Наркота (СИ) - Горешнев Александр - Страница 8

*

- Леся, ты же знаешь, как я всегда относился к тебе: это не шантаж, это даже не просьба. Это необходимость. Лесь, мне нужно мчаться за помощью, и мне нужен этот человек, - причем, в полных глюках, и от его же наркоты... Поставщик обязан вернуться. Он - единственный, кто даст ниточку, а ты - единственная, кто сможет его «подвесить». Нам надо заменить Суллу, - и ты войдешь в дело вместо него. Деньги будут. Две недели - обещаю обернуться не позже - и мы освободимся от этой заразы. Ну не справиться мне без парней… ты их по фотографиям вспомнить можешь… Лазейкин тебе, помнится, очень понравился. Ты же хочешь его увидеть?

Она молча кусала губы.

- Скажи, сколько раковых больных мы схоронили, как тут стали падать эти чертовы ступени и обломки? Человек сорок, не меньше. Сколько страдают сейчас? Им ты сможешь облегчить страдания? – встрепенулась девушка, у нее свои заботы - считалась школьной медсестрой. И ее доводы угодили в цель. Сергей поежился. Она же, вообще, пребывала в полной растерянности.

- Хорошо, я смогу брать это у него и использовать как паллиатив. Тут есть несколько человек, которые просто перевязывают себе рты полотенцами, чтобы не тревожить других своими воплями. Но с этими грязными животными – ты можешь забыть…

- О’кей. С ними я разберусь. Ты только береги себя, да, по возможности, выясни, сколько человек у него в караване ходят и когда обычно появляются.

- Это не трудно.

- Это трудно. Есть люди, которые обязательно постараются узнать, кто здесь берет «снежок», в каком количестве, для кого. И тогда забудь Суллу, его поставщика, беги отсюда, что есть духу. В этом случае я найду тебя в Евларе. Только там тоже особо не высовывайся.

- Когда уходишь?

- Да сегодня и пойду. Этих четверых уберу, прихвачу сухпай, заскочу к тебе на минуту – и в Евлар.

Серега вставил полную обойму в старенький «Кольт» и решительно вошел в «офис». Не прошло и двух секунд, как отгремели восемь бессильных злых ударов. От использования штатного «Стечкина» Сергей отказался сразу, решив ограничиться только трофейным оружием, которого в этих местах всегда хватало. Лена стояла, закрыв глаза и уши, но решимость ее не покинула, лишь начинала крепнуть - слишком много ей довелось увидеть за последнее время. Теперь появилась надежда.

Сергей вышел, еще дымясь то ли пороховыми газами, то ли наркотической пылью.

- Ну, все, пришло время для марш-броска. По пути я загляну кой- куда, твоим привет передам. Через часок обнимемся на прощанье?

- Погоди, а с этими что?

- Да ничего. Поле боя – чего ты хотела?

- Мне показалось, там еще стонет кто-то…

- Да быть этого не может. Стой здесь, - я посмотрю.

Тела торговцев лежали неподвижно, кое-где ручейком лилась кровь. Но в одном месте Сергей дал промашку: Сулла, свернувшись калачом, не пострадал, как другие. Правда, из его правой глазницы торчала половина его же височной кости. Жидкость глазного яблока стекла, и Сергею показалось даже, что он видит мозги на раздробленной надбровной костью Суллы.

- Все в порядке. Ты можешь идти в баню или за грибами. Тут все в порядке. И забудь, трижды забудь, что ты видела.

*

Сергей жил один в большом, крепко срубленном доме на краю поселка. Убранство было небогатым: три стула, узкая кровать, два шифоньера. Но запирал он свое жилище надежно, на два замка. Не забывал обновлять ставни. Ключи хранил в лесу, под валуном, недалеко от медвежьей берлоги – на то были причины. После смерти бабки, которая его и воспитала, в углу оставался висеть старинный складень, а в сундуке покоился, ждал своего часа, митрополитов крест. Из золота, с камнями. Чтоб не тускнел, бабка настрого запретила прятать его в подпол.

