Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ) - Странник Стелла - Страница 54

— Вы о чем говорите, Павел Ильич? Зачем этим людям нужно было куда-то бежать? Они что, преступники?

— В какой-то степени — да!

— Это вы о чем?

— О том, что Арбенин — вор! Любой сотрудник экспедиции может подтвердить, так ведь, Леонтий Иванович? — и посмотрел на него своим испепеляюще-черным взглядом.

— Да-да! Я свидетель кражи амазонита. Его в Ельниках нашел биолог Борисов и вручил Кондратьеву, как начальнику экспедиции. Так он его... украл! На следующий день мы обыскали...

— Ну вот, до чего дошли сегодня ученые... — Иностранцев сокрушенно покачал головой. — Ладно... и что?

— Все видели, что камень лежал на полочке... в его комнате...

— И Сибирцев с Сиротиным тоже видели? — лицо профессора помрачнело.

— Да. И они — тоже.

— Так на кой ляд тогда эти двое побегут с вором? Не вижу логики.

— А Сибирцев еще там его выгораживал, говорил, что доверяет ему... Но мы ведь изобличили их тайный союз...

— Союз? Опять загадками говорите! Давайте уж лучше аргументировать! Что там за союз такой?

— Арбенин с Сибирцевым решили вдвоем провести иследование по фигуркам звериного стиля, ну... по Спицынской методике... и... — Кондратьев сделал паузу, чтобы глотнуть свежего воздуха — так все сперло в груди от волнения. — И опубликовать эту работу, минуя наш университет.

— Вот оно что! — Иностранцев совсем помрачнел. — Допустим, эти двое спелись. А Сиротин при чем? Его карьера незапятнанная, да еще и вся впереди... Ему-то зачем беглецом становиться?

— Думаю, что он стал свидетелем какого разговора, так что пришлось его и с собой потянуть. А может, пряником поманили, мол, в Германии столько возможностей для молодых специалистов.

— В Германии?

— Ну да! Я думаю, что они в Германию бежали!

— Позвольте, Павел Ильич, что-то ваши доводы... пишете как вилами на воде... Германия-то тут при чем?

— Я вот с собой кое-что прихватил... — Кондратьев положил на стол журнал — его он купил в прошлой поездке, когда стажировался. — Вот, видите, здесь огромная статья о находках в Российской империи — в Сибири и на Урале... Так что ученый оттуда, да еще и с ценным материалом за пазухой... может в Германии пригодиться.

— Странно... Иностранцев даже замолчал. — Такого поворота я вообще не ожидал. И что, у них есть что-то ценное?

— Да. Есть. Я, как руководитель экспедиции, тщательно готовился к ней и вот на что обратил внимание... Арбенин проявил какую-то... одержимость... он с утра до вечера проводил время то в читальном зале, то в минералогическом кабинете... Я уже тогда подумал, что он затеял что-то... может, и аферу какую...

— Это что же — преступление — получать знания? —усмехнулся профессор.

— Конечно нет! Но если представить, что с кем-то из заграничных сообществ была у него договоренность...

— Шпионить? — прыснул Иностранцев.

— А почему бы и нет! И вообще... — Кондратьев поправил острые уголки белого ворота рубашки. — Это я о теоретических знаниях. Он очень хотел быть подкованным, думаю, потому, чтобы выступить на симпозиуме, а может, и в журнале...

— Мы много чего и не видели! — поддержал разговор Скорожитовский. — Например, в пещере они могли найти жемчуг или... зуб мамонта, но вот книга Спицына... эти... «Шаманские изображения»... Лично я ее видел! И слышал, как он хвастался перед Сибирцевым, что приобрел ее по случаю... А после этого... Они вдвоем с Сибирцевым обсуждали тайный план...

— Нет... — профессор вскинул густые широкие брови, и на его лбу появились продольные морщинки. — Не верю, что такой тихий, уравновешенный преподаватель...

Вот он, вот он — этот момент, когда можно грести в свою сторону! Кондратьев чуть не поперхнулся, поспешив выдавить из себя:

— Это вы о нем говорите — «тихий»? Да он же — революционер?

— Что? — профессорские брови вытянулись в единую линию — настолько глубокими стали поперечные складки между ними. — Это вы о чем?

