Остров Тамбукту - Марчевский Марко - Страница 70

Боамбо был прав. Если мне удастся убить крокодила, туземцы вздохнут с облегчением и будут мне благодарны, а басни Арики о том, что я в чем-то повинен, рассеются как дым. Это обстоятельство еще больше толкало меня осуществить мое намерение, несмотря па всю его опасность. Вождь снова меня предупредил:

— Смотри, Андо! Никто до сих пор не убивал крокодила, потому что у него толстая и твердая кожа, а спина и хвост покрыты такими прочными пластинками, что никакое копье не может их пробить.

— Я знаю. Но на животе кожа тонкая, правда? Ты дашь мне маленького поросенка?

Боамбо кивнул головой и вышел. Немного спустя, он вернулся с маленьким черным поросенком, который вырывался из его рук и пронзительно визжал.

— Вот тебе поросенок, — сказал он, подавая мне его. — Но знай, что ты сам лезешь в пасть смерти.

Улыбаясь, я взял поросенка. Мне хотелось выглядеть спокойным и уверенным в успехе, но мой вид не успокоил Зингу. Я видел страх в ее глазах, а ее умоляющий взгляд будто говорил: «Не ходи в бухту, крокодил сожрет тебя».

— Не ходи, — горестно сказала она в последний раз. — Если с тобой что-нибудь случится, знай, мы все будем плакать по тебе. Больше всех будет плакать Зинга... Слышишь, Андо? И только один человек будет радоваться — Арики...

Пришлось снова ее успокаивать. О, я не погибну! Не доставлю этого удовольствия Арики, нет! Я убью крокодила и сегодня же вечером вернусь цел и невредим.

— Набу, иди с ним, — обратилась Зинга к отцу. — Иди и ты, Амбо.

Оба мужчины и в самом деле взялись за копья и готовились идти, но я их остановил.

— Оставайтесь тут и ждите меня, — сказал я и добавил, усмехаясь: — Увидев много народу, крокодил испугается и не вылезет из воды.

Я сказал правду: успех моего предприятия зависел от того, вылезет крокодил на берег, соблазненный поросенком, или нет. У него хорошо развит слух и сильное зрение. Если он почувствует, что на берегу люди, он может испугаться и остаться в воде. Тогда мой план провалится. Кроме того, вождь со своим сыном ничем не могли мне помочь, а только помешать.

Засунув нож за пояс, я взял поросенка и веревку и зашагал через лес к заливу. Солнце склонилось к вершине далекой горы, и в лесу было прохладно. Птицы разноголосо перекликались — тропический лес был полон жизни. Высокие деревья с толстыми стволами стояли непоколебимо и твердо, как гиганты на крепких ногах. Некоторые из них насчитывали тысячу, другие — две, три и четыре тысячи лет. Когда Гомер писал «Илиаду» и «Одиссею», им было больше тысячи лет. Как коротка человеческая жизнь по сравнению с жизнью этих деревьев-гигантов. Глупая морская черепаха живет триста лет, орел живет лет пятьсот, а человеку не суждено жить даже сто лет!..

Придя на берег, я привязал поросенка к дереву на опушке леса. Он сейчас же начал рваться, пронзительно визжать и бросаться во все стороны, но веревка была короткая; когда она натягивалась, поросенок падал на песок и еще сильнее визжал. Крокодил, наверно, должен был его услышать. Даже и тогда, когда он глубоко под водой, он слышит малейший звук. Мне не оставалось ничего другого, как ждать, скрывшись за деревьями.

Нож, который я держал в руке, вместе с рукояткой, был сантиметров пятидесяти длиной и очень острый. Голубоватая сталь переливалась холодным блеском. Я прихватил и копье, но оно едва ли могло быть мне полезно. Если крокодил нападет на меня, я мог спастись только бегством. Но я не собирался бежать.

День клонился к вечеру. Дул легкий ветерок, Листья на деревьях едва слышно шелестели. Поросенок продолжал рваться и визжать, а я не сводил глаз с бухты и терпеливо ждал.

Наконец крокодил высунул голову из воды, огляделся и опять скрылся. Заметил ли он поросенка? Наверно. Потому что вскоре он опять показался и быстро поплыл к берегу. Доплыв до отмели, он ступил на свои короткие передние лапы, вытянул длинную морду и опять осмотрел пустынный берег. Меня не было видно за деревьями. Никакая опасность ему не угрожала. А добыча была так близко! Несчастный поросенок! Он тоже заметил опасного хищника и еще сильнее завизжал и задергался, но напрасно: он был прочно привязан за ногу к дереву. Почему-то его визг мне напомнил детский плач...

