Дилетант. Дилогия (СИ) - Калиничев Александр Михайлович - Страница 2

Я - калека! Охренеть! ... Оторвали Ваньке встаньку!

Додумать не успел.

В комнату вбежал колоритный здоровенный мужик, глянул на меня как-то странно. Что-то детское, какой-то щенячий восторг, какая-то отчаянная радость отразилось в его светлых глазах. Это никак не вязалось с его видом. Всё это длилось мгновенье. Он упал перед кроватью на колени, обхватил меня своими ручищами и... зарыдал.

Вот это да. Как-то сейчас я не ожидал такого пассажа. Всего минут пять- десять я в сознании нахожусь, мне бы в спокойствии осмыслить случившееся, а тут.... Кто это? Отец? Наверное, да, так плакать может только отчаявшийся, любящий человек. А кто так беззаветно может любить, как не родитель своё чадо.

Но тут мизансцена вновь изменилась, в комнату вошла женщина. Нет, не та, что я увидел, придя в себя. В комнату вошла Хозяйка. Именно так, с большой буквы. Властное, красивое, даже скорее породистое лицо, осанка... Да всё, буквально всё в этой женщине говорило о том, что она привыкла, нет не руководить, она привыкла повелевать. Однако в её глазах я тоже увидел неподдельную радость. Надо же как меня здесь любят... Да нет, не ври себе - ни тебя, а этого бедного юношу, чьё тело ты, в силу обстоятельств, занял.

- Ну, наконец-то, Александр Фёдорович, Вы пришли в себя. А то мы уже отчаялись, господин поручик - Сказала женщина приятным голосом и положила руку мне на голову. Рука полная, сильная и прохладная. Очень приятное ощущение. Температурка-то у меня наверняка есть, раз такие раны, значит и воспалительный процесс идёт. Поэтому прикосновение холодной руки было приятно.

- Ну полно, тебе Степан, полно. Ступай, распорядись, что бы для Александра Фёдоровича воду приготовили умыться, да поесть, что-нибудь более существенное, чем бульон.

Степан поднялся, вытер рукавом заплаканные глаза и вышел из комнаты со словами - Дык это мы, матушка, мигом спроворим.

Так, значит это не отец, а скорее слуга. Блин, да за такие искренние чувства и слугой как-то человека называть неудобно. Наверное, как у Пушкина в 'Капитанской дочке', кто-то типа дядьки, который воспитывал барчука с детства и был ему и папкой и мамкой, и нянькой и старшим братом.

Ну а кто же эта женщина? Мать? Но меня называла по имени и отчеству, хотя может здесь так принято. Опять же, Степан её матушкой назвал.

Женщина подвинула к кровати стул и села. Опять положила руку мне на голову. - А жар-то ещё есть. Да, как и не быть при таких-то ранах. Слава Богу, опамятовались. - И она перекрестилась на икону.

- Что со мной случилось? - Ё..., голос еле-еле слышно, кое-как выговорил, горло сухое, слова изо рта приходиться выталкивать. - И, если можно, дайте попить, пожалуйста.

- Да, да, конечно. - Она поднялась, подошла к столику (а я его и не заметил) справа от кровати и налила в стакан из кувшина воды, затем наклонилась надо мной, просунула левую руку под мою головы, приподняла её и стала меня поить. Движения её были привычные, видимо делала она это не раз.

- То, что Вы не помните, что с Вами случилось, это естественно. Такое потрясение, которое на Вашу долю выпало, те раны, что Вы получили, как говорит Нестор Максимович, должны были Вас убить. Максимȯвич Нестор Максимович, - это врач которого я с собой привезла. А Вы, мой мальчик, слава Богу, выжили. - Она опять перекрестилась. - В Вас попало ядро во время штурма Измаила.

Оба на! Измаила! 'Времён Очакова и покоренья Крыма'.

Ну, то что я в Росси, я догадался уже. А место, а время?

Теперь со временем разобрались - конец 18 века. Измаил брали, кажется, в декабре толи 89 -го, толи 90-го. Блин, ну не помню точно.

Попало ядро. Нифигасе! Нехилый парень был, раз выжил. Ядром видимо парню ноги и оторвало. Как же он выжил-то, при зачаточном уровне полевой хирургии. Впрочем, что я могу знать о полевой хирургии 18 века, если и про 21 век ничего сказать не могу, потому как абсолютный дилетант.

- Какое сегодня число? - Спросил я. Слова, после того как попил, вышли чуть легче.