— Мы ведь вместе с ним работали в девятьсот пятом в этом университете, — спокойным театральным голосом начал Кондратьев свой рассказ, отложенный на «черный день». — Так вот, он проявил себя как бунтарь и даже выступал на студенческой общеуниверситетской сходке. После чего, конечно, уволили... за разжигание революционных настроений...

— Восстановили?

— Да. Уже после принятия новой конституции...

Кондратьев выдохнул. Фу! Кажется, все сказал! Сердце билось учащенно — на кону стояла его судьба.

— Вы, Павел Ильич, конечно, понимаете, насколько серьезны выложенные вами факты? Все, что касается девятьсот пятого года, конечно ж, могу проверить... и не дай Бог — оговорили человека! А вот что насчет тайных планов...

Он пристально посмотрел в глаза, спрятавшиеся за огромными линзами очков:

— Леонтий Иванович, — вы человек серьезный и... уважаемый в университете. Да и старше Кондратьева. Негоже в вашем возрасте было бы плести паутину...

— Что вы, Александр Александрович! Я ведь и поклясться могу, что на самом деле слышал их разговор. Они собирались сами провести это исследование... по шаманизму...

— Н-да-а... какое пятно на репутацию университета!

***

Этот нелицеприятный диалог с профессором воспроизвести сейчас слово в слово, конечно же, невозможно. Некоторые выражения, нет, не матерные, Боже упаси, Кондратьев просто-напросто пропускал мимо ушей. К чему лишние эмоции, когда в голове созрел грандиозный план? Он и сам уже начал верить в то, что Арбенин направил свой взор в Германию. Почему именно туда? На этот вопрос он сам себе и отвечал: во-первых, зависть заела по поводу того, что Кондратьев именно там и стажировался... Ну, а во-вторых — в этой стране было как-то последнее время неспокойно. В печати появлялись статьи о том, что немцы... нет, в своей стране они навряд ли революцию совершат... хотя, кто их знает — народ горячий. А вот вмешаться в дела какой другой страны — это вполне возможно. Так что Арбенину со своими революционными взглядами самое место — там.

Они вышли из университетского холла с застоявшимся запахом краски — видимо, где-то в аудитории наводили лоск к началу учебного года и шагнули под горячие солнечные лучи — оно стояло в зените. И — жарило, словно вкручивало в мозги шурупы.

— Леонтий Иванович, давайте-ка посидим где-нибудь в маленьком ресторанчике, подумаем, что к чему, ведь мы с вами теперь... — у Кондратьева так и вертелось на языке то самое выражение, когда-то оброненное Скорожитовским — «в одной лодке», но оно ему не нравилось с самого начала.

— С удовольствием!

— Кстати, как Наталья поживает? Привет от меня ей передавайте!

— Спасибо! Передам, когда вернется.

— А что, она в отъезде?

— На термальных водах.

— И где, интересно?

— В Бад Эмсе! Что ей одной сидеть? Я ж в экспедиции...

— Да, мы с вами сейчас... в экспедиции...

Кондратьев поморщился. Надо же, каждую минуту напоминает ему об этом, давит на больное место. Сделал небольшую паузу и выдал:

— Так в Германии сейчас неспокойно!

— Это вы, Павел Ильич, такую легенду придумали! На самом деле там вполне... благопристойно...

Его собеседник подтянул к глазам слегка сдвинувшиеся на нос очки и посмотрел на Кондратьева через свои мощные линзы:

— Да... а вы ведь вроде бы тоже жениться собирались?

— Вот именно! Собирался... до экспедиции. А сейчас — раздумываю... С этим делом спешить не нужно!

Н-да-а, не рассказывать же сейчас этому бурундуку, что невеста выставила вон! У нее, понимаешь ли, настроение изменилось, пока жених уральские земли сапогами мерил!

***

Они зашли в ближайший ресторанчик и устроились за столиком рядом с окном. Надо ж, не подумал... Именно здесь сидел он тогда с Арбениным, «покупая» у него возможность возглавить экспедицию. Эх, если бы этого не произошло, сейчас бы беззаботно гулял... да и с Верой бы все сложилось по-другому. А кто знает заранее, что произойдет с ним завтра? Говорят же о какой-то там соломке, чтобы подостлать...