Туманы Авелина. Колыбель Ньютона (СИ) - Трегуб Георгий - Страница 13

Он притормозил, приспустил боковое стекло и окликнул женщину. Конечно, её с детства научили не садиться в машину к незнакомцам, но Альберт был готов попытать счастья и довериться дурным орестовским метеоусловиям.

Незнакомка была прекрасна: бархатные чёрные глаза, длинные тёмные волосы. Тяжёлая грудь, покатые бёдра... Мокрое платье не скрывало ни одного изгиба тела. Она сама это понимала, поэтому окинула его высокомерным взглядом, чтобы на корню пресечь любую фамильярность.

— Я подвезу вас, — он крикнул, боясь быть не услышанным за шумом ливня. — Где вы живёте?

Молодая женщина сначала посмотрела ему прямо в глаза, а потом перевела взгляд на пассажирское сиденье его автомобиля, куда по привычке Альберт бросил копии, сделанные в библиотеке. Левантидийский герб на первом листе документа, на который уже плюхнулись случайные капли дождя, залетавшие в открытое окно, на неё впечатления не произвел. Никто не любит чиновников, а Ореста ими кишмя кишит.

— Спасибо, — крикнула женщина в ответ и махнула рукой, — тут недалеко, я добегу.

— Да бросьте вы, — Альберт потянулся к ручке пассажирской двери левой рукой, правой освобождая сидение от бумаг и книг. — Я же вас не съем. Посмотрите, какой сильный ветер! Поверьте, в такую погоду вам безопаснее будет в моей машине, чем на улице.

Мика собиралась было что-то ответить, но тут раздался такой сильный и раскатистый гром, что, ойкнув, она запрыгнула в салон автомобиля без возражений. Первый раз в жизни гроза показалась Альберту настоящей удачей.

Действительно, Мика жила близко. Прощаясь, Лаккара попросил номер её телефона — и вот сейчас сидит с ней в этом ресторанчике и вместо того, чтобы расточать женщине комплименты, рассуждает о войне, закончившейся десять лет назад.

Альберт всё же не мог остановиться. Он склонился к Мике и громким шёпотом заговорщически-театрально продолжил:

— Мика, они называют убийство Уэллса преступлением. Они не хотят вспоминать те злодеяния, которые совершались с его одобрения, часто — по его прямому распоряжению!

— Альберт, это был ужасный акт. Война есть война, и, справедливости ради, давайте вспомним, с чего она началась...

Альберт откинулся на спинку стула. Вытащил зажигалку из кармана, принялся крутить её в пальцах. Ему страшно хотелось курить: старая привычка вернулась после развода.

Жена ушла от него полтора года назад, хотя разлад в их семье начался практически сразу после свадьбы. Альберту хотелось думать, что она не виновата. Нелегко прожить годы в постоянном страхе.

Сейчас Альберт готов был признаться себе, что поторопился с браком. Тогда, измученный ночными кошмарами, он думал, что в паре ему станет легче. Женщина, дремлющая на плече, казалась ангелом-хранителем, чьи вздрагивающие ресницы были способны отогнать страшные сны. Но на деле оказалось, что он всего лишь пригласил другого человека в свой персональный ад.

— Вы говорите таким тоном, Мика, словно жалеете этого мерзавца. Я как юрист могу согласиться, если вы скажете, что было совершено преступление, и какими бы злодействами этот человек ни отяжелил свою душу, всё же его следовало бы судить по закону. Но как аппийец, как патриот, я думаю, что он получил по заслугам. К тому же, пуля пресекла дальнейшие беззакония...

— Пуля не пощадила и его жену, и что-то подсказывает мне, что, будь с ними в этот момент и их дочка... — Мика попыталась робко возразить, но он её не слушал.

— Бравые воины Федерации с его согласия не гнушались в Аппайях никакими методами, — Альберт, казалось, не видел её подавленного состояния. — Вам нужны конкретные примеры, дорогая? Вы будете смеяться, но даже война должна вестись по определённым законам, а что творили федералы на нашей земле? Вам напомнить об участи Лавалтьера?

— Уэллс был героем Федерации...