*

В свое время Матрена Федосеевна училась в Смольном. По происхождению смела надеяться на должность при дворе. Но, как часто бывает в лихие годы, влюбилась барышня в революционера. Их отношения долго оставались в тайне. Но наступил тот год, когда всем приходилось делать свой четкий, однозначный выбор. Последний настоятель домовой императорской церкви протоиерей Вячеслав Ипполитов, уходя в небытие, то есть на допрос к большевикам, благословил их. Они умчались на фронты. Потом подавление крестьянских восстаний в центре России. Астрахань, Москва, Петроград, Ростов. К Деникину они попали уже известными людьми. На Восточный фронт красный командир и его бессменная комиссарша угодили почти случайно: в последний момент им приказали влиться в ряды бунтующих белочехов.

В начале двадцатых рассыпалось все: кто убежал за океан, кто осел поближе, в Маньчжурии, в Китае. Иные потянулись в Среднюю Азию. Кто-то смывал кровью свою вину в борьбе с басмачеством. Другие, напротив, все еще надеялись переждать террор, поступали на службу в банды, переходили за Аму-Дарью к разного рода эмирам и падишахам.

Красного командира-орденоносца Рогожина расстреляли. Кто говорил, «красные», за срыв спецоперации, и Михаил Васильевич Фрунзе лично добивался казни. Другие утверждали, что им пришлось податься к «белым». И тут несчастье: ссылались на Александра Васильевича Колчака, с которым лихой вояка не поделил его жену Анну. Правду знала, разве что, Матрена. Но она никогда не говорила о муже. Как отрезало. Сама, уже с ребенком, пришла босая в поселок, стоявший на берегу реки, вдали от городов, на самой оконечности России.

Здесь ее быстро оценили за ум, за смелость, за трудолюбие. Сама хозяйство справила, вырастила и женила сына. Но вскоре выгнала его с невесткой неведомо куда – те просто сгинули – зелье азиатских степей уже тогда пробило себе дорогу. Внучок Сергей остался сиротой.

Выбрали Матрену Федосеевну Рогожину в председатели колхоза единогласно. Твердо стояла она на защите общинных земель. Сама к главарям контрабандистов ездила о перемириях толковать, с оружием отбивала дома и землю. А желающих подмять поселок было много: и иноверцы, и свои соседи. «Максим» до сих пор на чердаке стоял. Исправный, снаряженный, готовый к бою.

Так что из игрушек у Сергея были только блестящие патроны, бабкин амулет с девических времен, серебряный ножик для писем, отцовская шашка, с которой до своей женитьбы он не расставался, да неизвестного происхождения мушкет.

*

Сергей разулся, снял камуфляж, поставил чайник. Полез под печь, отодрал единственную укороченную половицу и вытянул на середину комнаты добытый у бандитов вещмешок. Достал «Стечкина», ящик с аппаратурой спутниковой связи, упаковки зеленых долларов и уцелевшие картонки с патронами. Все уложил рядком, взял мешок за нижние углы и потихоньку начал вытряхивать рассыпавшиеся патроны, - их он сгреб в кучу, сложил в отдельный пакет, а упаковки бросил у печной затворки – в деревне не сорят растопкой. Последним из мешка вылетел помятый и немного измазанный листок простой ученической тетради.

«Сохатый, пишу тебе я, Махмуд. Прими этого человека хорошо. Он многое расскажет, ему ты можешь верить, как мне. Они что-то задумали», - с трудом Серега разобрал послание, написанное на одном из наречий фарси.

«Так-так, отправить не успел, но все равно любопытно, кто там что задумал», - подумал Рогожин и положил бумагу в дальний угол под печью.

*

На чердаке, Сергей развернул антенну-зонт, выставил ее по градиенту, вызвал командира базы Кант. Разговор получился очень короткий: Рогожин доложил, что прибыл на место без приключений, уничтожил, собрав старых знакомых, обосновавшуюся в поселке за время его отсутствия группу контрабандистов-посредников. Приступил к возложенной на него миссии дозора. Данные на погибших ребят, их адреса, послужные списки и прочее Сергей предложил отослать обычной «совковой» почтой. Тем более, нашлись кое-какие бумаги. Командир сердито одобрил сказанное и на прощание еще более суровым голосом предупредил:

- Сергей, я точно знаю, они еще придут.

Проведенной операцией генерал даже не заинтересовался. Впрочем, Рогожин сам не поведал генералу о своих изменившихся планах.

Затем он спустился вниз. Теперь время терять нельзя. Быстро натянул джинсы, надел старую ветровку. Уложил мешок и спрятал его под печью. Подвесил ножны на ремень. Еще раз проверил пистолет, засунул его за пояс, побрякал патронами в кармане. Взял со стола ключи.