Кадж - Кинг Стивен - Страница 12

Затем он вскрыл конверт. Оттуда вывалился лист бумаги.

Ему бросились в глаза написанные от руки буквы.

Много букв.

Смысл послания - этих шести предложений - поразил его в самое сердце. Будто парализованный, Вик сидел в своем кресле. Его мысли беспорядочно перескакивали с одной строчки на другую. Он не понимал, не мог понять, отказывался понять смысл написанного. Если бы сейчас вернулся Роджер, он решил бы, что у Вика сердечный приступ. Почти так оно и было. Лицо Вика побелело как стена. Рот приоткрылся. Брови высоко поднялись, отчего лоб разрезала глубокая морщина.

Он вновь и вновь перечитывал послание.

И опять перечитывал.

И опять.

Его внимание приковала фраза:

"Как тебе нравятся рыжие волосы у нее на лобке?".

"Это ошибка, - смущенно думал он. - Никто не может знать об этом, кроме меня... ну, разве что ее мать. И ее отец. - Потом, все еще не отдавая себе отчета, он подумал: - Даже ее бикини прикрывает их... ее крошечное бикини".

Он провел рукой по волосам. Буквы в его глазах заплясали. В груди прочно засел какой-то комок. Ему казалось, что сердце сейчас обливается кровью. И еще к этим чувствам примешивался неприкрытый страх.

Как это там написано?

"МНЕ ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛОСЬ ТРАХАТЬСЯ С НЕЙ".

В ушах у него зазвенело, и он подумал: "МНЕ ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛОСЬ ТРАХАТЬСЯ С НЕЙ". О Боже, какой ужас! Это было похоже на удар ножом в живот. "МНЕ ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛОСЬ ТРАХАТЬСЯ С НЕЙ" какой это давало простор для воображения!

Он попытался сосредоточиться.

(МНЕ ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛОСЬ...)

Но не смог.

(...ТРАХАТЬСЯ С НЕЙ.)

Не смог.

Его глаза перечитывали последнюю строчку вновь и вновь, а мозг пытался осмыслить прочитанное.

"А У ТЕБЯ ЕСТЬ ВОПРОСЫ?"

Да. У него было множество вопросов. Только он не нуждался в ответе ни на один из них.

Новая мысль пришла ему в голову. Что, если Роджер не поехал домой? Он нередко заглядывал перед уходом в кабинет Вика, чтобы попрощаться. Он мог уйти, а затем вспомнить что-нибудь и вернуться. Эта мысль вызвала в душе Вика панику. Если сюда войдет Роджер, он поймет, что произошло нечто ужасное. Вику этого не хотелось. Он встал и подошел к окну.

Их контора располагалась на шестом этаже многоэтажного здания. Из окна была видна автостоянка. Машины Роджера на ней не было. Роджер, наверное, был уже дома.

Отойдя от окна, Вик прислушался. Кругом было тихо. Очевидно, накануне праздника все служащие разбежались по домам. Он должен...

И тут раздался звук. Сперва Вик не понял, что это за звук, но через секунду до него дошло. Это был звук его собственных рыданий.

Закрыв лицо руками, Вик отошел от окна. Боже, почему он не сошел с ума? А может быть, именно сошел?

Звук повторился. Вик не мог больше сдерживать рыданий. Положив голову на стол, он плакал, и слезы стекали по щекам на рубашку.

Сколько же времени он плакал? И когда он плакал в последний раз? Когда родился Тед, вспомнил Вик. Когда умер его отец через три дня после инфаркта. Но тогда это были слезы, приносящие облегчение. От теперешних слез на душе стало еще тяжелее.

Спустя сорок минут он сидел в городском парке на скамейке. Он позвонил домой и сказал Донне, что немного задержится на работе. Она начала спрашивать, почему он говорит таким странным голосом. Он пообещал, что вернется домой до наступления темноты. Пусть покормит ужином Теда и уложит его спать. Потом он повесил трубку, не дав ей сказать ни слова.

И вот он сидит на скамейке в парке.

Слезы высохли. Осталась только злость. Это была следующая ступень. Нет, злость - не вполне подходящее слово. Он был потрясен. Он был взбешен. Он осознавал, что сейчас ему опасно возвращаться домой... Опасно для всех троих.