Крокодил быстро пополз к привязанной добыче. Его лоснящееся желтоватое брюхо волочилось по песку и оставляло широкий след, напоминавший широкую дорожку. Крокодил был действительно огромных размеров, от восьми до десяти метров в длину. Его мощный длинный хвост па конце был сплющен, как руль корабля, а широкая спина покрыта прямоугольными роговыми пластинками, как будто он был в броне, которая поблескивала на солнце, отливая темно-синим блеском. Короткие, сильные передние лапы оканчивались пятью пальцами с острыми когтями, а на задних лапах у него было по четыре пальца, соединенных перепонками. Он полз неуклюже, низко опустив голову, время от времени разевая свою страшную пасть, и тогда его острые клыки сверкали на солнце. Его глаза, бесцветные и злые, зловеще горели.

Поросенок бросился к лесу, но веревка натянулась, и он перекувырнулся в песке. Когда крокодил приблизился к нему с открытой пастью, готовый его схватить, поросенок бросился в обратную сторону, но веревка снова его дернула, и он покатился по песку. Крокодил тяжело полз к нему с разинутой пастью, из которой капала желтая пена. Он был разъярен сопротивлением.

Эта дикая охота продолжалась минуты три. В это время я подбежал к тому месту, где крокодил вылез из воды, и воткнул нож, рукояткой вниз и острием вверх, как раз посередине дорожки, оставленной крокодилом на песке. Из песка всего сантиметров на пять торчало острие ножа. После этого я снова скрылся за толстым деревом в ожидании.

Тонкий, пронзительный визг поросенка приводил меня в содрогание. Он оказался очень увертливым — каждый раз, когда хищник приближался к нему с раскрытой пастью, он вскакивал на ноги, ловко ускользал и бросался бежать. Видя, что ему его не поймать, разъяренный крокодил взмахнул своим длинным хвостом и одним ударом наповал убил несчастного поросенка. После этого взял в пасть, как пилой, разрезал пополам и жадно проглотил обе половины, не жуя. Я был довольно близко от него и видел, как из глаз крокодила капали крупные слезы. Можно подумать, что он оплакивал свою жертву. Ничего подобного! Это были слезы бессердечного, злого и опасного хищника, слезы гнева и обжорства. Крокодиловы слезы...

Проглотив поросенка, огромное пресмыкающееся поползло к бухте... «Поползет ли он по той же дороге, по которой вылез из воды?» — думал я, наблюдая за ним с трепетом и волнением. Я где-то читал, что, по верхнему течению Нила, местные жители убивают крокодилов таким же образом. Привязывают к дереву у берега реки маленького козленка, прикладывают к соскам пиявок, и когда пиявки принимаются сосать кровь, козленок начинает громко блеять от боли. А в это время люди ждут, спрятавшись за деревьями. Если крокодил находится невдалеке, он выходит из воды и направляется к жертве. Тогда люди втыкают нож в то место, откуда крокодил вышел из воды, после чего криками гонят его, и он спасается к реке но по тому же пути, по которому пришел. И, разумеется, распарывает себе брюхо...

«Так пишут в книгах, но верно ли это?» — задавал я себе вопрос, глядя на крокодила, быстро удалявшегося к бухте. Да, он возвращался по тому же пути, по которому только что прополз. Дорожка, которую он оставил, была ясно видна на песке, и он полз по ней. Но не свернет ли он в последний момент, заметив нож?

Нет, он не свернул. Он прополз как раз через нож и скрылся в воде.

Я быстро подбежал к тому месту. Острие ножа было окровавлено. Следы крови остались и на песке. Даже вода у берега была окрашена. Крокодил распорол себе брюхо...

Я вскочил в пирогу и выехал на середину бухты. От крокодила не было и следа. «Если рана смертельна, — думал я, — самое большее через полчаса хищник сдохнет и выплывет на поверхность».

Так и случилось. Через полчаса толстая спина хищника показалась из воды, и легкие волны прилива закачали его. Я осторожно приблизился к нему на моей пироге — он действительно был мертв.