- 18 марта.

Ого, три с лишним месяца! Нда.....есть о чём подумать.

- А где я нахожусь?

Её глаза стали грустными, и где-то в глубине, в уголках, я заметил, наполнялись слезами.

- Бедный мальчик. - Она опять положила руку мне на голову. - В своём имении, в Алексеевском.

Эта информация пока ничего не даёт. Этих Алексеевских в России может быть не одна дюжина, если не сотня, если я, конечно, в России.

- А как я попал сюда?

- Это всё Степан. Он же был с тобой и в Измаиле и вёз тебя через всю Малороссию. Ну и я немного поспособствовала, кода Александра Васильевич мне отписал, что крестник мой тяжело ранен.

Ага, значит не мать, а крёстная. Надо же, какие обычаи. Крёстная, а как строго выполняет свои обязанности, или может я что-то пока не понимаю.

Стоп. Прозвучало что-то важное... Алексанра Васильевич...., какой Александр Васильевич? Суворов? Ну да, сейчас Суворов будет писать про какого-то поручика. Да нас, небось, погибла там не одна дюжина, а уж ранена так вообще не одна сотня.

Ладно, об этом подумаем.

Но подумать не дали.

В комнату вошёл Степан.

- Ваша сиятельство, позвольте умыть Лександра Фёдорыча?

Сиятельство? Ого! Стало быть, княгиня или графиня, к баронессам вроде бы должны обращаться по-другому. Это если как в моём прошлом. Вернее, если это как в прошлом моей реальности. Опять же, очень вольное допущение, всё может оказаться и сложнее и проще...

Женщина вышла. Степан занёс лавку, поставил перед кроватью и вновь вышел, но через секунду вернулся с деревянным...ведром? тазиком?

Тут я хотя бы смог его получше рассмотреть - здоровый такой мужик, с бородой, волосы русые, нос крупный, кисти рук как совковые лопаты. Рост определить я не смог, трудно это сделать в лежачем положении, но, заходя в двери, он пригибался. Одет..., а как это называется? Ладно, потом разберёмся, На ногах..., ноги не вижу.

- Степан, кто это был? - обратился я к нему полушёпотом.

- Так известно кто, - в голосе его почувствовалось удивление, - Крёстная Ваша, княгиня Екатерина Романовна Дашкова.

Вот это да! Княгиня! Дашкова!

При всей моей тёмности, про Дашкову я знал. Ну, кое-что знал.

Знал, что она была подругой Екатерины II, участницей дворцового переворота 1762 года, единственной женщиной-директором академии наук.

Конечно, Дашковой Суворов мог писать о ранении её крестника.

Пока я размышлял над складывающейся ситуацией, Степан закончил приготовления к моему туалету. Аккуратно с меня была снята...наверное всё таки ночная рубаха и я смог немного увидеть принадлежащее мне тело.

Гм...нда, зрелище так себе.

А что ты, блин, хотел увидеть? Три месяца без движения, питание - только видимо жиденький бульончик. Кожа и кости. Вот пролежней нет - это хорошо. Обрубки ног уже зарубцевались, рубцы, сколько смог рассмотреть, какие-то толстые, синие. Правой ноги нет почти по самое колено, левой осталось малость побольше. Хорошо, что колени целы, всё-таки легче будет протезы придумать.

Блин, ещё одно!.. Степан начал протирать мокрым..., наверное это рушник, мою левую руку - трёх пальцев на ней не было... Ну, после ног это уже воспринялось как-то вяло.

В процессе санитарных процедур я выяснил, что здесь мы находимся уже три недели, а добирались из Измаила почитай месяц. И благодарить надо их высокоблагородие генерал-майора Кутузова и их благородие 'дохтура' Спиридонова. Во как! Самого Кутузова. Не меньше. Наверное, крёстная и здесь протекцию оказала.

Оказывается, нет. Вернее всё так, да не так. Екатерина Романовна Кутузову может быть обо мне и писала (надо будет как-нибудь у неё об этом справиться), но 'Михайла Ларионович' был, после взятия Измаила, назначен комендантом крепости и по его приказу унтер и два егеря вместе со Степаном меня 'тарабанили' почитай через всю Малороссию до дому.

А как еще должен был поступить комендант в отношении раненого офицера?

А я и не знал, что именно Кутузов был назначен комендантом Измаила. Мне казалось почему-то, что при штурме Измаила ему глаз то и выбило. Значит, нет. А тогда где ж? Или это было в моей реальности?