солдата штуцерной пулей, – сказал мой спутник.

Это место было еще саженях в 200 от бастионов. Я так устал, что хотел было сесть и отдохнуть; но домик Зорина уж был недалеко. Он помещался в нем с адъютантами и канцелярией. Мы нашли всех дома, за работой. Все были моряки, и все в шинелях или в сюртуках без эполет. Зорин принял меня как старого знакомого. Мы сели закусить. Со мной рядом сел Ахбауэр, бывший адъютант Шильдера; он был здесь старшим саперным офицером и заведовал работами на 5-м и 6-м бастионах. Он предложил мне идти с ним после обеда на 5-й бастион.

Надо было идти мимо стены, построенной еще давно и неоконченной. Внутренняя часть каземата была во многих местах пробита насквозь, и после того пробоины завалены камнями. Крыша сбита совсем. На ней заметна небольшая земляная насыпь, и посередине стоит несколько туров.

По всему двору были видны земляные насыпи с отверстиями, обделанными в сруб. Это землянки солдат, или, как зовут на бастионах, блиндажи, по-солдатски – курлыги. Фас бастиона, обращенный к неприятелю, состоял из земляного вала, бочонков, мешков с землей и туров. В валу проделаны амбразуры, занавешенные веревочными щитами, введенными Зориным, потому что деревянные разбивало ядрами и даже пулями, и щепками било прислугу. В амбразурах стоят пушки, преимущественно морские, большого калибра; внизу, у лафетов, сложены в пирамиды ядра, свалена картечь, патроны; протягивается толстый канат, сдерживающий орудие, когда отдает его выстрелом; мотаются тали – особенные веревки с блоками; вал вышиной сажени в две. Вокруг сделаны ходы по доскам; на некоторых стоят вахтенные с трубами, следя за неприятелем. Несколько штуцерных стоят тут же, и каждый ожидает случая выстрелить. На дворе всегда кипит работа: роют блиндажи, возят землю, офицеры ходят между работающими, наблюдают, кричат; садятся на пушки и разговаривают друг с другом, нисколько не думая о пулях, которые иногда звенят об то орудие, где они присели… А вот в амбразуре, на полу, поместился целый десяток матросов, поставили котел и едят кашу. Один, пожалуй, расскажет вам, как вчера убило у них товарища на этом самом месте. Вдруг вахтенный кричит:

– Бомба! Или наша едет!14

Чугунный шар хлопается на двор; кто прилегает, кто остается так; бомбу разорвало, осколки, жужжа, летят над головами, и опять все пошло по-прежнему. Вот вам бастион и жизнь бастиона! Впрочем, 5-й бастион не из самых опасных. Здесь траншеи неприятелей саженях в 250. Я взглянул в отверстие щита у одного орудия: далеко в поле шел едва заметный желтый вал, сливаясь с грунтом земли, – это были траншеи неприятелей. Местами выскакивал дымок – выстрел из штуцера, но без звука, – и только. Больше никакой жизни; никто не показывается из-за вала, и не веришь, что там много народу. А между тем смерть поминутно несется из-за этого безжизненного вала… Французы очень осторожны. Впоследствии я глядел на их траншеи по целым часам – ничего, кроме вала. Если покажется кто-нибудь, то верстах в двух или еще дальше.

Познакомясь с бастионом, я стал рисовать разбитую стену каземата, прислонясь спиной к мешкам на валу. Пули беспрестанно ложились через вал и щелкали в камни здания. Я боялся за работавших во дворе; но ничего не случилось. Потом я накинул два лагеря, английский и французский, в трубу, которую мне держал матрос. Мы загородились мешками и были безопасны от выстрелов. Я так зарисовался, что забыл о пулях и уже не слыхал их свиста. Матрос, соскучась или устав держать трубу, стал обкладывать ее каменьями, которые доставал тут же на валу, беспрестанно высовываясь. Я заметил ему это.

– Ничего, ваше благородие! – отвечал он, как обыкновенно отвечает русский человек. В это время пуля ударила в мешок против моего уха.

– Видишь! – сказал я.

– Пулька! – отвечал он, нисколько не переменяя положения и глядя через вал, как будто не его дело.

Вообще наши очень неосторожны. Когда нужно идти траншеями, идут где случится, попрямее; часто высовываются из-за вала. Или уж так смело создан русский человек! Мне рассказали такой случай, кажется, уже известный всем; но я его повторяю, как слышал там. Летело перед бастионом стадо дрохв. Наши выстрелили в одно время с французами: четыре дрохвы упали между ними и нами. Долго никто не решался идти подымать. И что ж? Первый пошел русский, один офицер, поднял две дрохвы, а две оставил им, сказав:

– Возьмите – может, и ваши!

Я кончил рисовать. Меня окружили офицеры: артиллеристы и моряки. Лейтенант Марков, командующий на бастионе, пригласил взглянуть на его блиндаж. Это была небольшая подземная комнатка с печью и кроватью. Правда, в ней едва можно было повернуться; но зато тепло и совершенно безопасно от бомб[7]. Я нарисовал и ее и простился с храброй семьей 5-го бастиона.

Уже вечерело, когда я воротился к Зорину.

Во время ужина пришли доложить, что против 6-го бастиона неприятель возводит батарею и ставит пушки. Зорин велел сделать до пятидесяти выстрелов с 5-го бастиона ядрами и до ста с 6-го бомбами. Скоро загудели выстрелы, и у нас затряслись окна и двери. Я не дослушал до конца и заснул. Знаю только, что неприятель не отвечал.

На другой день, 15 февраля, я пошел на 6-й бастион, имея провожатым матроса. 6-й бастион совершенно похож на 5-й: такой же каземат, немного целее; такого же устройства вал, неприятель почти на таком же расстоянии. Тут я познакомился с лейтенантами Шемякиным и Гедеоновым и комендантом бастиона, полковником Лидовым, человеком весьма простым и добрым, но столько же точным в исполнении своих обязанностей. Он едва не взял меня под арест, дав секретное приказание не выпускать меня, покуда не будут наведены справки, и все это потому только, что я был в другой форме, невиданной на

В «Севастопольском альбоме» рисунок № 7.

бастионах. Я ничего этого не знал. Он сам мне рассказал после очень просто. Мы пошли траншеями в блиндаж Шемякина, который был в четверти версты от бастиона, подле батареи, называвшейся Шемякинской, или Полынковой. Я стал рисовать морские орудия. Пули беспрестанно посвистывали через вал; но я уже к ним привык. Потом мы вошли в блиндаж: явился херес, сыр и какая-то рыбка. Мы пробеседовали довольно долго, как вдруг услыхали глухой удар пули подле дверей блиндажа. Все выскочили взглянуть, не убит ли кто. Но оказалось, что пуля попала в белье, повешенное для просушки, пробила насквозь две мокрые рубахи, одну за другою, и зарылась в мелких камнях. Сила полета штуцерной пули изумительна. Здесь было до 400 саженей расстояния между их и нашими траншеями. Мне показывали пули, которые случалось отыскать, – это смятые или расплюснутые комки свинца. Воротясь к Зорину, я нашел у него адмирала Нахимова. Он был в сюртуке и в эполетах. Зорин представил меня. Адмирал – это само простодушие и доброта. Он позволил мне видеть все бастионы и обещал дать проводников.