Он сидел на скамейке, наблюдая, как неподалеку шестеро подростков четыре девочки и два мальчика - катаются на роликовых коньках. Этим летом ролики вошли в моду. Одна из девочек упала и тут же со смехом поднялась, потирая ушибленное колено. "В наши времена, - подумал Вик, - никто и не подозревал о существовании роликов".

Иногда они с Роджером приходили в этот парк, чтобы перекусить на свежем воздухе. Так было весь первый год. Потом Роджер, очень тщательно следивший за процессом своего пищеварения, предложил заменить скамейку в парке столиком в маленьком кафе в центре города. С тех пор они были здесь всего раз или два.

На западе садилось солнце.

Но Вик не видел его. Он представлял себе Донну и ее друга. Он видел, как они с Донной выходят из его спальни. Видел их в постели. Видел, будто смотрел по телевизору фильм. Она, Донна, в этот момент была необычайно хороша. Каждая мышца играла под кожей. Ее глаза горели голодным блеском как всегда, когда ей хотелось заняться сексом. Он знал этот блеск, но раньше ему казалось, что он единственный способен вызвать его. Он думал, что даже ее отец и мать никогда не видели у нее в глазах подобного блеска.

Потом он представил, как мужчина, автор письма, овладевает ею. Это было настолько отвратительно, что Вик зажмурился.

Да, он предполагал нечто подобное. Но предположение - это еще не знание, не уверенность; теперь же он знал наверняка. Теперь он мог не сомневаться, не предаваться игре воображения. Только вот кто скажет, что лучше: уверенность или неизвестность?

Перед ним встал вопрос: что он собирается делать со всем этим? Его жена, его девочка, изменяла за его спиной всякий раз, когда он уходил на работу, а Тед - в детский сад...

Он был зол, но все же не торопился домой, чтобы проучить Донну. Он думал.

Можно забрать Теда и уйти. Уйти, ничего не объясняя. Пусть попробует его остановить! Он не думает, что ей это удастся. Взять Теда, поехать в ближайший мотель, обратиться к адвокату... Разорвать цепь, не оглядываясь назад.

Но если он заберет Теда и поедет с ним в мотель, не испугает ли мальчика до смерти? Не попросит ли Тед, чтобы отец ему все объяснил? Ему только четыре года, но он достаточно взрослый, чтобы понять, что в их семье произошло нечто ужасное. И потом, эта поездка... Встреча со стариком Шарпом и его отпрыском. И он едет не один. С ним будет партнер. Партнер, у которого есть жена и двое детей. Даже в такую минуту Вик понимал, что не вправе поступить по-свински по отношению к Роджеру.

И, хотя он не мог признаться в этом даже себе, был еще один вопрос: действительно ли он хочет забрать Теда и уйти, не выслушав ее? Нет, он так не думал.

Были и другие вопросы.

Кто рубит сук, на котором сидит? Кто режет гусыню, несущую золотые яйца? Зачем любовник Донны написал это письмо?

Потому что гусыня больше не несет яиц. Очевидно, Донна бросила этого парня.

Он попытался найти какую-нибудь другую причину и не смог. Это было обыкновенной местью, жестом отчаяния. Поступок нелогичный, зато принесший этому парню моральное удовлетворение. Донна порвала с ним, и он решил нанести удар в спину, отправив ее мужу анонимку.

И последний вопрос: а имеет ли это какое-то значение?

Он достал из кармана пиджака письмо и вновь перечитал его, хотя знал наизусть каждое слово. Потом он еще раз посмотрел в небо, так и не зная, что же теперь делать.

- Что это значит? - спросил Джо Камбер.

Он отчетливо выговаривал каждое слово, отчего они становились как бы связанными между собой. Он стоял в дверном проеме, глядя на жену. Шарити сидела в его кресле. Она и Брет уже поели. Джо приехал домой, поставил грузовичок в гараж и на верстаке увидел то, о чем и спрашивал сейчас жену.

- Это золотая цепочка, - ответила она. Шарити отослала Брета в гости к его приятелю Давиду Бергерону на весь вечер. Она не хотела, чтобы сын был дома, если все пойдет не так, как надо. - Брет сказал, что ты хотел как раз такую.

Джо пересек комнату. Это был высокий, длинноносый, психически уравновешенный мужчина с уверенными, спокойными движениями. С возрастом он начал лысеть, а на висках уже появилась первая седина. Почти постоянно он дышал перегаром, а голубые водянистые глаза смотрели пытливо и недружелюбно. Он был человеком, не любящим сюрпризов.