— Он не был ни героем, ни злодеем. Он нарушал закон — то есть был военным преступником. К сожалению, даже при сегодняшнем либеральном правительстве, которое пытается установить с Аппайями перемирие, восстановление справедливости законными методами невозможно. Потому что есть закон, Мика, и есть реальность. И в этой реальности Майкл Уэллс, как вы верно заметили, герой Федерации. Любая попытка рассказать о его преступлениях в Оресте или где-то ещё на севере никем не будет встречена с восторгом. А правительство — если оно хочет оставаться у руля какое-то время — не будет раздражать обывателя.

Мика попыталась сменить тему:

— Вы воевали, Альберт?

Он кивнул:

— Не на стороне Федерации, конечно же. Я защищал свою землю. Но вы, Мика, во время войны, вероятно, были ещё очень молоды.

— Я жила в небольшом городке почти у самой границы. Опасные горные тропки в той местности были практически непроходимы для военных частей, все боевые действия нас почти не коснулись. Можно сказать, что сама война нас не коснулась. В городе были и те, кто поддерживал идею независимости, и те, кто предпочел, чтобы Аппайи оставались в составе Федерации, и те, кого устраивал любой исход. Мы все прекрасно уживались друг с другом.

— Город пацифистов?

— Что-то в этом роде. Там были в основном пожилые люди. Жизнь в тех местах в престарелом возрасте требует политической терпимости к соседу, если ты хочешь без проблем пережить зиму.

— Но вы — аппийка, Мика, вы не можете оставаться равнодушной к тем несправедливостям, которые выпали на долю нашего народа. И всё же, вы не остались в своих горах, перебрались в столицу, воспользовались всеми возможностями, которые предоставил вам большой и богатый город, столица...

— Как и вы, Альберт. Странный у нас получается разговор — вы меня упрекаете?

— Меня здесь держит моя работа, моё дело. Как только решу, что моя миссия в Оресте закончена, я вернусь домой. И нет, я вас не упрекаю, дорогая моя, я всего лишь хочу вас лучше понять.

— Знаете что, давайте прекратим этот разговор. Какой-то он слишком мрачный получается для пятничного вечера. Здесь правила хорошего тона диктуют ограничиваться беседами о погоде, музыке и искусстве.

— В городе чиновников и бюрократов, в даунтауне которого невозможно пройти во время ланча, чтобы не наткнуться хотя бы на одного члена парламента или сенатора, рассуждать о политике считается дурным тоном?

— Только что это был легкомысленный город.

— Это легкомысленный правительственный город.

— Да вы меня просто дразните! — Мика всё ещё улыбалась, но что-то изменилось во взгляде.

Нет, не будет он продолжать этот разговор. Что рассказать? Как ему надоела вся эта свора в синих костюмах, с раздутым самомнением наперевес, которые так и норовят вцепиться в горло ближнему? Даже секретари, и те не упускали подходящей возможности покичиться собственным статусом. Чем важнее был министр, сенатор или член парламента, тем высокомернее вёл себя его клерк. Но всё это, понятно, закулисные игры. А на показ – сердечность, постоянные посиделки с вином и сыром. Апофеоз карьеры — прибиться к нужному человеку и всегда говорить то, что этот нужный человек хочет услышать.

Альберт провёл пальцами по переносице и выдохнул:

— Хорошо, Мика, я вижу, что вы начинаете сердиться. Что на четвёртом свидании требуют приличия от хорошо воспитанного северянина? Говорить о погоде? И как вы находите сегодняшнюю погоду?

Пообедав, они немного погуляли по улицам, — ровно столько, сколько позволял вечерний осенний ветер, — и Альберт отвёз свою спутницу домой. Вышел из машины. Они оба поднялись на несколько ступенек к дверям. Пожав руку женщины, Альберт склонился, намереваясь поцеловать в губы, но Мика отстранилась и, словно смутившись, с лукавой улыбкой подставила щёку.

Не хочет торопиться? Или он её отпугнул? Не надо было заводить тот разговор, но Альберт всё-таки был доволен, что не перевёл разговор в более мрачное русло. Не стал вспоминать Дробински и события последних двух недель. Не стал вспоминать сегодняшнее утро, когда Барроса, вызвав его в кабинет, бросил на стол папку с несколькими документами.